Глава тридцать четвертая Красавица и чудовище

«Каждое ее движение, каждый шарк и колыхание помогали мне скрывать и совершенствовать тайное осязательное взаимоотношение – между чудом и чудовищем, между моим рвущимся зверем и красотой этого зыбкого тела в этом девственном ситцевом платьице».

Владимир Набоков, «Лолита» (пер. Д. Набокова)

Морин Салливэн шепнула клиенту, чтобы он придвинулся ближе. Ее наставления были так же нежны, как и ее ласки. Свет в уютном номере «Чейз-Парк Плаза» оставался включенным, одеяла были сброшены.

Салливэн села по-турецки, обнаженная и прекрасная, как богиня плотской любви, лицом к молодому человеку. Она положила свои гладкие загорелые ноги поверх его коленей, так что их гениталии почти соприкоснулись.

Двадцатитрехлетняя Салливэн, женщина с кудрявыми светлыми волосами и крепкой грудью, напоминала инструктора аэробики и излучала заразительный энтузиазм. Она была опытным профессионалом, получавшим плату от клиента, а инструкции – от терапевтов из всемирно известного Института Мастерса и Джонсон.

В нужный момент Салливэн властно и решительно взяла безвольный пенис клиента и принялась тереть его о свою вульву и половые губы. Вокруг сгущалась аура предвкушения, но она ничего не требовала от партнера. Только когда она почувствовала, что он готов – ощутила то, что Мастерс и Джонсон описывали в своем учебнике как вазоконгестивный приток крови по артериям пениса, расширяющий и приподнимающий вялые ткани, – Салливэн перешла к следующей позиции в этой «экскурсии с гидом».

– Теперь я сяду сверху и вложу твой пенис в свое влагалище – просто чтобы ты это почувствовал, – шепнула она ему. – Не пытайся двигаться. Не делай ничего. Просто ощущай.

В роли секс-суррогата Салливэн занималась «генитальным услаждением» клиента с впечатляющей эффективностью. Они уже провели несколько дней терапии «чувственного фокуса», как и предписывали методы Мастерса и Джонсон.

Проникновение не было главной целью. Во время утренних и дневных эротических сеансов партнеры гладили, обнюхивали, теребили губами, ласкали и порой целовали буквально каждый сантиметр тел друг друга, без расчета на соитие. Иногда они вставали перед большим, во весь рост, зеркалом и изучали отражения друг друга. Упражнения на прикосновение прогоняли у страдавших тревожностью мужчин страх и ликвидировали их невежество в отношении женского тела. «Ты показываешь, как яички похожи на яичники, мошонка похожа на большие губы, а пенис похож на клитор, – говорила Морин. – Так что они понимают, что это не такая уж незнакомая территория».

Мужчины, которые полагались на опытность Салливэн, как правило, страдали от «эректильной дисфункции» (таково было новое название импотенции), или от преждевременной эякуляции, или же были девственниками, которым мешал страх неудачи. Для них она становилась настоящей волшебницей. Она не требовала удовлетворения для себя и была занята исключительно доставлением удовольствия клиентам. «О, я была для них Чудо-Женщиной», – говорила она. Когда они подходили к стадии «генитального услаждения», Салливэн сосредоточивалась на эрегированном члене клиента, водя им по своим гениталиям, как художник кистью. «Это называется «живописью»: берешь пенис клиента и рисуешь им на себе, – объясняла она. – А если он [пенис] начинает опускаться, возвращаешься к ласкам руками. Ты не рассказываешь, что именно собираешься делать – вроде как застаешь их врасплох!».

Joie de vivre[14], свойственная Салливэн, делала ее любимой помощницей Билла Мастерса в самых сложных случаях. Помимо обычного институтского счета в 5000 долларов пациенты платили почти вдвое больше, чтобы им оказывала услуги эта калифорнийка или кто-то еще из суррогатных партнерш, которых втайне предоставлял им Мастерс в середине 1980-х годов. Такие договоренности составлялись в еще более секретной обстановке, чем раньше, в основном потому, что Мастерс и Джонсон публично отреклись от этой практики. На горьком опыте они усвоили, что суррогатная секс-терапия, которую они защищали в 1960-х годах, вызывала осуждение и даже насмешки. «Мой метод в основе своей – тот же, что у Мастерса и Джонсон, – уверяла бывшая нью-йоркская «мадам» Ксавьера Холландер в книге «Счастливая шлюха». – Только они берут тысячи баксов, и это называется терапией. Я же назначаю плату в 50 долларов, и это называется проституцией».

Со времен семинара по этике в 1976 году Мастерс и Джонсон неоднократно указывали, что они больше не полагаются на «суррогатов» при лечении пациентов. Следуя их примеру, Американская психологическая ассоциация и Американская ассоциация терапевтов по вопросам брака и семьи заявили, что терапевты, позволяющие своим клиентам использовать суррогатных партнеров, нарушают этические законы. Большинство профессионалов с хорошей репутацией соглашались с позицией Мастерса и Джонсон. К 1980-м годам легально работающие терапевты полагали, что использование «суррогатов» подвергает их лицензии неоправданному риску и возможному уголовному преследованию.

Очень немногие знали, что Мастерс продолжал работать с «суррогатами» и что его вера в их эффективность ни разу не поколебалась

Пациенты Мастерса и Джонсон прибегали к помощи женщин, прилетавших в Сент-Луис со всех концов страны и получавших плату за сексуальное «воскрешение» незнакомых мужчин. Многие из них, например Вина Блэнчард, тогда – разведенная молодая женщина из пригорода Лос-Анджелеса, знали, что подпольные действия Мастерса противоречили его публичной позиции. «Они рекомендовали клиентам [суррогатных] партнерш, и уже сами клиенты заключали с ними контракты», – объясняла Блэнчард, которая впоследствии стала президентом группы поддержки «суррогатов». Мастерс дистанцировался от передачи денег и других логистических вопросов между «суррогатами» и его пациентами.

Но вместо того чтобы косо смотреть на врача, игравшего в двойные игры с законом и кодексом поведения, принятым в его профессии, Блэнчард восхищалась Мастерсом. «Он говорил, что в какой-то момент они буквально разрывались, не зная, как поступить, – говорила Блэнчард, – но он не мог лишить клиентов единственного лечения, которое им помогало».

Морин Салливэн в своем резюме для клиники Мастерса и Джонсон утверждала, что была самым высокооплачиваемым «суррогатом» в Южной Калифорнии. Она проходила подготовку у секс-терапевта Уильяма Хартмана, лицензированного консультанта по вопросам брака. В государственном университете Лонг-Бич Салливэн выбрала курс человеческой сексуальности, который вел Хартман, и вскоре завербовалась к нему на работу. У нее быстро сложился список из 16 клиентов в неделю, и она стала зарабатывать кругленькую по тем временам сумму в 300 долларов в день в качестве суррогатной секс-партнерши.

В Калифорнии Салливэн много слышала о Мастерсе и Джонсон и пришла к выводу, что их богатые клиенты будут платить за ее услуги по высшей ставке. Вскоре она получила письмо с одобрением, но Мастерс попросил ее прислать еще и фотографию. Салливэн воспротивилась. «Ну вас к черту, не буду я посылать никаких фотографий, – думала про себя Салливэн. – Какая разница, как я выгляжу: я – «суррогат», и точка. Вот данные о моей подготовке».

Мастерс прислал ответ с объяснениями: фото требовал клиент. Вскоре ее пригласили в Сент-Луис.

– Не пойму, почему вы с самого начала не прислали нам свое фото, – сказал ей Мастерс самым любезным тоном. – Вы очень красивая.

Остальная часть их разговора вращалась вокруг денег. Договор был заключен на три тысячи долларов с клиента за 10-дневный период.

За свою карьеру, включавшую около 300 случаев, по словам Салливэн, она исполняла обязанности «суррогата» в Сент-Луисе «как минимум полдюжины раз». Она настолько освоилась в клинике, что держала свой велосипед рядом с копировальной машиной, чтобы кататься вокруг озера Форест-Парк.

Салливэн сознавала, что дарила другим людям удовольствие и счастье, которых ей не хватало в собственной жизни. «Мне было чуть за двадцать, и я все еще не нашла себя, – размышляла она вслух. – Я не стала заблудшей душой, сделавшись «суррогатом», – я была ею до того. Мой отец избивал мать. Я никогда не испытывала особой любви к родителям». Работа под управлением старших по возрасту врачей, которые руководили ею, в какой-то степени удовлетворяла потребность самой Салливэн в отце.

От суррогатов требовалось быть бесстрастными инструментами команды терапевтов. Им не полагалось принимать решения относительно лечения или давать психологические оценки. Они должны были остерегаться трансференции – вероятности того, что пациент может эмоционально привязаться к ним. Но однажды Салливэн совершила роковую ошибку – она влюбилась в своего клиента.

Богатый юрист из другого города, мужчина лет тридцати, нанял Салливэн помогать ему с «ЭД» – это был стандартный эвфемизм для импотенции. Он щедро оплатил отдельные номера в «Чейз-Парк Плаза», что позволяло ей спать одной и распоряжаться своим свободным временем. За эти две недели Салливэн больше, чем обычно, разговаривала со своим клиентом, ужинала с ним в ресторанах и просто гуляла по парку. В Сент-Луисе они оба были чужаками, и Салливэн обнаружила, что в ней просыпается любовь к этому почти неизвестному мужчине, благодарному ей за то, что она восстанавливала его мужественность. Она всегда разделяла работу и чувства, но в этот раз все обернулось по-другому.

Когда ее сеансы с клиентом закончились, она рассказала обо всем Марку Шварцу, терапевту, который вел этот случай. Шварц понял ее проблему и дал ей простой совет:

– Считайте это летним романтическим приключением и идите дальше, каждый своей дорогой, – предложил он.

У Салливэн не было выбора. Иметь чувства – естественно. Однако идти у них на поводу – непрофессионально. Она улетела в Южную Калифорнию, а юрист вернулся к себе домой, куда – она так и не узнала.

– А теперь – перед вами Джонни!

9 сентября 1982 года в «Вечернем шоу с Джонни Карсоном» принимали участие сам юморист и его закадычный друг, ведущий Эд Макмагон. Дирижер Док Северинсен руководил оркестром NBC, а гость, актер Джордж Сигал, играл на банджо. В своем вступительном монологе Карсон отпустил несколько шуточек о Калифорнии, брюках Дока, президенте Рональде Рейгане, горе Рашмор и забастовке профессиональных футболистов. Самый последний комментарий касался еще одной гостьи его программы – Морин Салливэн.

Салливэн с трогательной откровенностью рассказала о своей жизни в качестве суррогатной сексуальной партнерши. Они побеседовали о том, как она нашла эту работу, с какими проблемами сталкивалась, о возрастном спектре мужчин, с которыми работала, и о том, каково это – вступать в физическую связь с клиентом. В какой-то момент она даже продемонстрировала пример ласки руками, пока Карсон корчил рожи на камеру.

Программа Карсона была для Сэлливэн первой из телевизионных съемок. Она стала самой известной женщиной в этой скандально известной области секс-терапии. И хотя она ни разу не упомянула о своих поездках на Средний Запад, в прославленную клинику Мастерса и Джонсон, в Сент-Луисе ее популярность вызвала серьезную обеспокоенность. Друзья Мастерса опасались, что тайные сделки с Салливэн и другими женщинами угрожают с таким трудом заработанной репутации института и всех, кто был с ним связан.

Мастерс всю свою карьеру раздвигал границы дозволенного, умудряясь перехитрить своих критиков и стражей нравственных кодексов. Но теперь он как будто позабыл о реальности, о том, что их могут обвинить в циничном лицемерии и сомнительных этических суждениях. Он полагал, что никто ничего не узнает. Его тайные договоренности с Салливэн и другими «суррогатами» были «примером его безумия», говорил Марк Шварц. Шварц вспоминал некоторых пациентов – например, «девственника тридцати одного года без всяких социальных навыков» – чью жизнь преобразили суррогаты, несмотря на то что в те времена это было «чистой проституцией с точки зрения закона». «Это была «уловка-22»[15]: такие мужчины никогда бы не нашли партнершу, если бы оставались импотентами, и не смогли бы избавиться от своей импотенции без партнерши, – объяснял Шварц. – Это был ключ к успеху, но Мастерс все время ходил по краю и напрашивался на неприятности».

Больше всего «заговором суррогатов» была расстроена Джини Джонсон. Хотя она в свое время успешно набирала женщин-волонтеров для их с Мастерсом программы, впоследствии Джини пришла к убеждению, что «суррогаты» не стоят такого риска. Неприглядное судебное дело с участием Барбары Калверт и ее мужа едва не уничтожило их. Она предупреждала Мастерса, что институт не должен становиться посредником в этих, возможно противозаконных, связях.

Донна Мартини, бухгалтер клиники, часто вела дела с суррогатами. Она быстро догадалась, что в институте происходит некий обман общества. С каждого пациента Мартини брала стандартную оплату услуг клиники, а затем принимала второй чек и отдавала его суррогатной партнерше. Она вспомнила, по меньшей мере, четырех женщин, которые получали таким образом плату. Ванда Боуэн, главная помощница Джонсон в административных делах, позаботилась о том, чтобы Мартини держала рот на замке по поводу суррогатной программы и всего, чему она могла стать свидетелем.

Другим поводом для тревоги стали заболевания, передающиеся половым путем, носителями которых могли быть суррогаты. В августе 1982 года «Тайм» возвестил о распространении генитального герпеса. Не прошло и года, как появился смертоносный вируса СПИД, особенно опасный для мужчин с эректильной дисфункцией, поскольку они редко пользовались презервативами. Салливэн, отрезвленная угрозой инфекции, теперь не предлагала пациентам проникнуть в нее без защиты. Страх заражения фатальной болезнью омрачал опыт общения с «суррогатами» для пациентов, рассчитывавших на секс. «Главным моментом было не проникновение, а все, что к нему вело, – объясняла Салливэн. – Хороший клиент прекращает сеансы до проникновения. Он хочет найти свою женщину».

В конечном счете карьеру Салливэн оборвали не болезни и не деньги. В 1984 году она ездила в Сент-Луис к двум разным клиентам, между которыми выдался краткий перерыв на выходные. Салливэн решила устроить себе небольшой отпуск в оздоровительном спа-курорте возле Канзас-Сити. Возвращаясь в Сент-Луис, она попала в снежный буран, но не остановилась, торопясь на назначенную встречу. На обледенелом шоссе ее машина столкнулась с другой, потерявшей управление. В лобовом столкновении Салливэн ударилась лицом о рулевое колесо. У нее была разбита вся левая сторона черепа, не считая других тяжелых ранений. Она пролежала без сознания семь недель.

Новости об аварии стали причиной взаимных упреков в Сент-Луисе. Американские СМИ могли узнать о ее деловых планах в Миссури, что подвергло бы Мастерса и Джонсон опасности. Джини снова высказала свои возражения Биллу. В конечном счете велосипед Салливэн был отправлен почтой к ней домой в Калифорнию, пока она переносила многочисленные операции и реабилитационную терапию переломанных костей.

Салливэн пыталась продолжать свою карьеру суррогата, но без особого успеха. Теперь, когда ее роскошное лицо было обезображено, анонимные мужчины смотрели на нее совсем иначе. Это был жестокий урок о том, какую роль играет красота в уравнении между любовью и сексом. «Я не сознавала, что именно поэтому у меня было столько клиентов, – замечала она. – Я думала, это потому, что я езжу на конференции и рассылаю свое резюме. Вот уж нет – просто я была молода и красива. Говорят же, что мужчины больше возбуждаются визуально».

Через несколько месяцев Мастерс приехал в Калифорнию, чтобы прочесть лекцию в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе. После лекции Салливэн подошла к нему, неуверенная, что он ее узнает. Он вежливо расспросил ее, как проходит выздоровление, а потом поинтересовался, готова ли она по-прежнему работать суррогатом.

Все случаи у Мастерса и Джонсон были непростыми, а этот новый представлял особую проблему. Клиент был богатым молодым педофилом. Как какой-нибудь Гумберт из реальной жизни, он сходил с ума по несовершеннолетним девочкам, детям проституток, с которыми встречался в своем родном городе. «Он подбирает шлюх, трахает их дочерей и считает себя их благодетелем, – рассказывала Салливэн. – В мыслях он представляет, будто он их папочка – покупает им велосипеды, красивые подарки и всякое такое. Ну, и трахает их между делом. Ему казалось, что он «спасает» их от матерей, которые продавали их ради секса». По воспоминаниям Салливэн, этот клиент долгое время провел в клинике Мастерса и Джонсон, выполняя часть программы реабилитации, которую назначил ему суд.

Мастерс попросил, чтобы Салливэн вместо проведения обычной 10-дневной программы сеансов прожила с этим клиентом три месяца. Его знакомые заплатили ей 10 000 долларов. Мастерс хотел преобразовать педофилию этого молодого человека во влечение к физически зрелым, гетеросексуальным женщинам.

В конце концов у Салливэн закончился весь ее репертуар уговоров и ласк – и все это лишь вызывало у клиента крайний дискомфорт. Она так и не смогла добиться от него эрекции. Они проводили вместе по 24 часа в сутки, пока не устали от общества друг друга. «Ничего не получалось. Он не проявлял ко мне интереса. Нельзя запереть в комнате любого мужчину с любой женщиной и рассчитывать, что они непременно станут любовниками. Я была для него чем-то вроде мебели».

Эта неудачная попытка стала последним «сольным выступлением» Морин Салливэн в Сент-Луисе. Она уехала домой с полученными деньгами, прошла серию пластических операций, восстановивших ее внешность, и вскоре вышла замуж. За время своих визитов в Сент-Луис она так и не познакомилась с Вирджинией Джонсон.

Несмотря на все юридические и этические сомнения использования «суррогатов», включая эмоциональную жертву со стороны женщины, вовлеченной в решение такой задачи, Салливэн «никогда не чувствовала никакой эксплуатации» со стороны Мастерса или любого из его сотрудников. Оглядываясь назад, она говорила, что «суррогаты» предоставляли очень нужную форму услуг, особенно для одиноких, разочарованных и сексуально дисфункциональных мужчин. Те, кто осуждал такую практику, часто делали это по причине своего невежества и страха перед сексом. «Мы берем плату не за секс, – утверждала Салливэн двадцать лет спустя. – Мы берем плату за то, что учим сексуальности – и секс здесь самое последнее дело. Но некоторых людей невозможно переубедить».