Глава двенадцатая Волонтеры

Джини Джонсон активно рекрутировала студенток, сотрудниц клиники и даже жен преподавателей, готовых делать то, на что проститутки согласились бы только за деньги. Она вербовала образованных женщин в возрасте от 20 до 30 с лишним лет для участия в секс-исследовании в обмен на символическую плату и обещание анонимности. Многие верили Джонсон, что они совершают культурный прорыв на пользу науке и всему женскому полу.

В первые дни Мастерс и Джонсон полагались на помощь нескольких женщин, которые также сотрудничали в независимых исследованиях в области контрацепции и рождаемости. Майк Фрайман, врач из клиники рождаемости, однажды присутствовал на тестировании пенки Emko, вагинального контрацептива, предназначенного для уничтожения сперматозоидов. Для предотвращения беременности женщине-волонтеру ввели пластиковый цервикальный колпачок. Мастерс был занят в операционной, и по окончании эксперимента Фраймана попросили удалить колпачок.

Когда Фрайман подошел к женщине, она сперва испуганно отшатнулась, но тут же сорвала с себя маску.

– Привет, Майк! – радостно воскликнула она.

Фрайман тоже узнал эту студентку-медсестру – когда-то он с ней встречался. Он принялся ее расспрашивать об участии в эксперименте. «Я не только получаю за это плату, но и помогаю всем женщинам», – гордо объяснила медсестра. В застойные 1950-е и в начале 1960-х годов призыв Джонсон к сексуальной свободе находил отклик у многих женщин.

Медсестра клиники и студент-медик были двумя волонтерами, которые регулярно занимались сексом, а Джини Джонсон проводила мониторинг. Она входила и снимала показания с медицинской аппаратуры тихо-тихо, чтобы не помешать паре.

Искренность Джини позволяла людям чувствовать себя комфортно. Она обладала способностью обсуждать интимные темы, которые ее собеседницы ни за что не затронули бы в смешанной компании. Ее обаяние придавало женщинам храбрость становиться волонтерами и заниматься откровенной сексуальной гимнастикой, которая требовалась в этом исследовании. Джонсон проводила для «новобранцев» экскурсии по лаборатории и знакомила их с приспособлениями, которые им предстояло вводить в самые чувствительные части своего тела. Она представляла их неведомым, скрытым масками партнерам – и женщины-добровольцы все равно не теряли решимости.

В поисках людей, готовых «заниматься откровенной сексуальной деятельностью в лабораторной обстановке», Джини Джонсон развешивала объявления по всему университету. В результате они набрали даже больше волонтеров, чем рассчитывали. Поскольку главным фокусом исследования была сексуальная реакция, соискатели, никогда не испытывавшие оргазма или не уверенные в том, что испытывали его, отсеивались.

От волонтеров требовалось привыкнуть к обнаженности своего тела и сексуальному функционированию в присутствии медицинского персонала. Кое-кто приходил в проект, чтобы усовершенствовать свою сексуальную технику, а некоторые женщины-участницы говорили, что исследовательская программа дает им возможность сбросить сексуальное напряжение. Подопытных, как и лабораторных кроликов, вначале запускали в смотровую, где они могли побыть одни, прежде чем участвовать в «эпизодах спаривания», как описывал это Мастерс на своем научном жаргоне, почерпнутом из наблюдения за все теми же кроликами. «Впервые они начинали сексуально взаимодействовать в отсутствие исследовательской команды», – писал он.

В отличие от Мастерса, Джини говорила о сексе откровенно, с юмором, ни разу не утратив достоинства. Ее мягкий взгляд и медовый голос создавали теплую, расслабленную атмосферу. В ней не было ни тени стыдливости или профессиональной агрессивности, которые могли привнести в такое предприятие другие люди. «Она прямо говорила о том, какого рода исследование предстоит провести, – объяснял Альфред Шерман. – Она не стала бы запинаться перед словом – прошу прощения – «трахаться». Она разговаривала и о сексе, и о том, что делает женщин сексуально привлекательными, и что является сексуально стимулирующим».

Когда тестирование перешло к настоящим сексуальным актам, круг активных участников расширился; в него входили секретари других профессоров и жены врачей наряду со студентами-медиками и ординаторами, желавшими получить небольшой приработок на оплате исследований. Какова бы ни была их мотивация, почти все волонтеры были увлечены энтузиазмом Джонсон. Годы спустя она описывала их в идеалистических, почти героических тонах. «В лаборатории мы работали с обычными людьми – или, пожалуй, стоило бы назвать их необыкновенными, – потому что они были готовы жертвовать своим временем ради замещения мифов фактами, – вспоминала Джонсон. – Мы видели отчаянную потребность в информации и были уверены, что мы правы и делаем «благое дело».

Под слепящим светом приборов и пристальным научным наблюдением некоторые здоровые и полные мужской силы волонтеры страдали от импотенции, преждевременной эякуляции или того, что исследователи вежливо называли «страхом неудачи». Как показывают записи, четырьмя из каждых пяти «неудачников» в программе были мужчины.

Порой пары оказывались слишком «деловыми и целеустремленными», они практически не занимались прелюдией и «переходили прямо к гениталиям», вспоминал Мастерс. Их бесстрастный подход приводил к увеличению неудач. С мужчинами Джонсон была так же терпелива, как и с женщинами-участницами. Она позволяла нервным волонтерам походить по кабинетам, почитать, поговорить и «выпустить пар», пока они не начинали чувствовать себя комфортно. Некоторые останавливались на полпути по три-четыре раза, и к ним не предъявляли никаких претензий. С добродушным смешком Джини привносила в процедуры чувство юмора, успокаивая не уверенных в себе молодых мужчин, убеждая их, что все будет в порядке.

Однажды утром волонтер, студент-медик Вашингтонского университета, ворвался к ним в состоянии крайнего возбуждения.

– Доктор Мастерс здесь? – требовательно спросил он. – Я хочу видеть доктора Мастерса!

В кабинете была только Джонсон.

– Жаль, полагаю, он сейчас в операционной, – ответила она. – Я могу вам чем-нибудь помочь?

Студент отрицательно помотал головой и торопливо ушел. Примерно через час он вернулся все с тем же вопросом.

– Я не знаю, когда он вернется, – объяснила Вирджиния.

Молодой человек с минуту смотрел на нее, сомневаясь, можно ли ей довериться. А потом выпалил:

– Кажется, я ее потерял!

– Потеряли – что именно? – в недоумении переспросила Джини.

– Кажется… я больше не могу заниматься сексом.

Джонсон узнала этого вежливого волонтера, который вел себя, скорее, как деревенский мальчишка, чем как искушенный горожанин. Он был родом из одного с Джини городка, припомнила она, и «воспитывался в очень консервативной семье как единственный ребенок», в обстановке весьма ограниченной общественной жизни. «До второго курса медицинской школы он едва ли встречался с девушками», – говорила она потом. Однако стоило ему открыть для себя секс – и этот волонтер, как и другие молодые мужчины его возраста, захотел большего, точно измученный жаждой человек, который готов выпить целый океан.

Накануне этот студент-медик 36 часов занимался сексом с двумя разными женщинами и довел себя до полного изнеможения. Отсутствие физической реакции его крайне встревожило, и он побежал к Мастерсу за помощью.

Джини поняла, что этот молодой человек «только что пробежал марафон», и у него наступил «рефракторный период» – состояние, характерное для мужчин, которое включает, как позднее описывали Мастерс и Джонсон, временное «психофизиологическое сопротивление» дальнейшему сексу. У многих мужчин – сколько бы ни было перед ними женских отверстий – пенис «берет паузу» примерно на час. Некоторые испытывают настоящую боль, если слишком скоро приступают к новой попытке. Исследования показали, что у женщин не бывает такого рода «рефракторной» проблемы.

Джонсон сочувственно отнеслась к состоянию молодого человека. «Я убедила его, что он расстрелял весь свой боезапас, – объясняла она. – Он просто ни разу не сталкивался с неспособностью функционировать при каких-либо обстоятельствах».

Тот молодой человек из Голден-Сити был не одинок. Многие волонтеры, приносившие в дар науке свои тела, не имели достаточно опыта. Занятия сексом в клинике казались им способом ответить на вопросы о самих себе, преодолеть стеснительность или удовлетворять любопытство». Именно так все и было в случае Томаса Гилпатрика.

Женатый, получивший образование в Гарварде 32-летний ординатор Гилпатрик работал в клинике бесплодия под началом Мастерса. Он не раз выслушивал вводную речь своего наставника перед бездетными супругами, в которой Мастерс обещал результаты либо путем успешной беременности, либо благодаря его связям с агентствами по усыновлению и другими врачами. «Мы не можем гарантировать, что вы забеременеете, зато можем обещать, что у вас будет ребенок», – часто говорил Мастерс.

Работать на переднем крае медицины нравилось Гилпатрику, который восхищался выдающимися способностями и уверенным стилем Мастерса. Выросший в штате Вашингтон Гилпатрик получил диплом Гарварда в 1948 году. Той же весной он женился на «своей первой настоящей любви» Одри, с которой познакомился во время службы в армии. К тому времени, как он начал работать у Мастерса, Том и Одри уже были гордыми родителями девочки и мальчика.

Джонсон узнала о внебрачных интрижках Гилпатрика во время ночных смен в больнице, пока его жена оставалась дома с двумя детьми, и обратилась к коллеге с предложением стать волонтером. Она выдвинула тезис о том, что проводимое ими исследование сексуальной реакции было бы логичным продолжением его исследований в области рождаемости.

Гилпатрика не нужно было долго убеждать. Он сознавал, что этот проект может разрушить его медицинскую карьеру, но многие великие научные достижения были сопряжены с известной степенью риска.

Во время его первого опыта обнаженная женщина-волонтер легла рядом с ним на двуспальную кровать, раскинув ноги. Полные груди женщины, ее гладкая светлая кожа, на которой выступили пупырышки от легкого озноба, ее руки, которые начали ласкать его тело, – все это было для него неким таинством.

– Подготовь меня, – попросила она.

В отличие от других волонтеров, Гилпатрику не требовался «разогрев», чтобы избавиться от тревожности. Он много раз бывал в этой смотровой, точно знал, где стоит электрокардиограф, как подключены электроды и где расположено одностороннее зеркало, сквозь которое могли видеть происходящее доктор Мастерс и Джини Джонсон. «Я знал, что за нами наблюдают, но не могу сказать, что это как-то меня тревожило, – вспоминал Гилпатрик. – Это делалось ради науки».

Иными словами, достижение эрекции в лаборатории не представляло трудностей для Гилпатрика, который считал себя здоровым мужчиной. Но просьба партнерши помочь ей «подготовиться» (вполне разумное действие во время прелюдии) выходила за рамки его ограниченного постельного опыта. «Я оказался довольно неопытен, хоть и был женат», – говорил он.

Лица, тела, голоса и нежные запахи волонтеров, которые вступали в сношения с Гилпатриком, спустя годы превратились в отдаленные воспоминания. Ярко запечатлелась в его памяти только беременная, предположительно незамужняя женщина из Оклахомы, которая приехала в Сент-Луис, чтобы родить и отдать ребенка на усыновление. Билл и Джини уговорили эту будущую мать стать добровольной участницей исследования секса, регистрируя записи электрической активности ее матки во время оргазма и позднее сравнивая их с процессом деторождения. Гилпатрик не имел ничего против секса с беременной женщиной. Из уважения к ее выпуклому животу он сочетал «трехчетвертной» подход со своей привычной «миссионерской» позицией.

Несколько месяцев спустя, в начале 1958 года, Гилпатрик ассистировал при родах этой молодой женщины. Это событие дало Мастерсу возможность продолжить исследование – сравнить электрокардиограмму во время родов с показаниями тех же приборов во время секса. «Наши записи ее родовых схваток – их электрической активности – были очень похожи на то, что происходило во время оргазма», – вспоминал Гилпатрик. В следующие несколько лет Мастерс и Джонсон беседовали со 111 женщинами об их сексуальной реакции во время беременности и пришли к различным выводам, включая подтверждение того, что секс во время беременности не представляет опасности для плода. Так они развеяли долго существовавший миф.

Их исследование документировало рост сексуального интереса женщин в период первых двух триместров беременности. Они детально описали изменения, происходящие с грудью, внешними гениталиями и внутренними органами. Однако лишь шесть беременных приняли участие в исследовании. Четыре стали волонтерами еще до наступления беременности, что позволяло провести сравнение паттернов сокращения матки при обоих состояниях. По каким-то своим причинам Мастерс и Джонсон решили не включать ту беременную из Оклахомы в список своих конечных результатов.

Как Гилпатрик и надеялся, сотрудничество с Мастерсом направило его на верный профессиональный путь. Когда окончилась его успешная практика в Сент-Луисе, он вернулся вместе с женой и детьми в город Спокан, штат Вашингтон, где открыл практику общего акушерства и гинекологии, в числе прочего занимаясь вопросами бесплодия, эндокринологии и рака тазовых органов. К середине 1960-х годов он помог основать в Спокане отделение «Планируемого деторождения» и продолжил достойную медицинскую карьеру.

До отъезда из Сент-Луиса Гилпатрик надеялся закрутить роман с Джини Джонсон, но так этого и не сделал. Спустя несколько лет он снова приехал в Вашингтонский университет на торжественный ужин в честь доктора Уилларда Аллена. В тот вечер Билл не мог присутствовать. Гилпатрик позвонил Джини и спросил, не хочет ли она, чтобы он сопровождал ее на ужин. Она согласилась.

Поздно вечером Гилпатрик подвез свою старую знакомую домой и проводил до дверей. «Я поцеловал ее и обнял, пожелав доброй ночи, – вспоминал он десятилетия спустя. – Сказал что-то вроде того, что нам следовало сойтись раньше. А она ответила, что сейчас не время к этому возвращаться». Он не стал требовать от Джини дальнейших объяснений, и они распрощались. Джонсон вспоминала Гилпатрика, скорее, как друга и молодого ассистента, который работал с Мастерсом, чем как волонтера в их исследовании. «Он был очень близок к нам, – говорила она. – Он мне тоже нравился, но я не была свободна».

Джонсон избегала сближения с добровольцами, помня предостережение Фрейда о «трансференции» – проекции любви и сильных эмоций на психотерапевта, случающейся у пациентов. Несмотря на постоянные наблюдения за коитусом и актами самоудовлетворения, Джини всегда держала профессиональную дистанцию.

Гилпатрик чувствовал, что за ее отказом стоит веская причина. Хотя Билл и Джини на публике всегда держались бесстрастно, в тот вечер Гилпатрик ощутил невидимое присутствие Мастерса.