Глава 11 Земля молока и веселья

Международный аэропорт Лос-Анджелеса -> Аэропорт имени Бен-Гуриона

Отправление: 5 апреля, 2010

К описываемому в этой главе периоду моей жизни я уже привыкла, что, когда наступала весна и для сценаристов начинался ТВ-сезон, я получала сообщения от своего агента такого плана:

«Назначил тебе встречу насчет шоу об одиноких людях. Поезжай туда и расскажи свои скабрезные истории вечно одинокой девчонки».

Иногда, если человек, к которому требовалось ехать, не отличался широтой взглядов, агент добавлял еще что-нибудь вроде: «Не будь слишком уж Кристин Ньюман».

И вешал трубку, а я шла на встречу и старалась быть не-слишком-Кристин-но-все-же-достаточно-Кристин. Я рассказывала свои безумные приключения в надежде, что мой собеседник увидит в них бездонный источник для множества эпизодов, не обращая внимания на то, какой ценой достался мне подобный опыт и – потому что именно так сценаристы ситкомов работают.

На моем 37-м году жизни, в сезон набора персонала, эта встреча стала особенно странной – так как одним из директоров, перед которым я должна была травить свои истории вечной одиночки, была женщина, которая через неделю собиралась выйти замуж за моего бывшего, Мэтта. Я решила просто принять данный факт и мило прочирикала ей: «Последняя моя смешная история вечной одиночки заключается в том, что теперь я рассказываю свои смешные истории невесте моего бывшего!» Она по-доброму посмеялась и обняла меня на прощание. Так можно сделать, если ты богатая женщина и ты победила.

Кроме того, в моей работе появилась еще одна печальная тенденция: люди продолжали подкидывать мне книжки, которые нужно было превратить в сценарии – с очень грустными сюжетами. Хуже всего, когда мне их передавали, начиная со слов вроде: «Кристин, у меня есть просто идеальная книга для тебя. Она называется «Моя бывшая сексуальная жизнь».

Про женщину, которая раньше была очень горячей девчонкой, а теперь ей сорок.

Или «Годы паники».

О женщине «на неправильной стороне после 25 и без кольца».

Эту книгу мне подкинул хороший друг, продюсер, внезапно ставший счастливо одиноким 45-летним мужчиной.

– Какие мои жизненные решения заставили тебя думать, что я захочу нести подобные сообщения миру?! 25 лет? Неправильная сторона?! – воскликнула я.

– Ой, ладно, – ответил он, считая меня сумасшедшей.

Таким образом, я решила во что бы то ни стало сломать стереотип, – я не превращусь в грустную жалкую Бриджет Джонс, мечтающую о своем принце/бармене. Я не стану паниковать из-за своего возраста. Я буду наслаждаться своей жизнью, пока она меня не прикончит.

Через пару недель после моего возвращения из Исландии мы с Беном расстались. Он не хотел погружаться в отношения, что нам обоим было известно. Его «я люблю тебя» в этот раз произносились крайне редко, теряясь между многочисленными «конечно» и «но»: Конечно, я люблю тебя, но… Было очень грустно расходиться, но наше расставание стало и облегчением: я вернулась, попыталась исправить то, что разрушила, и тщетно. По крайней мере данный вопрос сомнений не вызывал – любовь ушла. Позже мы обсудим наши отношения и придем к выводу, что в первый раз разошлись из-за моей самовлюбленности, а второй раз – из-за его. Поэтому мы свели счеты, что причиняло боль, но было правильно.

В вечер, когда мы расстались, мне приснился сон. Я путешествовала по Антарктиде и чувствовала, что никогда ранее не видела ничего столь прекрасного. Во сне я по ошибке отправилась туда зимой, поэтому там было необычайно темно. Но это выглядело намного, намного красивее, чем при солнечном свете. Там повсюду жили очень добрые люди, светили волшебные небесные огни, а под ними переливался бирюзовый лед – и я поразилась тому, что такой темный и холодный край стал самым красивым местом, что я видела. Тот сон я посчитала хорошим предзнаменованием – он обещал, что мне предстоит нечто действительно прекрасное и удивительное, несмотря на тяжелое решение с Беном. Перестать идти на компромисс, встречаясь с ним, и найти что-то действительно прекрасное. И вы не поверите, но спустя три месяца после нашего расставания с Беном в Америку прилетел Отец Хуан.

Мы с ним не теряли связь, и однажды на Facebook я заметила, что он планирует поездку в Нью-Йорк. Я немедленно написала ему, что Лос-Анджелес вообще-то находится на том же континенте, и Хуан сразу же согласился, что было бы глупо полететь так далеко и не посмотреть Калифорнию.

Он должен был находиться в городе на День благодарения, поэтому ему пришлось бы также встретиться с моей семьей. Моя семья на День благодарения – это еще и Сашина семья, поскольку, пока я развлекалась, Саша, которую моя мама называет «духовной дочерью», привечала мою семью. Саша вообще оказалась намного лучшей дочерью для моей матери в двух аспектах – праздники и внуки. На рождение первого Сашиного ребенка моя мама подарила ей крошечную кожаную курточку, которую купила несколькими годами ранее «для бабушкиного приданого». Я слишком затянула, поэтому курточка ушла Саше.

Я понятия не имела, что произойдет, когда приедет Хуан. Я даже не знала, приедет ли он как друг или как некто более значимый. Напомню, мы никогда даже не спали вместе, и последний раз я виделась с ним в Аргентине, когда у нас вообще ничего не было. С нашей первой романтической встречи в Буэнос-Айресе прошло пять лет. На всякий случай я решила приготовиться и сделала себе эпиляцию, а также постелила чистые простыни в гостевой спальне.

Я встречала Хуана в аэропорту – и, что совсем неудивительно, он выглядел великолепно после 15-часового перелета. Я, перенервничав, потащила уставшего человека осматривать достопримечательности: мы прогулялись по пляжу, оплатили дешевый тайский массаж и перекусили первыми в жизни Хуана такос с друзьями. Я заставляла его двигаться. Мы оба очень стеснялись, болтали ни о чем и держались на расстоянии. Я начала переживать – может, это все же был платонический визит, и Хуан просто хотел посмотреть город. Но после ужина мы вернулись ко мне в дом, и я собиралась занести его вещи в гостевую комнату.

«Ты знаешь, есть одна проблема с твоей комнатой, – сказала я, плетясь на кухню, чтобы глотнуть воды. – На окнах нет штор, так что по утрам солнце тут светит просто очень ярко. Возможно, слишком ярко для тебя».

Хуан улыбнулся, взял мое лицо в свои руки, и я отвела его к себе. И оказалось, что для нашей нынешней встречи этот почти-что-священник привез с собой из Южной Америки презерватив.

Остаток недели прошел в атмосфере головокружительной радости. День благодарения с моей семьей прошел очень мило и приятно. Сашина скромная, вкрадчивая мачеха отвела меня в сторонку и прошептала: «Кристин, он такой красавчик. От него как будто свет исходит».

Моя мать переживала. Она волновалась, когда пять лет назад я вернулась из Аргентины, влюбленная в Хуана, а теперь она волновалась еще больше, глядя, как я порхаю вокруг него. Моя мать, как и все, считала Хуана очень милым, но, думаю, она видела в моих глазах то же чувство, что пережила она сама 20 лет назад со своим латиноамериканским любовником Ласло. Последний вернулся обратно в свою страну, увозя вместе с собой ее сердце, а ее саму бросив в позе зародыша в Калифорнии. Из-за той ситуации мама пыталась удержать меня от генетически заложенного стремления к связям с иностранцами – чтобы я не пошла по ее дорожке. Когда мне было 16 лет, спустя некоторое время после того, как уехал Ласло, мы с мамой в 23-й раз смотрели «Грязные танцы». И в конце, в моей, пожалуй, самой любимой сцене американского кино, когда все еще большеносая Дженнифер Грей спрашивает Патрика Суэйзи, на котором уже нет рубашки, потанцует ли он с ней, что он всегда соглашается сделать, – и о, о, как он это делает, – я повернулась к своей грустной матери, завернутой в огромный плед, и сказала:

«Да ладно, вряд ли что-то может быть лучше этого». Тогда моя мать сообщила мне новость, которая, по ее мнению, убережет меня от разбитого сердца и от потери того, что потеряла она: «Кристин, так хорошо никогда не получится».

После Дня благодарения я отвезла Хуана в винный край Санта-Барбару, где мы сняли комнату в домике на выходные. Там же присутствовали уже забеременевшая Паркер с мужем, Хоуп и ее новый парень (наконец-то!) и еще одна наша обычно вечно одинокая подруга-сценарист, Эрин, и ее парень (наконец-то!). Это были выходные, полные вина, дружбы и любви, и я проводила их не в одиночестве (наконец-то!). Мы с Хуаном пытались нагнать наши пять лет, проведенные без секса, и мы все вместе готовили, пили, катались на лошадях и танцевали в пустых салунах. Это были золотые выходные, и я ощущала абсолютное, безумное счастье.

Неделя подошла к концу, и Хуан не попытался поменять билеты, чтобы задержаться, и не спросил меня, когда мы увидимся снова. Он просто меня поцеловал, сказал, что все прошло прекрасно… и уехал.

Боже, как я грустила. Я чувствовала себя самой одинокой женщиной в мире и валялась дома. У меня по-прежнему не было работы, потому что пока я не пристроилась ни на одно шоу, а пилотная серия, которую я написала за тот год, не получила одобрения. (Телесети покупают сотни сценариев каждый год, снимая десять или парочку, а все остальные пробуя. Очень обидно чувствовать себя сценаристом одного из сотен неснятых фильмов, пока не поймешь, что заплатят-то тебе в любом случае, и тогда уже можно просто выдавать по одному сценарию в год и спокойно отдыхать, зная, что свои деньги ты получишь. Безумный процесс, конечно, и для бизнеса, и для жизни.)

Поэтому я валялась дома. Мама звонила мне раз в день, я начинала думать о чувствах, и мне становилось только хуже. И тут женщина, которая вечно уговаривала меня не сбегать, предложила нечто прекрасное: «Детка, мне кажется, тебе нужно куда-нибудь съездить».

Я расплакалась, услышав этот совет от нее.

И решила поехать в Израиль. У меня имелась идея сценария, место действия которого разворачивалось в Израиле, поэтому мне требовалось немного разведать обстановку. Я собиралась написать драму, что-то для кабельного, про американскую диаспору в Иерусалиме, живущую обычной жизнью в центре конфликтной ситуации. Комедийные сериалы постепенно сходили на нет, и пришло время расширить мои писательские горизонты. Конечно, я не была еврейкой и не знала почти ничего о политической ситуации в Израиле. Пришлось купить компрометирующие меня книги вроде «Научись сам! Военный конфликт на Ближнем Востоке!» и «Израильско-палестинский конфликт для чайников!». Я быстренько их прочитала, совершенно не горя желанием брать подобную литературу с собой на борт самолета, где будут настоящие жители Ближнего Востока. Я начала влюбляться в новую страну, и пока я днями напролет думала о том, что меня там ждет, настроение начало подниматься.

С собой я пригласила свою бесстрашную знакомую-путешественницу Астрид, которая ездила в одиночку даже больше моего, и мы отправились в Святую землю. Однако добраться туда оказалось непросто. Для начала две одинокие женщины должны пройти проверку безопасности.

Если вы летите в Израиль авиакомпанией «Эль Аль», то вам приходится сначала пройти многоуровневый процесс собеседований, где вам присваивается рейтинг безопасности – от 1 до 7. Первый – это израильские евреи, и они быстрее всех проходят проверку контроля. 7 – это, наверное, террорист. Выяснилось, что одинокая западная женщина «определенного возраста» скорее ближе к семерке, чем к единице.

Вероятно, случались истории, когда грустные, среднего возраста одинокие женщины увлекались онлайн-отношениями с «симпатичными израильтянами», которые затем приглашали этих одиноких дам прилететь к ним в Израиль. «Просто захвати мою посылку и привези сюда, тогда наши сердца навек соединятся, как в Ветхом Завете», – обещали мужчины. Грустные одинокие женщины брали посылку, понятия не имея, что их «парни» – настоящие арабские террористы и просят свою виртуальную подругу провезти бомбу на самолете.

Короче говоря, одинокие женщины 30 с лишним лет являются угрозой национальной безопасности Государства Израиль. Присовокупите к этому тот факт, что мы с моей крошечной блондинкой Астрид обожали в одиночку отправиться куда-нибудь типа Туниса, и вот вам два часа проверок. Они отняли у нас все вещи, кроме паспортов, вернув их уже на самолете.

Вот только вернули они не все. Видимо, в процессе обыска на место забыли положить целую сумку моих вещей. Так что в Израиль я прилетела без единой майки, рубашки или кофты. Что касается Астрид, то она случайно оставила дома контактные линзы, поэтому мы были как слепой, который ведет женщину-топлесс.

Прежде чем мы уехали из Штатов, я написала следующие шесть слов на своей страничке в Facebook: «Кто-нибудь знает что-нибудь интересное в Израиле?»

В результате я получила два типа ответов. Во-первых, каждый еврейский мужчина, которого я знаю, ответил словами: «Я обожаю Израиль! Мне там впервые мастурбировала девушка!» Вторым результатом того поста на Facebook стало то, что меня представили сотне невероятных людей. Я вам скажу так: парочка людей в Голливуде знает парочку человек в Израиле.

С кем мы только ни встречались: с членом кибуца; с новообращенными американцами-хасидами; израильскими комедийными писателями; пропалестинскими европейскими дипломатами-геями (и их недавно полученным ребенком из пробирки, выношенным женщиной в Индии); израильскими летчиками-истребителями, получившими MBA в Гарварде; палестинскими лавочниками; детьми вождя бедуинов; разведенной христианской арабо-израильской парой; президентами телевизионной сети и с лауреатами Нобелевской премии. Мне кажется, что мы встретились с самыми интересными личностями Израиля, или же Израиль просто полон людей, о каждом из которых Спилберг мог бы снять фильм. В любом случае я услышала такое количество историй и пережила столько приключений в этой стране, как ни в каком другом путешествии.

В наш первый вечер в Тель-Авиве мы с Астрид познакомились с компанией израильских комедийных писателей. Они вместе работали над сериалом «Eretz Nehederet» («Волшебная земля»), израильской версией «Субботним вечером в прямом эфире». Выпив с этими пятью писателями, я задала им миллион вопросов о жизни, культуре и политической ситуации в их стране. Тогда я только начала понимать, что принцип «Смотря кого ты спрашиваешь» всегда будет в начале любого вопроса, который ты задаешь любому человеку в Израиле.

Писатели говорили об иудаизме, психотерапии и раздражающих требованиях сети к сценариям, а еще шутили про Холокост и ниже пояса, и жаловались на своих жен. Все это напоминало самый обычный рабочий день в Лос-Анджелесе. В группе даже существовало такое же гендерное распределение, как обычно в сценарных комнатах Голливуда: там присутствовало четверо жлобоватых 30-летних мужчин и одна женщина-блондинка, которая, как выяснилось, была внучкой бывшего израильского премьер-министра Шимона Переса.

«У вас всегда так на работе? Парни и вы?» – спросила я ее.

Она улыбнулась той же улыбкой, какой улыбается каждая женщина-сценарист в Лос-Анджелесе, кивнула и пожала плечами, совсем как мы.

У Астрид в Лос-Анджелесе остался парень. Они встречались примерно полтора года, и он, по его собственному описанию, был очень красивым, всегда безупречно одетым, «денди». Кроме того, он являлся частично занятым «продюсером», и на заре их отношений он сказал ей, что не ищет ничего серьезного. Астрид ему не поверила и на тот момент занималась тем, что говорила «я люблю тебя» мужчине, который не произносил ничего подобного в ответ, поскольку боялся, что сведет женщину с ума, если не будет следовать своим обещаниям. И «я люблю тебя» было не тем обещанием, которое он хотел давать.

Бойфренд Астрид был крайне утомителен и во многих других отношениях. В тот год мы вместе ездили кататься на сноубордах, и Астрид, почти профессиональный лыжник, обычно вылетавшая на склон с первыми подъемниками, проводила полдня, успокаивая своего парня, который закатывал истерику из-за каких-либо недостатков взятого в аренду оборудования и желал купить новую куртку, другие ботинки, другую маску и так далее. В итоге она взорвалась, когда мужчина, катавшийся до этого сотни раз, протянул ей свой ски-пасс и спросил ее: «Можешь засунуть мне в карман?»

Но хотя они являлись абсолютными противоположностями, Астрид любила его. Она звонила ему из Израиля по скайпу – человеку, который продолжал уверять ее, что он совершенно не собирается съезжаться с ней, жениться или заводить детей, как будто она только о том и мечтала. И он говорил ей подобные слова два года. Она же то искала ему оправдания, то собиралась с ним порвать, то очень часто называла себя «не созданной для любви». Астрид работала юристом и умела преподнести сложившуюся ситуацию как нечто забавное, но в ее словах слышалась горечь. Это была 35-летняя, красивая, умная, много путешествовавшая, успешная женщина, с длинным списком романтических историй, где фигурировали мужчины, которые в итоге ушли.

Для нее полет на самолете тоже являлся лекарством.

Мы сняли машину и начали свой путь через пустыню, мимо верблюдов и бедуинских палаток, по Западному берегу Иордана и через «нелегальные» поселения. (Не все называют их «нелегальными», очевидно. В Израиле есть миллион вещей, на которые из-за политической ситуации можно посмотреть по-разному, как, например, на «Стену безопасности», которую также называют стеной «разделения». Смотря, кого ты спрашиваешь.) Мы красили губы на подъезде к каждому военному проверочному пункту, каждый из которых был набит молодыми, подтянутыми загорелыми солдатами. Господи, оливковая форма выглядит великолепно на еврейских мужчинах. Мы фотографировали почти каждый указатель, который проезжали – Вифлеем! Назарет! Содом! И Гоморра! Места, кажущиеся настолько мифическими, но нет, вот же они, полные жизни и алкогольных магазинов, церквей, и мечетей, и храмов. По Полю пастухов все еще бродят овцы, но там же, через улицу, есть кофейня Stars and Bucks. Рядом с Базиликой Рождества Христова затесалась тату-студия.

Мы съездили на Мертвое море, купаться в нем намного смешнее, чем вы думаете, и, кстати, намного уродливее. На воде реально можно уснуть, но вот обстановка там довольно странная. Большинство персонала отелей на берегу Мертвого моря не говорят даже на иврите или английском, только на русском, потому что к его водам едут толпы туристов из стран СНГ. Они полностью намазывают свои тела черной грязью и запекаются на солнце рядом с самым соленым морем в мире, обычно покуривая сигаретку.

Помните Посто Нове в Бразилии? Мертвое море – это его полная противоположность.

Проведя день на пляже, мы поехали дальше и погрузились в самое чистое бирюзовое море (его почему-то называют Красным), в котором я когда-либо плавала, и парочку часов повалялись на пляже с Ави, голубоглазым израильтянином, встреченным мною несколькими годами ранее в Патагонии. С последней нашей встречи он объехал почти весь мир, успел пожить в Нью-Йорке, продавая продукты Мертвого моря. Мы вместе плавали в лазурных водах вслед за радужными рыбками, а затем он довез нас до границы и помахал на прощание, пока мы шли к контрольному пункту на границе с Иорданией.

Эйлат, Израиль-> Вади-Муса, Иордания

Мы собирались провести в Иордании три дня, потому что хотели посмотреть Петру. Возможно, вы знаете, Петра – это розовые каменные руины, которые показывают в фильме «Индиана Джонс и последний крестовый поход».

Мы шли, потом ехали на лошадях и, наконец, на верблюдах километры вдоль жарких, из розового камня стен каньона, из которых были вырезаны богато декорированные фасады роскошного древнего города. Бедуины – кочевые племена – все еще встречаются в пещерах Петры, и многие из них открыли там свои кафе и магазинчики или предлагают прогулки на верблюде, осле или лошади. В конце пути мы остановились, чтобы выпить холодного чая в маленьком кафе внутри пещеры, прямо напротив одного из храмов, и познакомились там с несколькими мужчинами из этих племен. Среди них был один невероятно сексуальный тип с подведенными черными глазами, весь в белом: он лежал на ковре и разговаривал по телефону. Выяснилось, что он – сын одного из бедуинских вождей, а у его отца всего 18 детей и две жены. Этот красавец был шестнадцатым или семнадцатым ребенком от второй жены.

Мы поболтали с ним и его друзьями, которые все хотели убедиться, что мы понимаем: бедуины – последние свободные мужчины. Они отдыхают где захотят и идут куда захотят, свободные от «домов» и «обязательств».

«Итак, где же ты спал прошлой ночью?» – спросила я сына вождя.

Он показал рукой на холм, где располагалась небольшая деревня с бетонными домами, оснащенными спутниковыми тарелками на крышах. «Там дом моей мамы». Последние свободные мужчины со спутниковыми тарелками желали много чего рассказать. Например, историю об одном их кузене, живущем теперь с итальянкой, которую он встретил, когда она приехала посмотреть Петру, совсем как мы. На момент их знакомства (кузена и итальянки) – ему было 18, а ей – 50, сейчас же они женаты и живут в ее доме в Италии.

– Это была настоящая любовь, – сказали нам бедуины.

– Ладно, если в 50 мы все еще будем одиноки, приедем сюда и возьмем себе по одному, – сказала мне Астрид.

Бедуинским парням не понравились наши шуточки над настоящей любовью. Они спросили, видели ли мы книгу, продающуюся во многих пещерных магазинчиках Петры. Она называется «Я вышла замуж за бедуина» и представляет собой мемуары новозеландской медсестры, которая приехала в Петру в 70-х годах, познакомилась здесь с горячим бедуином с черной подводкой на глазах, приняла ислам, стала одной из его жен, нарожала ему детей и никогда с ним не расставалась. Мужчинам в Петре очень, очень важно, чтобы вы знали эту историю.

«Почему бы вам не переночевать сегодня с нами под открытым небом? – предложили они. – Мы приготовим вам настоящий бедуинский ужин и будем спать, как в старину. А если у нас появится желание, мы дадим ему волю, если же нет – просто выспимся».

Переночевать на природе с горячим молодым мужчиной в белой одежде было очень соблазнительно, особенно когда мы узнали, что верблюжье молоко также называют «виагрой бедуинов». И тем не менее мы решили, что это плохая идея. (Ладно, я все-таки хотела ее воплотить. Но у Астрид болела голова, а отправляться одной в пустыню, на ночь, с заряженными верблюжьим молоком бедуинами чересчур даже для меня.) Мы сумели уговорить нашего бедуинского принца собрать свои юбки и помочь нам взобраться на скалы, чтобы прогуляться по храмам, до которых никто обычно не добирается. И пока принц карабкался наверх впереди нас, горячий пустынный ветер раздувал его одежду.

Такое зрелище просто не могло оставить нас равнодушными.

Вади-Муса, Иордания -> Иерусалим, Израиль

Я не религиозный человек, но я считаю, что Иерусалим является самым важным местом на планете. Вам не нужно верить в Бога, чтобы оно вас тронуло, когда вы стоите на этой земле, где каждый камень кровоточит и где люди трех основных религий выходят из автобусов каждую минуту каждого дня, чтобы поклониться ей, избранной, согласно их вере, Богом. Город сочится энергией, которой его питают. Я поговорила примерно с сотней человек о том, кому принадлежит право на этот город, но время, проведенное там, абсолютно убедило меня: Иерусалим принадлежит миру. Не израильтянам, не палестинцам. Так же, как Ватикан – не часть Италии, он не должен считаться частью какого-либо государства.

Как бы то ни было, в Иерусалиме я провела самые интересные сутки за всю свою жизнь. План был следующий: у Саши имелся израильский гид-кузен по имени Омри, который взялся провести нам экскурсию по городу. Он провел полжизни, возя израильтян на экскурсии по миру, а вторую половину – водя иностранцев по Израилю. Омри верил в двустороннее разрешение израильско-палестинского кризиса. И мы рассчитывали, что с этой точки зрения он просветит нас и об истории Иерусалима. Проведя день с ним, мы собирались далее отправиться на пятничный ужин в знакомую ортодоксальную семью нашего калифорнийского друга, которая жила в еврейском квартале Старого города. Затем в субботу, когда весь город закрыт из-за Шаббата, мы предполагали пообедать вместе с другом моего детства и его парнем – аргентинским дипломатом, а также с еще несколькими европейскими дипломатами нетрадиционной ориентации, которые работали на свои страны, осуществляя гуманитарные проекты в регионе.

Поэтому мы планировали провести 24 часа, слушая самые разные точки зрения. Смотря, кого спрашиваешь, так ведь? Мы спросили всех. Самое прекрасное – они все ответили. Израильтяне ненавидят обмен любезностями или разговоры ни о чем. Они любят прямые вопросы и всегда дадут вам прямой ответ. Они умеют смеяться над непростыми вещами. Последнее как раз по моей части. У вас никогда не будет лучших разговоров, чем в Израиле. Мне даже захотелось туда переехать.

Омри начал наш день, отведя нас на вершину Елеонской горы, чтобы мы могли взглянуть на весь Старый город. Здесь расположены тысячи могил, потому что считается, что это место, через которое пройдет Мессия, когда вернется (или когда он покажется в первый раз, смотря, кого вы спрашиваете). Неудивительно, что все хотят быть похороненными там, где их вернут к жизни. По этой горе ходил Иисус, и здесь он провел много времени в последнюю неделю своей жизни.

Омри решил начать день с Елеонской горы не просто так: он хотел дать нам представление об истории города, а его история тесно переплеталась с географией, очень хорошо просматривающейся именно отсюда.

«Видите углубление там, с деревьями?» – спросил Омри, указывая пальцем.

Мы видели.

«Это естественный источник. Люди изначально поселились здесь из-за него, около воды. Рядом они построили свой храм. В римские времена храмы возводились в самом высоком месте над источником воды».

Храмовая гора и правда являлась самой высокой точкой над источником воды.

«Итак, это было самое важное место в городе. На него поднимался Авраам, когда Бог повелел ему убить сына. Отсюда Мухаммед вознесся в рай. Теперь там должен стоять иудейский храм, или Мессия не придет, и так далее, и так далее», – закончил Омри.

Столько конфликтов и все из-за географии.

В Иерусалиме есть закон, что все здания должны строиться из кремового иерусалимского камня, который использовался при строительстве древнего города. Поэтому весь город очень светлый и меняет цвет на рассвете и на закате. Посреди всей этой белизны есть одна выделяющаяся постройка – голубая с золотым мечеть на Храмовой горе, пожалуй, самое спорное здание в мире. Окруженная белым израильским камнем, она выглядит фантастично. На мой взгляд, если бы конфликтующие стороны могли просто сосредоточиться на наслаждении красотой двух культур, которые соединяются в этом городе, а также на их общей любви к хумусу, все можно было бы решить.

Мы продолжили прогулку по городу, проходя по остановкам паломнического крестового хода. Омри поведал нам о своем взгляде на события, происходящие в городе. И он рассказывал потрясающие истории: например, о лестнице, которую оставили на крыше Храма Гроба Господня, стоящего на месте, где был распят Иисус. Каждая ветвь христианской церкви считает себя причастной к этому храму, и они яростно спорят, кто какую ступеньку у входа в него будет подметать. Ключи от самого священного в христианском мире храма хранятся у мусульманской семьи на этой же улице, потому что ни одна из христианских конфессий не может вынести того факта, что они будут у другой христианской конфессии. А история с лестницей следующая: однажды оставили на крыше здания, и ни одна из ветвей церкви не взяла на себя ответственность за это. Таким образом, лестница простояла на крыше здания шестьдесят лет.

Мне очень понравился тот день. Я всегда говорю, что мне нужно путешествовать, чтобы не умереть от скуки наедине со своим внутренним монологом. Думаю, что в целом у большинства из нас есть примерно 20 основных мыслей. И мы просто возвращаемся к ним снова и снова, меняя их местами, день за днем. Возможно, у вас иначе, но мой набор мыслей включает в себя: «Я должна позвонить маме», «Я хорошо делаю свою работу?», «Почему у меня все еще прыщики на шее?» «Почему я не соберусь и не позвоню маме или уже не откажусь от этого, ведь все лучше, чем тратить энергию на чувство вины за то, что я ей не звоню?» И так далее.

Да, если я не уезжаю из города, я думаю об этом. Подобные размышления согревают меня по ночам. И ради всего святого, конечно, они мне надоедают.

Но в путешествии мы вынуждены думать о чем-то новом. «Данная улица безопасна?» «Правильный ли автобус подошел?» «Было ли это мясо когда-то домашним питомцем?» Сам ход мыслей не так уж и важен, просто приятно разнообразие. И оно хорошо мобилизует мозг. Я словно ощущаю рождение новых нейронных связей: когда нужно решать новые проблемы, я снова мыслю очень быстро, как в детстве. Даже процесс знакомства с Израилем, один мой день в Иерусалиме встряхнул мою голову лучше, чем все остальные посещенные мною места. Я люблю Иерусалим именно за это.

После дня с Омри мы отправились домой и переоделись для нашего ужина с ортодоксальной семьей моего друга. Тесные колготки, длинные юбки, черные кофты с длинными рукавами; мы сделали приличные прически и постарались превратить себя в воплощение скромности.

По дороге на ужин мы остановились у Стены Плача – в 6.52 должен был начаться закат. По пятницам это прекрасное зрелище. Женщины молятся на одной стороне, мужчины на другой, женщины тянут руки через стены своим сыновьям. Звуки раздаются невероятные. Тысячи людских голосов соединяются в молитве и песне, и над всем этим раздается совсем другая музыка Старого города Иерусалима – арабские свадьбы.

Мы с Астрид поместили в стену небольшие записочки с желаниями и присоединились к стихийному закатному параду на древних каменных ступенях еврейского квартала. Мы находились в самом священном месте еврейского мира. В священный вечер недели. Со всех сторон – черные костюмы и ермолки. Но где-то на полпути незнакомая женщина похлопала Астрид по плечу и указала на зад моей подруги. И тут мы поняли, что с каждым шагом Астрид ее синтетическая юбка задиралась все выше и выше – до самых ягодиц. Поэтому тысячи ортодоксальных евреев, которым нельзя даже жать женщине руку, наблюдали затянутые в стринги булки моей подруги.

В общем, мы пытались.

Когда Астрид наладила ситуацию с юбкой, мы отправились по каменным улочкам домой к Рейчел, кузине моего калифорнийского друга. Мы зашли к ним в дом, и я, совершенно обо всем позабыв, решила пожать руку ее мужу… которому, конечно, нельзя трогать женщин. Он ухмыльнулся и сказал с необычным русским акцентом: «Я не могу пожать вам руку, но мы очень рады вас видеть».

Рейчел выросла в светской еврейской семье в Индиане, но к 20 годам стала очень религиозной. В йешиве (религиозной школе) в Нью-Йорке она познакомилась с русским мужчиной, живущим в Канаде. Во взрослом возрасте он принял иудаизм. Они несколько раз встретились, решили пожениться и переехать в Иерусалим, где у них родилось «всего» пятеро детей. Для нас с Астрид такая жизнь выглядела довольно безумно… однако эта семья казалась по-настоящему счастливой, они много смеялись и заканчивали друг за друга предложения.

– Он не побоялся пообещать что-то женщине, – отметила Астрид.

– Они так быстро сошлись, что времени на список «за и против» просто не осталось, – сказала я. – Не самый плохой ход.

И еще больше нас удивило то, что Рейчел, в прошлом журналист, написала книгу о еврейских законах, утверждающих место женщины в доме, сексе и в браке. Она часто консультировала женщин по сексуальным вопросам. Муж Рейчел научил ее нескольким техникам для этой цели, поэтому она была эдаким психотерапевтом, развивающим терапию, которая включала в себя как современные психотерапевтические техники и гипноз, так и анализ прошлых жизней. В их маленькой квартирке было изображено несколько радужных водоворотов, которые нарисовали разные люди, пытаясь показать, как выглядела их прошлая жизнь. Все они смотрелись почти одинаково.

Муж Рейчел проводит подобную терапию со многими людьми, иногда по скайпу, сидя в своей черной шапочке и с длинной бородой в своем маленьком каменном домике в Иерусалиме. Я спросила, может ли он применить ее и в моем случае.

– Да, конечно, это намного проще сделать с неевреями, – ответил он.

– Почему же?

– У вас не столь много комплексов. Евреи, проходя регрессионную терапию, хотят измениться, но сотни правил, которым мы должны следовать каждый день, остаются. Таким образом, достичь реального роста и перемен становится очень сложно. Нерелигиозным это дается проще, – пояснил мой собеседник.

Что мне, кстати говоря, нравится в евреях и их церкви – они не пытаются заставить вас примкнуть к ним. Ты или с ними, или нет, что я очень ценю.

Но надо признаться, гуляя по ортодоксальным кварталам Иерусалима, я по-новому взглянула на Иисуса. Даже мне, неверующей, оказалось внезапно очень легко представить, каково было быть евреем в начале первого тысячелетия и соблюдать сотни законов и ограничений, за нарушение которых тебя, скажем, могли закидать камнями. И вот приходит великолепно выглядящий хиппи-раввин в сандалиях и говорит: «Просто любите своего ближнего, прощайте и забывайте, и вы уже хорошие». Неудивительно, что его послание произвело такой фурор. Как сказал мне хасидский гипнотизер-психотерапевт, ортодоксальным иудеем быть тяжело.

В тот пятничный вечер к семье Рейчел заглянуло множество друзей. Я думала, что попаду на серьезное мероприятие, с молитвами, святостью и прочим. Но ужин оказался очень теплым и шумным. Психотерапевт помолился, мы разложили еду, рассказывали истории, с улицы играла арабская музыка со свадьбы, из окна виднелась Храмовая гора. 13-летний сын Рейчел радостно объяснял причины всех их ритуалов:

«Слушайте, мы моем руки три раза в день, потому что люди, мывшие руки раз в день, все умерли от чумы. И знаете что – мы-то еще живы».

Хозяйка сидела на одном конце стола, хозяин – на другом, и кроме нас, там присутствовало еще несколько иностранцев, не знакомых с этой семьей. Оказалось, что последняя часто принимает гостей, рассказывая посторонним людям, что такое ужин перед Шаббатом, и все очень веселы и милы друг с другом. Там были три 20-летние девочки, которые выросли в нерелигиозных американских семьях, но приняли веру, приехали в Израиль и из-за этого разошлись со своими родными. Эта семья принимала их сегодня.

Рейчел показала мне свою книгу о чистоте семьи для ортодоксальных евреек и сказала, что многие женщины за ужинами стараются подсесть к ней поближе, чтобы задать вопрос только об одном – о сексе. Поэтому я тоже подсела к ней поближе, и пока ее супруг рассуждал о Торе на мужской половине стола, и попросила рассказать ее о любви и сексе. Я поведала ей о своей жизни, о странных списках «за и против», которые все время мысленно составляла (а иногда и писала) относительно всех мужчин, с кем я встречалась, и спросила, что ортодоксальное сообщество думает об этом.

Рейчел ответила мне, что у них принято встречаться только с намерением жениться, и, следовательно, в их отношениях с самого начала нет недосказанности. Вы не сидите молча рядышком в кино, думая, сможете ли снять со своего спутника его ужасную рубашку. Вы задаете вопросы. И с первого свидания вы фокусируетесь всего на трех вопросах:

Мы хотим одного и того же от жизни?

Мы помогаем друг другу стать лучше?

Мы нравимся друг другу?

И все. В таком порядке. Нельзя выйти за кого-то просто потому, что он тебе нравится, это третий пункт в списке. И Рейчел сказала, что, поскольку вы не сближаетесь физически, а это «изматывает тебя эмоционально настолько, что ты не знаешь, правильно все или нет», вопрос очень быстро решается. Часто вас знакомят друзья или профессиональная сваха, так что ты многое узнаешь о потенциальном партнере еще до встречи с ним, расспрашивая его раввина и соседей, учителей и друзей – узнавая все. И затем, если он кажется тебе привлекательным и вспыхивает искра, то ты уже знаешь к тому моменту, что он хороший, надежный человек.

«Иначе же получается, что ты прыгаешь в постель с симпатичным парнем, с которым познакомилась на вечеринке, а на следующий день вдруг узнаешь, что для него главное – деньги, а для тебя – спасение мира, но так как ты смешиваешь в одно его взгляды и секс, то продолжаешь встречаться с ним, несмотря ни на что, год или два, прежде чем расстанешься, поскольку для него главное – деньги», – объяснила Рейчел.

Мы с Астрид переглянулись, кивая.

Я спросила ее о любви, ведь если вы женитесь спустя несколько свиданий после первой встречи, ты определенно еще не любишь человека. Ты лишь делаешь ставку, что когда-нибудь полюбишь. Я рассказала ей, как всю свою взрослую жизнь говорила себе: Я не ищу конкретного человека, я ищу конкретное чувство. Я хотела почувствовать, что поднимаюсь до небес от любви к кому-то. Я думала, что без труда пойму, что это правильный человек. Поэтому меня поразила идея, что пары обещают друг другу прожить жизнь вместе до того, как узнают друг друга поближе и поймут, смогут ли любить друг друга.

«В иудаизме ты учишься любить кого-то, отдавая, – ответила Рейчел. – Чем больше ты даешь человеку, тем больше ты в итоге его полюбишь. Если любовь – всего лишь чувство, а чувства меняются, тогда что? Любовь должна быть чем-то, что ты сама решила создать».

Еще она говорила о том, почему, на ее взгляд, процент счастливых браков выше в религиозных парах, чем в нерелигиозных: первым необходимо соблюдать столько правил, что это заставляет их действительно работать над своим браком. Начнем с того, что иудеи должны всю жизнь стремиться стать лучше, чтобы приблизиться к Богу настолько, насколько это возможно. И кроме того, мужчины обязаны удовлетворять своих жен сексуально. Таково повеление главных мудрецов. И еще они говорят, что мужчины должны удовлетворить своих жен до того, как получат удовлетворение сами. Кроме того, ты не можешь плохо говорить о своем супруге. Вы обязаны относиться друг к другу по-доброму, и вы обязаны помогать своей женщине, и вы не можете ругаться друг на друга, даже в компании своих друзей за бокалом вина. Бог это запрещает.

«Кроме того, мужчинам не позволено дотрагиваться до нас две недели в месяц, так что, когда у вас есть всего две недели в одной постели, это всегда прекрасно, – добавила она. – А другие две недели ты должен найти способ быть близким не в сексуальном смысле, что тоже очень важно».

Все услышанное от нее было невероятно интересным. И потом, когда я рассказала о своем двойственном отношении к браку в основном из-за страха потерять свободу, Рейчел сказала нечто поистине удивительное:

«Глубокое ощущение единства, которое возникает, когда ты заканчиваешь работать на себя и начинаешь работать над браком, не отнимает твою независимость. Оно освобождает тебя и позволяет быть тем человеком, каким ты являешься на самом деле. Оно стирает все эгоистичное и позволяет твоей душе сиять».

Мне безумно нравится эта женщина, но моим любимым человеком за столом была ее 15-летняя дочь. Она являлась волонтером, оказывающим первую помощь, – что важно в городе с такими узкими улочками, где не может проехать «Скорая», – и собиралась стать медсестрой однажды. Но у нее имелось хобби, которое она обожала, – бокс. Вот уж действительно неожиданно.

– Ты боксируешь с девочками? Мальчикам ведь нельзя тебя трогать, правильно? – спросила я у нее.

– Я занимаюсь с нерелигиозными мальчиками. Я получила разрешение от раввина, – объяснила она просто.

Оказалось, что дочь Рейчел в своей длинной юбке занимается с мальчиками пять дней в неделю по четыре часа в день, и ей преподает 60-летний тренер, которого она обожает, как отца. Я поразилась этой девочке – она была задиристой, и умной, и опасной.

«Ты – девчонка на миллион шекелей!» – сказала я ей в восхищении.

Два года спустя, в 17 лет, она вышла замуж, как и планировала. Ее мужем стал парень на 8 лет старше, которого семья Рейчел буквально усыновила, поскольку он был единственным ребенком в нерелигиозной семье. Он являлся завсегдатаем на их пятничных ужинах больше года, прежде чем начать встречаться с их дочерью. Молодой человек полагал, что его избранница старше, она думала, что он младше, но семья любила его, и мне рассказывали, что они все очень счастливы. Практически сразу у них родилась первая дочка. Девчонка на миллион шекелей больше не боксирует.

Теперь вопрос: хотела бы я выйти замуж в 17 лет? Надеюсь ли я, что моя дочь выйдет замуж в таком возрасте? Конечно, нет. Но эти женщины определенно обладали гораздо большим внутренним спокойствием, нежели я или Астрид. И глядя на их счастливые браки, которые начались не с этого «чувства», приходившего, видимо, с годами и расцветавшего столь пышно… я недоумевала.

Я могла бы писать об Израиле вечно. Я даже снова отправилась туда через три недели после возвращения, в бесплатную поездку, которую мне чудесным образом предложили во время первого визита. В обмен на нее я выступила на кинофестивале, рассказала израильским студентам-киношникам о том, как пишутся сценарии ситкомов, помогла им написать несколько шуток на занятии языком. Тогда была тяжелая ситуация с турецким флотом, поэтому когда меня представляли на фестивале, аудитории также объяснили, где находится ближайшее бомбоубежище. Израильские комедийные писатели, несмотря на нестабильное положение в стране, ехали целый час, чтобы послушать меня. Израильтяне как никто умеют ценить момент и закрывать глаза на возможную катастрофу. По статистике, они одни из самых счастливых народов в мире – что, как мне кажется, тесно связано.

Во второе мое посещение мне пришлось уехать на неделю раньше, чем я планировала, потому что я получила работу над сериалом «Чак», совершенно новом типе шоу для меня. На интервью я много говорила об Израиле, о Моссаде (а «Чак» – это сериал о международном шпионаже) и обо всем, что я узнала от людей, которых встретила в этой стране. Таким образом, я получила работу частично из-за новых историй, с которыми я вернулась из Израиля.

Аргентина оказалась первой страной, которая изменила мою жизнь. Она навсегда останется для меня особенной, потому что была первой, но Израиль напомнил мне, что в мире есть еще тысячи удивительных мест. И знакомство с ними всегда поможет мне избавиться от грусти. Последние полтора года, вялые в карьерном плане, были лучшими с точки зрения путешествий: шесть недель в Новой Зеландии, три в Австралии, одна в Исландии, одна в Шамони, три в Израиле. Комедия умерла, но мои планы относительно поездок только росли. Израиль встряхнул меня и вернул интерес к жизни.

Ну а тогда, в своей первой израильской поездке, поменяла ли я билеты, как обычно, и осталась ли еще на неделю после отъезда Астрид? Конечно. Действительно ли прошло меньше 24 часов после вылета ее самолета, когда я уже спала с израильским солдатом и барменом по имени Инон? Да. Представился ли он, протянув мне руку через стойку своего кошерного бара и сказав: «Меня зовут ИН. ОН»? Да. Кончил ли он внутри меня, пока я сидела на его кухне? Да. Слушайте, если вы еще не поняли, я хочу сказать: ты знакомишься с людьми намного быстрее в одиночестве. Но в данной поездке парни были лишь сноской в конце текста.