ВЕРДИКТ

В богатой вилле на окраине Абу-Даби

Фатима говорит:

«Я либо шлюха, либо святая —

где середина?».

Арабский акцент шлифует углы ее гласных, смягчая,

негодование в вопросе словно запечатлевает

в нескольких слогах смысл жизни,

мой яркий шарф против

ее черного хиджаба,

мы смеемся.

Признаться бы ей, что каждый день думала о том же,

но мне некому было задать этот вопрос.

Что мы стоим «посередине»,

за пределами доводов,

что некоторые из нас тут умрут.

Сестра Фатимы была видением

в кринолине,

с локонами новой стрижки,

блокнотом для стихов в одной руке;

семья звала ей маленькой бунтаркой.

Где-то в Судане сидит Нура Хуссейн

в своей клетке за убийство

мужа-насильника; акт мужества

самообороны, отчаяния.

Люди говорили:

«Нет ничего особенного в произошедшем,

но вот оказанное после сопротивление — это ново»,

словно она переписывала историю собственными

дрожащими руками.

Дома мама одевала мою малышку-сестру

так, как будут делать в новой стране,

другая младшая сестра в своем доме

надевала боевое снаряжение для работы:

камера в руках, объективы на лямках,

готова переделать мир на своих снимках.

Пытаюсь напомнить ей, что вопреки тому, что говорят,

мир действительно был создан для нас.

Встречаю всех этих женщин за несколько месяцев.

Оковы Нуры звенят под абайей,

когда она делает перерыв в учебе,

чтобы встретиться с тетей и мной; надзиратель

смотрит с теплом и надеждой на найденное

нами друг в друге общество, ее платок сочетается с

армейским зеленым ее униформы.

Вот они мы, стоим «посередине»,

но, слава богу,

никто из нас тут так и не умер.

Если мы не отстоим равноправие в малом масштабе, то проиграем эту битву в большом.