Валентине Полухиной

Но Лондон звал твое внимание. Твой взор

давно преодолел и Время и Пространство,

Туманный Альбион явил тебе укор —

прошедшего и постоянства.

Две женщины притягивали взгляд…

Одна звалась «прошедшею любовью»,

с которою ты двадцать лет назад

расстался в Лондоне, не поведя и бровью.

Она была слависткой третий год,

вы познакомились в одном из замков Кила:

«… а внучка Пушкина жила здесь с Михаилом

Романовым», – вещал экскурсовод,

и фотография на память: ты – урод!

Потом побег от группы в ресторане,

Ты прошептал ей: «Нам никто не нужен,

и если джентльмен Вас пригласил на ужин,

о завтраке подумал он заранее…»

О завтраке подумал, но, увы,

славянский ум не видит дальше страсти…

Ты не учел «английский цвет травы»

и вечный принцип: «Разделяй и властвуй!»

Другая, юная студентка London School,

в Москве на практике – и ваш роман в разгаре!

Ты платье ей спокойно расстегнул —

и медальон узнал!..

Но ты едва ли

предположить мог, что таилось в нем:

ты вспомнил Паддингтон и водоем,

где с англичанкой ты гулял похожей…

Холодные мурашки по спине

вдруг побежали…

«Так она же мне…»

Ты понял все – не разумом, а кожей!..

Теперь ты просто – «homo faber»[2] – два.

Как отыгралась на тебе судьба!

Когда из Англии вернулся ты домой,

то думал, что забыл славистку и Виндзор,

и медальон, подаренный тобой…

Но Лондон звал твое внимание. Твой взор…

Зная любовь Валентины к котам, особенно к коту Исси и к коту Бродского Миссисипи, которые уже находятся по ту сторону Райских ворот, я написал Котиниану и подарил ее Валентине вместе с редкой фотографией И. Бродского, не оказавшейся даже в трех пухлых альбомах «Полухинского КГБ на Бродского» на втором этаже ее дома:

«Такого редкого ИБ / Нет даже в Вашем КГБ!»