Домой возврата нет (Если, конечно, не хочешь быть покусан дикими собаками)

– Итак, – сказала моя сестра, покачиваясь на деревянном стуле. Мы сидели на крыльце в доме наших родителей. – Виктор сказал мне, что в последний раз, когда вы были здесь, то пострадали от стаи бродячих собак, – она сказала это с улыбкой, скорее утверждая, чем спрашивая, подобно тому, как люди говорят: «Значит, решила снова отпустить волосы?»

– М-м-м… типа того. Длинная история, – я лениво откидываюсь на спинку стула и кладу ноги на миниатюрную повозку, построенную моим отцом. На Рождество отец запрягает в нее чучело карликового оленя с огромными лосиными рогами, которые он привязывает к его голове красным галстуком-бабочкой, и при этом странным образом ссылается на «Гринча – похитителя Рождества», но весь остальной год повозка стоит неприкаянная, как ставший ненужным реквизит рекламы собачьего корма из семидесятых.

– А я что, куда-то спешу? – спрашивает Лиза.

Она права. Мы обе приехали погостить у наших родителей. Лиза теперь живет в Калифорнии вместе с мужем и чудесным выводком детишек, но каждый год приезжает на машине в Техас, чтобы провести здесь несколько недель, я тоже привожу своих, и мы устраиваем спонтанное воссоединение семьи, во время которого наши дети радостно катаются верхом на домашних козах, а мужья беспрестанно жалуются, что вот-вот сдохнут от жары и отсутствия доступа к Интернету, – мы же с сестрой качаем головами, недоумевая, какие они неженки, и вспоминая, как носили обувь из мешочков для хлеба и вытаскивали на крыльцо матрасы и в самые жаркие летние ночи всей семьей спали прямо на улице.

– Так что, собаки и вправду на вас напали или они просто агрессивно лизали вас? – спрашивает она.

– Это было не столько полноценное нападение, сколько прелюдия к нападению, – ответила я. – Что-то вроде того, как Джордж Костанза домогался Джулии Робертс в «Красотке»[48], – она смотрела на меня выжидающе, и в конце концов я рассказала ей, что там произошло на самом деле.

Когда попадаешь в наш родной городок, можно практически не сомневаться: произойдет какая-нибудь долбанутая хрень, но никогда не знаешь, что именно приключится на этот раз. Даже если знаешь, что, вероятно, немного испачкаешься кровью, никогда не ожидаешь, что эта кровь будет твоей.

Утром того дня, когда на меня частично напали, мы с Хейли прогуливались у заднего входа в дом наших родителей и увидели незнакомца в черной шляпе и резиновом переднике, которому только и не хватало для полноты образа, что маски из человеческой кожи и бензопилы. Как оказалось, он работал на моего отца и как раз подвешивал оленя, чтобы снять с него кожу. Он приветливо улыбнулся нам с Хейли – казалось, что он роется у оленя в карманах, будто бы ищет ключи от машины. Карманов, впрочем, у оленя не оказалось, то есть он просто потерял внутри животного перчатку. Чего-то подобного всегда ожидаешь, приезжая в Уолл, так что особо не удивляешься, когда какой-то незнакомец радостно подзывает к себе твоего ребенка дошкольного возраста, чтобы тот помог ему «раздеть мистера оленя, потому что это будет сплошная веселуха!». А вот когда он говорит твоей дочери, что она может повиснуть на оленьей коже, чтобы помочь ему ее снять, то ты уже хватаешь ее за рукав и тянешь к себе, потому что была готова к чему-то подобному (примечание для неместных: «Это будет сплошная веселуха» из уст помощника чучельника переводится как «У тебя уйдут тысячи баксов на психотерапию, а платье, скорее всего, придется выкинуть»).

Лично я предпочитаю избегать любых занятий, которые заканчиваются тем, что незнакомцы предлагают тебе помочь смыть с себя кровь шлангом.

Вот есть у меня такое правило. Потому что я разборчивая. А еще – когда это мой отец нанял пирата, чтобы тот помогал ему с чучелами? Все это было очень странно.

Лиза согласилась, что это было довольно необычно, но, как ей казалось, немного недотягивало до «странного».

– Возьмем, к примеру, вчерашний день, – сказала она. – Вчера Виктор зашел в ту болотистую лужу за домом и был такой весь: «Фу, это что, из выгребной ямы?», а я такая типа: «Ты где, по-твоему, в Беверли-Хиллз? Это вода, в которой варили черепа». Вид у него сделался нездоровый, но мне показалось, что ему стоит быть в курсе. Так что оленьи карманы по сравнению с этим – сплошная банальщина.

Она была права, но мне это все равно казалось странным. Вот вам фотография, но она может вызвать у вас отвращение, так что строго на ваше усмотрение.

Знаю, простите. Но в свою защиту могу сказать, что я вас предупреждала.

Как бы то ни было, я ожидала много чего странного от города, который славится забегами броненосцев, сборщиками рысьей мочи и школьными ритуалами оплодотворения коров, но вот чего я не ожидала, так это нападения стаи одичавших собак.

Конечно, формально, наверное, они были не столько одичавшими, сколько «легковозбудимыми», и на меня, может быть, не столько напала стая собак, сколько одна прыгучая и одна кусачая собака, но я могу откровенно сказать, что в слюне укусившей меня собаки совершенно точно был паучий яд, а ее клыки явно работали на дизеле. А когти ее были из адаманта. А еще она была наполовину медведем с бакенбардами из скорпионов.

Лиза рассмеялась, поэтому я достала телефон и показала ей свои фотографии после визита в больницу. Я все подписала, чтобы было понятней.

– Срань господня, – сказала она. – Выглядит отвратительно. Ладно, беру свои слова обратно, потому что это явно что-то из ряда вон выходящее.

– Извинение принято, – великодушно ответила я.

– Так где ты вообще нашла этих одичавших собак? – спросила она.

– Ой, – нерешительно сказала я. – Ну «одичавших» – это, пожалуй, преувеличение.

Она удивленно на меня посмотрела:

– Выкладывай уже.

Я объяснила, что вместе с мамой и Хейли поехала в гости к дяде Ларри, чтобы познакомиться с его новой женой – она оказалась приятной и просто очаровательной, а еще у нее дома были просто огромные собаки.

– О да. Я их видела, – сказала Лиза. – Чудные собачки.

– Ну, видимо, их натренировали выглядеть очень милыми и забавно виляющими хвостиками, чтобы заманивать людей на улицу и уже там сжирать их до костей.

– На тебя напали домашние собаки Терезы? А разве они не колли или что-то типа того? – спросила она, не веря своим ушам.

– Они животные. Буквально, – заверила я ее.

Он снова с сомнением в глазах посмотрела на фотографии.

– Когда мы поужинали, я отвела Хейли на задний двор, потому что она хотела увидеть собак. Была кромешная темнота, но дядя Ларри их кормил, так что я решила, что Хейли сможет спокойно на них глянуть. Потом одна из собак подпрыгнула в духе: «Я большая собака и хочу понюхать твою макушку», и Хейли завизжала в духе «Я безумно радостная и немного напуганная трехлетняя девочка», а потом я уже пожалела, что оказалась снаружи «с этими ублюдками размером с полярного медведя». Ларри услышал лай и усмирил одну из собак, пока я пятилась к двери, но вторая собака, должно быть, решила, что я чужак, потому что прыгнула на меня и укусила за руку, которой я держала Хейли (в духе «я повалю тебя на землю, чтобы сожрать твой нос»). Я знала, что она меня укусит, но понимала, что если стану звать на помощь, то Хейли испугается и я могу выпустить ее из рук, так что прикусила язык и повернулась спиной, чтобы защитить Хейли, и отдала собаке на растерзание собственную спину. Потом я ощутила еще один укус на руке, приоткрыла заднюю дверь и протолкнула Хейли в дом. Я боялась, что собака хочет добраться до нее, потому что она радостно визжала, и загородила дверь собственным телом, чтобы Хейли успела подальше уйти, и вот тогда собака укусила меня за спину. Она схватилась за меня зубами и стала мотать головой, и на секунду мне показалось, что я упаду на землю. В голове у меня пронеслись все эти недавние истории про убитых испуганными собаками женщин, я переставила ногу назад, чтобы занять более устойчивое положение, убедилась, что Хейли в безопасности, а потом резко дернулась вперед, чтобы вырваться из собачьей пасти, и захлопнула за собой дверь.

Лиза смотрела на меня, не говоря ни слова.

– Чувак… А все испугались? – спросила она.

– Нет. Никто даже не знал, что происходит. Я утащила Хейли наверх, чтобы осмотреть ее с ног до головы на предмет крови и укусов, которые, как мне казалось, непременно должны были у нее быть, – но у нее не было ни царапинки. Это было странно. Потом мама заверила меня, что я слишком остро отреагировала и что все в полном порядке, но потом она увидела на мне кровь и поняла, что меня укусили. Дядя Ларри даже не знал, что случилось, потому что я вела себя очень тихо. Два укуса на руке были настолько глубокими, что оттуда проглядывала жировая ткань, а на спине виднелись отпечатки собачьих зубов, словно собачий стоматолог сделал ей слепки. Остаток вечера я провела в неотложке, там меня зашили и сделали укол от столбняка, а сама я тем времнем жалела, что у меня не было с собой фотоаппарата: я бы отправила Виктору снимки, чтобы он понял, какие интересные вещи он пропускает, развлекая своих клиентов ужином из лобстеров.

– Так что они сделали с собаками? – спросила она.

– Ничего. Уверена, что если бы я попросила Ларри и Терезу, они непременно усыпили бы собак, но за десять лет они ни разу не причинили вреда детям Терезы. Думаю, они просто увидели в темноте большой орущий объект, приближающийся к их хозяину, и пытались его защитить. И вообще, чувство было такое, что я сама напросилась. Вести собственную трехлетнюю дочь посреди ночи смотреть на гигантских незнакомых собак во время кормежки было невероятно глупо.

– А еще мы только что поели, так что от меня, наверное, пахло курицей. То есть я как бы вкусненькая. Да я вообще все равно что надушилась духами, специально предназначенными, чтобы ко мне пристали. Только не мужики, а собаки.

Лиза медленно кивала головой.

– Этот случай, наверное, попадет в десятку самых ужасных историй нашей семьи.

Я удивленно на нее посмотрела.

– Ну ладно, – согласилась она. – В первые пятьдесят.

– Да все было не так уж и плохо, правда.

Я добавила:

– Это стало для меня уроком.

– Точно, – согласилась она. – А урок был следующий: «Собаки едят мясо. Люди сделаны из мяса. Дальше прикидывайте сами».

– Ну нет, урок не в этом. Это глобальная проблема, причем крайне серьезная. А узнала я, что могу рискнуть ради кого-то жизнью. Конечно, я всегда думала, что пожертвую в случае необходимости своей жизнью ради Хейли, но где-то глубоко внутри все равно таилось сомнение, что, возможно, когда придет время, я просто физически не смогу заставить себя зайти за ней в горящее здание или преградить путь злой собаке, чтобы ее спасти, но в тот день я поняла, что способна на это. Было до жути страшно, но теперь мне в каком-то плане легче, потому что я знаю, что в случае чего не оплошаю.

– Ой, – ответила Лиза. – Для собачьего укуса глубоковато.

– А еще я узнала, что выглядывающая из раны жировая ткань выглядит просто до жути мерзко, и это отличная мотивация, чтобы ограничиться двумя куриными ножками, – добавила я. – Ой, а еще, что когда заходит сексуальный врач и говорит, что «хочет промыть ваши дырочки», не нужно смеяться, потому что это вполне реальная медицинская процедура, лишенная какого-либо сексуального подтекста. Ой! А когда они это сделали, то нашли у меня в спине зуб.

– Зуб твоего близнеца-паразита, – заговорщицки сказала Лиза.

– ВОТ ИМЕННО! – воскликнула я. – Только на самом деле нет. Это был всего лишь собачий зуб – собака-то была старая. Но я сразу же сказала врачу, что, возможно, это мой близнец, которого я поглотила до рождения, и попросила внимательнее пощупать рану на предмет человеческих волос или черепа, раз мне все равно уже сделали укол обезболивающего, но он на это отреагировал так, будто у меня не все дома. Наверное, все дело в том, что я смеялась над этой фразой с сексуальным подтекстом.

– Да, врачи этого не любят, – согласилась она.

– Наверное, хорошо в этой истории то, что я осознала: я не настолько эгоистична, насколько думала.

Прежде пределом моей самоотверженности было отдавать Хейли все свои желания. Когда я видела падающую звезду или задувала свечки на торте, то загадывала что-нибудь для нее, – но вообще не так уж это и самоотверженно.

Ведь я непременно буду счастлива, если буду знать, что счастлива она, так что это попахивает хитростью, – это как если бы я загадала желание, чтобы исполнились все мои желания разом. На самом деле я мало что потеряла, потому что все мои желания до появления Хейли сводились к тому, чтобы увидеть единорога.

Я без особой охоты рассказала Лизе об этом, потому что знала, что, если сообщишь о своем желании кому-то, оно точно не сбудется, но мои шансы увидеть единорога и без того были ничтожны. Особенно учитывая то, что, если верить моим познаниям в этой области, они являются только девственницам. Подозреваю, что если бы я когда-нибудь и увидела единорога, то он был бы престарелый и жуткий, а еще специально ходил бы непричесанным и не мылся, лишь бы насолить остальным единорогам, которым хотелось бы, чтобы он перестал их позорить. Звали его бы, наверное, Гарольдом, и он бы непременно много курил. Так что я мало что потеряла. Но оставить себя на растерзание собаке, чтобы защитить собственного ребенка? Да сама вселенная словно дала мне знак. Причем этот знак удивил меня не меньше, чем саму вселенную. Я сидела в больнице и думала, что если бы мне пришлось выступить с речью, то я бы непременно застеснялась и заплакала горькими слезами, причем не только из-за того, что врачи зашивали мои раны. Я бы поблагодарила маму за то, что она научила меня думать в первую очередь о других, а также своего отца за то, что он, сам того не ведая, научил меня не паниковать при нападении крупных животных. Я бы поблагодарила Виктора за то, что он не удивился моему самоотверженному поступку, а также поблагодарила бы Хейли за то, что всецело доверилась мне. А потом я бы молча кивнула лохматому единорогу в глубине зала, который поймал бы мой взгляд и одобрительно закивал в знак признания моей охренительности.

– Вот о чем я тогда думала. А еще о том, что надо бы разузнать, что они мне такого вкололи: то, что вызывает галлюцинации с участием гордого, но неряшливого единорога, который слушает твою речь по случаю нападения собак, – это очень даже неплохо.

– Ух ты, – сказала моя сестра, и я поняла, что говорю все это вслух. – Это… полная жесть. Но, – призналась она, – я тоже отдаю свои деньрожденные желания детям. Наверное, это признак того, что ты вырос. Господи, только представить, какими были бы наши жизни, если бы мама на свои дни рождения не желала нам всего хорошего. Да мы бы столько не прожили.

– Наверное, – согласилась я. – Хотя, если подумать, может быть, наша мама и хотела бы, чтобы наши жизни закончились именно так. Конечно, это не волшебный единорог, но зато мы здесь, и я не могу представить себе другого места, где мне хотелось бы быть. Ну разве что то же самое место, но только с кондиционером.

Лиза закивала:

– Я бы дала тебе пять за идею, но жара такая, что лишний раз двигаться не хочется. Так чего же ты желаешь Хейли, когда задуваешь свечи?

– Не могу сказать, а то не сбудется. Но, думаю, того же самого, чего желают своим детям другие родители. Я желаю ей встретить любовь и испытать в жизни достаточно разочарований, чтобы ее ценить. Я желаю ей такой же славной жизни, как моя. С собственными куклами из мертвых волшебных белок и застрявшими в коровьем влагалище руками, и еще чтобы она познала гордость подставиться собакам, чтобы кого-то спасти. Думаю, вот чего я пожелала бы Хейли.

Лиза недоуменно на меня посмотрела.

– Да, не думаю, что еще кто-нибудь желает своим детям, чтобы на них нападали собаки и чтобы их руки застревали в коровьих влагалищах.

– Ну я имею в виду в переносном смысле, – пояснила я.

Лиза кивнула и закрыла глаза, положив голову на спинку стула.

– Ну это хорошо, – сказала она рассеянно, вытягивая ноги, чтобы погреться в солнечных лучах. – Потому что в реальной жизни подобная хрень будет преследовать до конца. Подобные воспоминания прочно впечатываются в мозг.

Я посмотрела на нее и приняла точно такую же позу, чувствуя, как солнце прогревает мои кости, а слова сестры пробегают у меня в голове. Я мысленно себе улыбнулась, закрыла глаза и подумала: «Господи, уж я-то на это надеюсь».