ГЛАДИАТОР ЛЕТИТ В РОМИНТЕНСКИЙ ЛЕС

ГЛАДИАТОР ЛЕТИТ В РОМИНТЕНСКИЙ ЛЕС

Радиограмма «Джеку» от «Центра», 11 ноября 1944 года:

«В один-два часа ночи 12 ноября принимайте на указанной вами поляне сигналом №4 командира "Гладиатора". Пароль: "Гребень", отзыв: "Гродно". А также два мешка груза: боеприпасы, 4 комплекта радиопитания, продовольствия на две недели, зимняя экипировка. Прием самолета вас демаскирует — следуйте к новому объекту наблюдения: железной дороге Даркемен — Ангербург».

При свете фонарика Мельников раскрывает пятикилометровку. Карта прострелена — она принадлежала капитану Крылатых. Вот он, Ангербург, в 25 километрах от лагеря. Стоит этот «бург» на берегу Мауерзее, одного из Мазурских озер, километрах в двадцати от ставки фюрера. Располагается в Ангербурге, по рассказу «Шахерезады», главное командование сухопутных войск. От Ангербурга до Даркемена — тридцать километров на северо-восток. Оба города находятся в оперативном тылу 4-й армии генерала Госсбаха.

Итак, Ваня, прилетает новый командир — четвертый командир группы «Джек». Что ж, это хорошо, если парень боевой и знающий, а он, Ваня Мельников, чувствует себя так, словно сквозь строй прошел. А впрочем, так оно и было на самом деле. Тот, новый, наверно, лучше умеет по карте ходить, а то сколько раз он, Ваня Мельников, путался, зря рисковал друзьями…

В два часа ночи гаснет месяц, народившийся всего двое суток назад. Но ярко светит Сатурн. Вот уже три с половиной месяца верой и правдой служит он группе путеводной звездой в погожие ночи. Правда, такие ночи становятся все реже. Но 12 ноября янтарный Сатурн ярко горит над черным хребтом леса… Разведчики ждут нового командира.

Мучительно тянутся минуты ожидания. Над лесом с трескучим грохотом и свистом черной молнией пролетает новый реактивный «мессершмитт». А вот, гораздо ниже, летит, стрекоча, маленький «кукурузник».

«Гладиатор» прилетел на двухместном самолете «ПО-2». Стоя на крыле, напряженно всматривался в темную пропасть под ногами. Свет электрофонарика можно заметить и с пятикилометровой высоты. Почему же не видать световых сигналов? Но вон вспыхнули внизу желтоватые огоньки. Прыгнул с высоты около двухсот метров и едва не повис на корабельной сосне.

— «Гребень»!

— «Гродно»!

Пятерка крепко жмет руку Гладиатору. После трех с половиной месяцев в тылу врага, в Восточной Пруссии, они смотрят на него такими глазами, какими, верно, будут смотреть земляне-космонавты на далекой чужой планете, после мучительно долгой разлуки с Землей, на прилетевшего к ним земляка-землянина.

Новый командир одет в теплое немецкое полупальто. У него блестящие новенькие сапожки. От него даже попахивает одеколоном.

Через полчаса лихорадочных поисков разведчики находят один тюк и переправляют его содержимое — сало-шпиг, крупу, гранаты, патроны — в заплечные мешки. Второй тюк с зимней экипировкой словно сквозь землю провалился.

— Ну, как у вас тут? — нетерпеливо спрашивает Гладиатор.

— Да не так чтобы очень, — отвечает Ваня Белый.

— И не очень чтобы так, — добавляет Ваня Черный. — Вот только в брюхе пусто.

— Воюем, как говорится, не щадя живота своего…

Мельников добавляет:

— Живем, можно сказать, как у Гитлера за пазухой. В буквальном смысле. У нас тут так: если сейчас же не уберемся из лесу, фрицы из нас шницель на завтрак сделают.

Разведчики перелезают через высокую деревянную ограду, защищающую распаханную поляну от кабанов и оленей.

— Куда мы идем? — спрашивает Гладиатор, вешая на шею автомат «ППС».

— Мы разведали за опушкой полусгоревший фольварк, — отвечает Мельников. — Если повезет, переднюем на чердаке сарая.

— Ясно.

Ваня Мельников усмехается в темноте. Многое еще не ясно этому товарищу, только что прибывшему в свою первую «заграничную командировку».

Аня, Зина, Мельников непрерывно жуют на ходу, а Целиков и Овчаров еще и курят вдобавок.

— У вас что же тут — и есть нечего? — спрашивает Гладиатор.

— Третий день не емши. Живот к позвоночнику прилип. А то все на брюкву нажимали.

— Да чем же вы живы, братцы?!

— Святым духом. А как там у вас? Что нового сегодня передавали?

— У нас пока тихо, а американцы и французы зашевелились наконец. Я вам свежие газеты привез. Да еще Михаил Ильич Минаков передает привет своим бывшим разведчикам, — Крылатых, он, я знаю, погиб, а Раневский, Зварика, Тышкевич живы?

— Все погибли, — коротко отвечает Мельников.

Петляя, запутывая следы, посыпая их табаком, выходит группа «Джек» из лесу, пробирается в полусожженный, покинутый хозяевами фольварк. Посреди небольшого двора зияет глубокая черная воронка от авиабомбы. Господский дом обвалился, но сарай почти цел.

Весь день лежат разведчики, зарывшись в пахучее сено на чердаке сарая.

С рассветом Гладиатор — Анатолий Моржин — начинает все чаще заглядывать во всезнающие глаза этих людей, почти четыре месяца нелегально проживших в аду. Многое говорят ему их исхудавшие, почерневшие лица, похожие на лики святых страстотерпцев.

Разведчики тоже приглядываются к нему. Новый командир совсем молод. Пожалуй, на год моложе Ани. Открытое, миловидное, как у девушки, лицо, русые волосы с прической «полубокс», светлые глаза с девичьими ресницами. Но чувствуется, что эти глаза немало повидали, видно, что эти еще не утратившие мальчишеской пухлости губы могут сжиматься в жесткую линию. По каким-то неуловимым приметам угадывают разведчики, что этот невысокий, но плечистый паренек не новичок в своем трудном деле. Аня и Зина, жуя сухари, шушукаются, усмехаются, обсуждают по-своему, по-девичьи молодого командира, а он, внимательно поглядев на Аню, неожиданно расплывается в улыбке, непривычно яркой и беззаботной улыбке человека с Большой земли, и говорит радостно:

— А я думал — та Морозова или не та? Вижу — та! Сещинская! Здравствуй, Аня! Не узнаешь?

— Что-то не узнаю…

— Вот тебе раз! Да я Толя Моржин. Вы тогда, в июле сорок третьего, из Сещи в Клетнянский лес, в партизанскую бригаду Данченкова приходили со сведениями! Помните?

Аня отлично помнит этот свой поход в лес — она принесла тогда комбригу важнейшие сведения о подготовке немецкого наступления на Курской дуге — операции «Цитадель».

— А я как раз тогда прилетел со своей группой в район Клетни! Как говорится, методами активной разведки добывал оперативные данные. Был, словом, охотником за «языками». Я тогда просил Данченкова, чтобы он меня с сещинским подпольем связал, но он отказался — с вами он и без меня связь наладил, конспирация и все такое… Я еще подумал: вот это девушка! Герой! Слышал, что вы важные сведения добыли. И потом я вас встречал, когда вышел из немецкого тыла вместе с Данченковым. Вы к нему за партизанской справкой приходили!

— Верно! — обрадовано улыбается Аня. Теперь и она узнала его и радуется — вот так чудо, вот так встреча в Германии! Сошлись старые партизанские знакомые, а это — все равно что самая близкая родня.

— Вы небось нас по «личным делам» знаете, — говорит Моржину Зина, а мы о вас ничего не знаем… Рассказали бы!

— Давай-ка лучше без фанаберии на «ты», — заявляет Моржин. — А о себе рассказать — что ж, можно…

Довоенная биография у Анатолия Алексеевича Моржина обидно куцая, всего полстраницы занимает, и никто еще в жизни не величал его Анатолием Алексеевичем. Родился он в деревне Скородня, Тульского района, Московской области. Отец и мать крестьянствовали, в голодный год отец переехал в Москву, работал дворником, сторожем, кондуктором трамвая, потом, в 1930 году, перетянул в Москву всю семью. Жили на Ольховской, дом 22, квартира 10. Учился Толя в школе № 348 в Бауманском районе. Окончил всего пять классов — в семье было семеро детей, надо было помогать родителям. Пошел работать на оборонный завод. Мечтал стать военным конструктором, а выучился на чертежника-деталировщика. В комсомоле с 39-го. Занимался тайком от матери парашютным спортом — прыгал почти тридцать раз, играл в драмкружке — исполнял роль Щеткина в «Детях Ванюшина». Вот и все девятнадцать лет мирной жизни Толи Моржина.

Седьмого июля сорок первого он ушел в ополчение. Командовал отделением, потом взводом. Под Вязьмой еле ушел из окружения. Попал в 27-ю дивизию, оттуда — в штаб Западного фронта, в знаменитую часть Спрогиса, летал не только в район Клетни, но и в Белоруссию, под Минск. В третий раз вылетел 9 июля в район северо-западнее Каунаса, в оперативный тыл 3-й танковой армии вермахта. На литовской земле контролировал «железку» Каунас — Шталлупенен, захватил семь «языков». Соединился с нашими частями 2 августа… По званию — лейтенант. Награжден Орденом Отечественной войны II степени и орденом Красной Звезды…

Разведчики молча слушают. Разведчик оценивает разведчика не по званиям и орденам, а по числу заданий в тылу врага, по времени, проведенному там, по сложности районов действий, по сделанному делу и боевому счету. Моржин выдерживает этот строжайший экзамен. Единодушный вывод — свой парень. Полноправный член братства закордонных разведчиков. Но годится ли он в командиры группы «Джек»? Это покажет будущее, покажут ближайшие дни.

Отделение саперов, закончив минировать поле, решает: то ли переночевать в полусожженном фольварке, то ли обследовать его? Немцы входят во двор. Один из них, присев, тасует колоду карт, предлагает камрадам сыграть в скат или доппелькопф. По команде Моржина разведчики забрасывают гитлеровцев гранатами — «феньками» и, топча карты, выпавшие из мертвой руки, выбегают со двора, отходят в лес.

Ночью Моржин проводит группу мимо лесного лагеря какого-то немецкого полка, запоминая для передачи в «Центр» эмблемы этого полка, нарисованные на многочисленных путевых указателях.

— Кажется, он неплохо ходит по карте, — шепчет Ваня Черный Мельникову, то и дело проверяя по компасу азимут движения.

Тот не отвечает. Еще рано делать выводы. Этот щеголеватый москвич командует группой, но еще по-настоящему не принадлежит к ней. Ведь у этой пятерки неделями и месяцами вырабатывалось чувство общности, ткалась сложная сеть связей и взаимоотношений. Каждый из этой пятерки до конца узнал самого себя и всех остальных в группе. Имя этой пятерки «Джек». И незримо идут в ногу с пятеркой пятеро погибших или пропавших без вести товарищей, которых он, Моржин, совсем не знал. То, что Моржин — бывалый разведчик, охотник за «языками», клетнянец, лишь первая связующая нить. Он сам все еще чувствует себя почти чужаком. Эту отчужденность он ощущает даже, когда все молчат. Пока есть два молчания — молчание «Джека» и молчание Гладиатора. Слишком по-разному прожили «Джек» и Гладиатор последние дни июля, август, сентябрь, октябрь, первые девятнадцать дней ноября. Здесь день по напряжению ума и сердца равнялся месяцу. Моржину еще долго надо ходить с группой след в след, спать бок о бок, драться локоть к локтю, чтобы до конца стать своим.

… В короткой рукопашной схватке с немецким патрулем бесследно пропадает Ваня Овчаров, Иван Черный, или Иван Второй.

Ему было 27 лет. Он называл себя ровесником Октября. Родился в Каменске, под Саратовом. Когда отец и мать умерли с голоду, Ваню и трех его братьев отправили в детский дом, в Караганду. Ваня окончил восемь классов, с девятнадцати лет работал монтажником и бригадиром на Балхашском медеплавильном заводе. Потом этот крепкий рабочий парень воевал с белофиннами, освобождал Западную Белоруссию. В 41-м со своей 27 танковой дивизией отступал от границы. Немцы дважды объявляли уничтоженным его полк — под Новогрудком и под Климовичами. Когда полк в третий раз встал на пути танков Гудериана к Москве, Овчаров попал в плен. Работая в лагере военнопленных шофером, он связался с белорусскими партизанами, бежал в разведгруппу Бикицкого, стал разведчиком, смелым, находчивым, выносливым. Он давно потерял счет всем тем переплетам, в которых побывал. И вот — пропал, погиб.

— «И вот вам результат, — угрюмо пробурчал Мельников, — опять пятерка негритят!»

Вечером Толя Моржин перезарядил автоматный рожок, счистил от первой копоти новенький «ППС» и, сев под елку, написал первую радиограмму. Невеселое это дело — в первой же радиограмме сообщать о гибели товарища.

И не было для Ани и Зины печальнее и горше работы, чем выстукивать на ключе, посылать в эфир извещение о гибели друга.

В эти долгие недели в Неметчине Аня «играла» на ключе с самым разным настроением. Словно чеканя ритм победного марша, передавала важные разведданные. Будто исполняя бурное рондо, второпях, во время короткого привала, просила, требовала, умоляла «Центр» прислать груз с боеприпасами. Теперь же, поникнув, с плечами, придавленными горем, с глазами, полными слез, мешавшими ей видеть колонки цифр, выстукивала она медленный, скорбный реквием, сообщая Большой земле, штабу, родным Вани Овчарова о гибели разведчика.

Ваня Овчаров, этот красивый черноволосый парень, был всегда почти молчалив и печален. Аня знала, что у него оставалась жена в Караганде, но Ваня почему-то никогда ничего не рассказывал о ней. Словно хранил какую-то грустную тайну. И теперь никто никогда не узнает, что за тайну хранил Овчаров…

Целую неделю ведет Моржин группу на запад из «Ильменхорста» в укрепрайон «Летцен». Теперь их опять пятеро.

То дождь, то снег. Ветер с Балтики стонет в верхушках мачтовых сосен. Органными трубами гудит темный бор. Вот за полотнищами дождя и железная дорога Ангербург — Даркемен. Но в лесу почти столько же солдат 4-й армии вермахта, сколько и деревьев. Днем трижды проходят мимо разведчиков подразделения пехоты и фольксштурма, но никто из немцев не обращает на них никакого внимания, принимают, что ли, за своих. Рядом — ставка Гитлера. По шоссе снуют штабные машины, бронированные черные «мерседесы» с генеральскими флажками на крыльях и трехзначными и даже двухзначными эсэсовскими номерами. А разведчики знают: чем меньше номер, тем ближе хозяин машины к Гитлеру и Гиммлеру, которые разъезжают на машинах № 1 и № 2. Размечтался Ваня Мельников — а вдруг появится бронированный черный «мерседес» с пуленепроницаемыми голубоватыми стеклами и номером «СС-1»? Машина фюрера. Тогда уже разведчики не посмотрят на запрет, наложенный начальством на диверсии, пустят в ход последние гранаты…

Ночью группа переходит «железку» Даркемен — Ангербург, днем скрывается в небольшом лесу у Норденбурга, в тех самых местах, связанных с разгромом русских войск в 1914 году, о которых рассказывал капитан Крылатых.

И тут лес кишмя кишит солдатней в касках и сизо-голубых шинелях. «Королевские тигры», полосатые шлагбаумы, щиты с надписью «Ферботен».

Моржин держит совет, хладнокровно, обстоятельно обсуждает положение — в любую минуту немцы могут обнаружить группу, уничтожить ее, продукты опять кончились, разведку в этом районе вести невозможно.

На семьсот километров раскинулся советско-германский фронт от Балтийского моря до Карпат. И надо же было «Джеку» угодить «за пазуху к фюреру»!

Мельников предлагает махнуть на юг, прямо мимо ставки фюрера, перейти границу Восточной Пруссии, выйти в Польшу.

— Нам приказано оставаться здесь! — непреклонно отвечает Моржин.

— Но задание мы выполнили и перевыполнили, — возражает Зина.

— Здесь мы погибнем без пользы! — соглашается Аня с Мельниковым и Зиной. — А в Польше у нас много друзей. Я поляков хорошо знаю!

Моржин скрепя сердце пишет радиограмму: «Все члены группы — это не люди, а тени. За последние недели они настолько изголодались, промерзли и продрогли в своей летней экипировке, что у них нет сил держать автоматы. Все сильно простужены. Одежда перепрела. Патронов осталось по 30 штук. Просим сбросить груз, разрешить выход в Польшу. Иначе мы погибнем».