Осознанная неизбежность

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Осознанная неизбежность

Прошло почти полгода, как мы на Западе. За это время я объехал пол-Европы и почти всю Америку с советским паспортом. Но вот произошло неизбежное.

16 июня 1981 года мне позвонил Марио Корти:

– Ты слышал, что тебя лишили советского гражданства?

– Нет.

– Только что опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР.

Я, конечно, знал, что рано или поздно это произойдет. Больше того, думал, что если они меня гражданства не лишат, это будет выглядеть подозрительно. В любом случае не собирался очень сильно по этому поводу переживать. В чем бы меня ни обвиняли, как бы ни оскорбляли, я никогда это близко к сердцу не принимал. Как мне цитировал когда-то Ильин, кого-то, если правильно помню, Гегеля, а может быть, Бебеля: когда тебя ругают враги, ты должен этим гордиться. Гордиться не гордиться, но их поношения меня не задевали. А тут почувствовал такую невероятную обиду, что первый раз захотелось заплакать. Написал Брежневу открытое письмо.

«Господин Брежнев,

Вы мою деятельность оценили незаслуженно высоко. Я не подрывал престиж советского государства. У советского государства благодаря усилиям его руководителей и Вашему личному вкладу никакого престижа нет. Поэтому по справедливости Вам следовало бы лишить гражданства себя самого.

Я Вашего указа не признаю и считаю его не более чем филькиной грамотой. Юридически он противозаконен, а фактически я как был русским писателем и гражданином, так им и останусь до самой смерти и даже после нее.

Будучи умеренным оптимистом, я не сомневаюсь, что в недолгом времени все Ваши указы, лишающие нашу бедную родину ее культурного достояния, будут отменены. Моего оптимизма, однако, недостаточно для веры в столь же скорую ликвидацию бумажного дефицита. И моим читателям придется сдавать в макулатуру по двадцать килограммов Ваших сочинений, чтобы получить талон на одну книгу о солдате Чонкине.

Владимир ВОЙНОВИЧ

17 июля 1981 года, Мюнхен»

В том письме я не просто издевался над Брежневым, а выразил свою серьезную уверенность в том, что Брежнев, Андропов и все руководство ЦК КПСС подрывают престиж и сами устои советского государства и что книги Брежнева превратятся в макулатуру. Кстати, это произошло гораздо быстрее, чем можно было ожидать. Брежнев умер в ноябре 1982 года, а уже меньше чем через год на Франкфуртской книжной ярмарке в советском павильоне не было ни одной книги Брежнева, зато хорошо было представлено литературное творчество Андропова. В следующем году писателя Андропова сменил писатель Черненко, а еще через год и этот канул в Лету.

Письмо Брежневу я разослал радиостанциям, вещавшим на СССР, и в «Зюддойче Цайтунг». Из газеты позвонили с просьбой. Вы пишете «господин Брежнев». У нас так не принято. У нас принято обращаться к людям «многоуважаемый господин». Мы с вашего разрешения… Извините, не разрешаю. После нанесенного мне господином Брежневым оскорбления я его «много уважать» не собираюсь. Оставьте как есть. Просто «господин». Хорошо даже, если вы напишете это немецкое слово Herr в русской транскрипции. Позвонил из «Голоса Америки» Виктор Французов с просьбой смягчить текст. «Слишком уж вы хлестко».

– Ничего, – сказал я, – передадите как есть.

Пришлось им смириться.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.