1969 год

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

1969 год

В 1969 году Владимир Высоцкий получил первый сигнал свыше, когда впервые по-настоящему заглянул в глаза смерти, лежа в реанимационном отделении Института имени Склифосовского. Прошлогодний декабрьский прогноз врачей чуть было не подтвердился.

Еще в феврале родственники Высоцкого, видимо, почуяв неладное, обманом заманили его в больницу. Высоцкий на такое отношение родных обиделся. Ему казалось, что он еще в декабре прошлого года сделал свой выбор, и сделал его серьезно. Действительность оказалась иной, чем выводы Высоцкого. Болезнь в который уже раз одолела его.

В конце марта Высоцкий в отсутствие Марины Влади вновь сорвался «в пике». В результате 26 марта был отменен спектакль «Галилей». Кажется, теперь всем в театре стало окончательно понятно, что Высоцкий как актер для них потерян. На этот раз никто и не думал его защищать, и в тот день, 26 марта, когда на доске объявлений появился очередной приказ о его увольнении по все той же статье 47, никто из артистов не усомнился в его правильности. Театр отныне жил своей жизнью, и места для артиста Высоцкого в нем уже не осталось. Высоцкий и сам это прекрасно понимал и потому не сделал никаких попыток к покаянию и примирению. В начале апреля он вновь ложится в больницу.

И душа и голова, кажись, болит, —

Верьте мне, что я не притворяюсь

Двести тыщ — тому, кто меня вызволит!

Ну и я, конечно, постараюсь.

Дайте мне глоток другого воздуха!

Смею ли роптать? Наверно, смею…

Не глядите на меня, что губы сжал, —

Если слово вылетит, то злое,

Я б отсюда в тапочках в тайгу сбежал, —

Где-нибудь зароюсь и завою.

(1969)

Врач Е. Садовникова, вспоминая те дни, рассказывает: «Мы познакомились с Володей в 1969 году при довольно грустных обстоятельствах. Я заведовала отделением в Институте скорой помощи им. Склифосовского и по своему профилю консультировала всех, кто попадал в реанимацию. Володя находился в очень тяжелом состоянии: у него был тромбоз мелких вен предплечий, шалило сердце. Он то приходил в себя, то сознание его вновь сужалось. Ему нельзя было двигаться, резко подниматься, а он нервничал, торопился поскорее выписаться из больницы.

В то время мне был знаком только его голос — я услышала, как он поет, в 1966 году и была потрясена. Фотографий его тогда еще не было, и я, конечно, не знала, кто этот пациент, к которому меня подвели. По профессиональной привычке спросила, знают ли родные, что он здесь.

— Мама знает… — услышала я в ответ.

— А жена?

— Жена в Париже.

Я не поняла и решила, что это опять галлюцинации. Но тут меня буквально оттащил кто-то из сотрудников:

— Это же Владимир Высоцкий!

И тогда у меня в голове мгновенно пронеслось все, что я раньше мельком слышала: Высоцкий, Марина Влади, даже песня какая-то есть.

Володя не сразу принял меня, был сдержан, холоден, удивлялся моему участию. Спрашивал у мамы: что это за дама, которая ежедневно приходит меня смотреть?

Нина Максимовна, мать Володи, попросила меня поговорить с Мариной Влади. Я прекрасно помнила ее по «Колдунье» и была поражена, что такая знаменитая красивая актриса и обаятельная женщина выбрала Высоцкого. Для меня это явилось своего рода знамением.

Она позвонила из Парижа рано утром, и я услышала чудесный мелодичный голос, великолепную русскую речь, а в голосе — страдание, боль, любовь, тревогу:

— Елена Давыдовна, если нужно что-то из лекарств, я немедленно вышлю, а если вы считаете необходимым, я тут же вылетаю. Как Володя себя чувствует?»

Между тем уединение в больничной палате, возможность всерьез задуматься о своей дальнейшей судьбе в конце концов заставляют Высоцкого позвонить Валерию Золотухину и просить его замолвить за него слово перед Юрием Любимовым. Очередное раскаяние терзает душу Высоцкого. 23 апреля, в день пятилетнего юбилея Театра на Таганке, Высоцкий присылает своим коллегам стихотворное посвящение:

В этот день мне так не повезло —

Я лежу в больнице как назло,

В этот день все отдыхают,

Пятилетие справляют

И спиртного никогда

В рот не брать торжественно решают…

В этот день — будь счастлив кто успел!

Ну а я бы в этот день вам спел…

28 апреля, выйдя из больницы, Высоцкий наконец решается переступить порог родного театра: в тот день у него состоялся очередной серьезный разговор с Юрием Любимовым. Как ни удивительно, но Любимов настроен благожелательно по отношению к провинившемуся в очередной раз артисту, он хоть и считает его несчастным человеком, но понимает и видит, что тот искренне раскаивается в содеянном, а главное, любит театр и готов вновь в нем работать. Любимов обещает Высоцкому свою полную поддержку на том собрании труппы, где будет обсуждаться поведение артиста. 5 мая такое собрание состоялось. Выступивший на нем Любимов сказал: «Высоцкий — единственный из ведущих артистов, от которого я ни разу не услышал возражения на мои замечания. Он не всегда бывает в нужной форме, и, может быть, он и обидится где-то на меня, но никогда не покажет этого, на следующий день приходит и выполняет мои замечания. Я уважаю за это этого человека…»

В светлый праздник 9 Мая Владимир Высоцкий официально вернулся в стены родной Таганки. В очередной раз. С этого дня душевное состояние Высоцкого постепенно приходит в равновесие. Он даже подумывает, с подачи практичной Марины Влади, о покупке дачи под Москвой для полноценного отдыха и творчества. Но такова уж была судьба этого человека, что в момент, когда казалось, что лихая напасть уже миновала его, фортуна вновь повернулась к нему спиной.

С 7 по 12 июля в Москве проходил очередной Международный кинофестиваль. Из Парижа в Москву вновь вернулась Марина Влади, совместив приглашение на кинофестиваль, дубляж фильма С. Юткевича «Маленький сюжет для небольшого рассказа» (Влади играла в нем роль Лики Мизиновой) и свою туристическую поездку в единое целое.

Но в один из фестивальных дней сопровождавшего Влади Высоцкого ретивый контролер не пустил в автобус с артистами. Никакие уговоры Влади не помогли, и Высоцкий, униженный и оскорбленный, остался один на пустынном тротуаре. Домой он вернулся поздно ночью совершенно пьяным.

Вспоминая события того дня, Марина Влади пишет:

«Через некоторое время, проходя мимо ванной, я слышу стоны. Ты нагнулся над раковиной, тебя рвет. Я холодею от ужаса: у тебя идет кровь горлом, забрызгивая все вокруг.

Спазм успокаивается, но ты едва держишься на ногах, и я тащу тебя к дивану».

Влади тут же вызывает врачей, но те, приехав и обследовав Высоцкого, наотрез отказываются увозить его с собой. «Слишком поздно, слишком большой риск, — им не нужен покойник в машине — это повредит плану».

Но Влади проявляет непреклонную решимость и грозит врачам всеми небесными карами, включая и международный скандал. Осознав наконец, кто перед ними, врачи соглашаются.

Высоцкого привозят в Институт скорой помощи им. Склифосовского и тут же направляют в операционную. Влади осталась в коридоре, ей целых шестнадцать часов предстоит прождать в коридоре в ожидании хоть каких-нибудь вестей.

Наконец появляется врач Левон Оганезович Бадалян и успокаивает Влади: «Было очень трудно. Он потерял много крови. Если бы вы привезли его на несколько минут позже, он бы умер. Но теперь — все в порядке».

Влади счастлива, что все обошлось, и теперь всю заботу о больном берет на себя. Два дня она приходит в больницу и пичкает Высоцкого мясными бульонами, полусырыми бифштексами, свежими овощами и фруктами.

Как оказалось, в горле у Высоцкого прорвался сосуд, во время труднейшей операции у него наступила клиническая смерть, но благодаря профессионализму врачей жизнь артиста была спасена: Высоцкий выкарабкался из лап смерти. Слишком рано она за ним пришла — ему едва исполнился 31 год.

Твоею песнею гремя

под маскою,

врачи произвели реанимацию…

Вернулась снова жизнь в тебя

И ты, отудобев,

нам всем сказал: «Вы все — туда,

А я — оттудова…»

Эти строки были написаны А. Вознесенским по горячим следам тех событий. Сам А. Вознесенский вспоминал: «В 69-м у Высоцкого вдруг пошла горлом кровь, и его вернули к жизни в реанимационной камере. Мы все тогда были молоды, и стихи свои я назвал «Оптимистический реквием, посвященный Владимиру Высоцкому». Помнится, газеты и журналы тогда отказывались их печатать: как об актере о нем еще можно было писать, а вот как о певце и авторе песен… Против его имени стояла стена запрета. Да и я сам был отнюдь не в фаворе, невозможно было пробить эту стену. Тем не менее стихи удалось напечатать в журнале «Дружба народов», который и тогда был смелее других. Все же пришлось изменить название на «Оптимистический реквием, посвященный Владимиру Семенову, шоферу и гитаристу». Вместо «Высоцкий воскресе» пришлось напечатать «Владимир воскресе». Стихи встретили кто с ненавистью, кто с радостью… Как Володя радовался этому стихотворению! Как ему была необходима душевная теплота».

Вспоминая те же июльские дни 69-го, Алла Демидова рассказывала: «После первой клинической смерти я спросила Высоцкого, какие ощущения у него были, когда он возвращался к жизни. «Сначала темнота, потом ощущение коридора, я несусь в этом коридоре, вернее, меня несет к какому-то просвету, свет ближе, ближе, превращается в светлое пятно, потом боль во всем теле, я открываю глаза — надо мной склонившееся лицо Марины».

После выписки из больницы «лечение» Высоцкого продолжается в Белоруссии, куда его и Марину Влади пригласил кинорежиссер Виктор Туров.

Вернувшись в Москву, Высоцкий и Влади после долгих мытарств находят для себя комнату в двухкомнатной квартире милого старика с «Мосфильма» в районе станции метро «Аэропорт». Популярность его к этому времени выросла неимоверно, знакомства с ним ищут многие сильные мира сего. Б. А. Дидоров вспоминает: «В 1969 году — я тогда жил на проспекте Вернадского — Володя вдруг привез ко мне Галину Брежневу. Помню, что с ней был какой-то заместитель министра…»

На какое-то время Высоцкий приходит в душевное и физическое равновесие, старается писать, но ему это плохо дается. В тот период из-под его пера появляется стихотворение «И не пишется, и не поется». И действительно, в тот год количество песен, написанных им, едва перевалило за два десятка (в 67-м их было 47, в 68-м — 56), а количество концертов и вовсе было минимальным — три концерта за весь год. Правда, Высоцкий тогда снялся в трех фильмах: «Опасные гастроли», «Белый взрыв» и «Эхо далеких снегов», причем в первом сыграл главную роль, и не кого-нибудь, а революционера под маской куплетиста.

В этом же году должен был сниматься фильм по сценарию Валерия Дунского и Юлия Фрида (авторы сценария фильма «Служили два товарища») под названием «Красная площадь», в котором главную роль должен был исполнять Владимир Высоцкий. Но кандидатура его через худсовет так и не прошла.

Летом этого же года режиссер Г. Полока (год назад снимавший Высоцкого в фильме «Интервенция», который благополучно положили на полку) решил вновь взять Высоцкого на главную роль в шпионском фильме «Один из нас». Высоцкий должен был воплотить на экране ни много ни мало бесстрашного советского разведчика. Но судьба опять распорядилась иначе. 2 октября на худсовете киностудии «Мосфильм» секретарь Союза кинематографистов Всеволод Санаев гневно заявил: «Только через мой труп в этом фильме будет играть Высоцкий! Надо будет, мы и до ЦК дойдем!» Но в ЦК идти не пришлось, так как и на худсовете сторонников Владимира Высоцкого не нашлось. К тому же свое веское слово сказал и КГБ, курировавший съемки фильма подобной тематики. Допустить, чтобы советского разведчика играл алкоголик, человек, бросивший семью и заведший амурную связь с иностранкой, КГБ, естественно, не мог. Восходящая «звезда» 5-го Идеологического управления, в скором времени его бессменный руководитель, Филипп Денисович Бобков так и заявил в те дни: «Я головы поотрываю руководителям Госкино, если они утвердят кандидатуру Высоцкого!»

Удрученный таким поворотом событий, Высоцкий в начале ноября вновь взялся за стакан. В конце ноября он уже лежит в люблинской больнице у Воздвиженской. Три месяца назад, едва не отдав богу душу, он обещал держать себя в руках, надеялся сам и обнадеживал других. И вот — новый запой, страшнее предыдущего. И прав был, видимо, Павел Леонидов, сказав: «…когда после реанимации, буквально с того света вытащили его, а он снова за старое, ведь он из того рода самоубийц, которые идут к цели двумя параллельными прямыми, не пересекаясь: одна — делу, любви, искусству, друзьям, другая — смерти».

Не писать мне повестей, романов,

Не читать фантастику в углу,

Я лежу в палате наркоманов,

Чувствую — сам сяду на иглу.

В душу мне сомнения запали,

Голову вопросы мне сверлят, —

Я лежу в палате, где глотали,

Нюхали, кололи все подряд.

(1969)

В том году, едва не стоившем ему жизни, Владимир Высоцкий начал свою роковую гонку со смертью. И много непонятного для постороннего глаза будет в этой гонке, в которой Высоцкий то уходил от смерти в немыслимом рывке, после которого казалось, что теперь уж она не скоро его догонит, то внезапно «сбрасывал обороты» и позволял подойти ей к себе так близко, что страшно становилось видевшим это от этой их близости. Едва разминулся в тот год со смертью и Леонид Брежнев, Генеральный секретарь ЦК КПСС. Случилось это на полгода раньше случая с Высоцким и при обстоятельствах, достойных того, чтобы перенести их на страницы любого детективного романа.

22 января Москва чествовала вернувшихся на землю космонавтов А. Елисеева, В. Шаталова, В. Волынова и Е. Хрунова. Торжественный кортеж машин должен был въехать на Красную площадь. В это время переодетый в форму милиционера младший лейтенант Советской Армии Виктор Ильин вышел из оцепления возле Боровицких ворот Кремля, выхватил два пистолета системы Макарова и открыл прицельную стрельбу по лобовому стеклу «Чайки», следовавшей в официальной колонне второй. Ильин успел сделать шестнадцать выстрелов, разрядить две обоймы, прежде чем один из мотоциклистов эскорта сбил его с ног.

В результате этого инцидента был смертельно ранен водитель «Чайки», легко ранены космонавты Береговой, Николаев и мотоциклист, сбивший Ильина. Генеральный секретарь ЦК КПСС 62-летний Леонид Брежнев, для кого, собственно, и предназначались эти выстрелы, абсолютно не пострадал, так как предусмотрительные чекисты, опекавшие его, направили его машину по маршруту через Спасские ворота.

Кто бы мог подумать в октябре 64-го, избирая на пост Первого секретаря ЦК КПСС бесцветного Брежнева, что он впоследствии благополучно избежит всех расставленных для него ловушек и воцарится в Кремле и на Старой площади на целых 18 лет, всем существом своим подтверждая верность пословицы: «И пуля не берет, и штык не колет» применительно к своей персоне.

Удачно избежав пули Ильина, Брежнев в декабре того же 69-го ловко избежит и «штыков» главного идеолога партии Михаила Суслова, который вознамерится спихнуть засидевшегося в кресле генсека Брежнева, дабы посадить на его место Александра Шелепина. Брежнев и в этом поединке окажется проворнее своих противников и, заручившись поддержкой военных, докажет всем сомневающимся на кремлевском Олимпе, что он пришел к власти всерьез и надолго.

К декабрю 1969 года последние признаки хрущевской «оттепели» окончательно сходили на нет. В те дни, когда Владимир Высоцкий боролся со смертью, началась массированная атака на А. Т. Твардовского и руководимый им журнал «Новый мир». В № 30 июльского «Огонька» появилось письмо группы писателей (М. Алексеев, С. Викулов, С. Воронин, В. Закруткин, А. Иванов, С. Малышкин, А. Прокофьев, В. Проскурин, С. Смирнов, В. Чивилихин, Н. Шундик) под многозначительным названием «Против чего выступает «Новый мир»?». 31 июля газета «Социалистическая индустрия» опубликовала открытое письмо главному редактору «Нового мира» А. Т. Твардовскому за подписью токаря Подольского машиностроительного завода М. Захарова. Как писал об этой спланированной кампании Ю. Трифонов: «Такого рассчитанного и циничного хамства в нашей прессе давно не бывало: со времен, может быть, пресловутой «борьбы с космополитизмом». О чем же вещал № 30 того софроновского «Огонька»? «Мы полагаем, что не требуется подробно читателю говорить о характере тех идей, которые давно уже проповедует «Новый мир», особенно в отделе критики. Все это достаточно широко известно. Именно на страницах «Нового мира» печатал свои критические статьи А. Синявский, чередуя эти выступления с зарубежными публикациями антисоветских пасквилей. Именно в «Новом мире» появились кощунственные материалы, ставящие под сомнение героическое прошлое нашего народа и Советской Армии (не было ни выстрела «Авроры», ни «даты» рождения Красной Армии), глумящиеся над трудностями роста советского общества (повести В. Войновича «Два товарища», И. Грековой «На испытаниях», роман Н. Воронова «Юность в Железнодольске» и т. д.). Известно, что все эти очернительские сочинения встретили осуждение в нашей прессе. В критических статьях В. Лакшина, И. Виноградова, Ф. Светова, Ст. Рассадина, В. Кардина и других, опубликованных в «Новом мире», планомерно и целеустремленно культивируется тенденция скептического отношения к социально-моральным ценностям советского общества, к его идеалам и завоеваниям».

Следует отметить, что и травля Владимира Высоцкого летом 68-го, и нынешняя травля Александра Твардовского были звеньями одной цепи и вытекали из логики той борьбы, что вело новое руководство страны с последними приверженцами хрущевской «оттепели».

Конец 69-го, по мысли главных партийных идеологов, должен был ознаменоваться официальной реабилитацией Иосифа Сталина. Этой реабилитацией брежневское руководство хотело попросту прикрыть убогость собственной политики, которая так и не смогла вдохновить советский народ на новые героические свершения. Для продолжения торжественного шествия в коммунизм нужны были кумиры, и ввиду того что новые, из числа самих руководителей страны, не получались, решено было вернуться к старым.

К началу декабря 1969 года вопрос о реабилитации И. Сталина был практически решен. На заседании Политбюро были разногласия и споры, но все же Брежнев и большинство членов Политбюро одобрили «новую линию» в отношении Сталина. Был также одобрен и текст большой статьи, озаглавленной «90 лет со дня рождения Сталина». Эта статья с портретом «вождя» была уже набрана, и ее верстка лежала не только в сейфе главного редактора «Правды» М. В. Зимянина, но и была разослана в редакции всех центральных газет союзных республик и переведена на местные языки. Эта же статья была направлена в редакции главных партийных газет социалистических стран. Предполагалось, что большая статья о Сталине 21 декабря будет опубликована в «Правде», а на следующий день в других газетах.

Если говорить об отношении Владимира Высоцкого к личности И. Сталина, то стоит отметить, что оно менялось постепенно, по мере открытия всей правды о злодеяниях сталинской эпохи. В этом Владимир Высоцкий повторял путь всех «шестидесятников».

В 1953 году во время похорон Сталина 15-летний Володя Высоцкий дважды пробирался в Колонный зал к телу «вождя всех народов». Свидетель тех событий друг Высоцкого В. Акимов вспоминал: «Умер Сталин. Три дня открыт доступ в Колонный зал. Весь центр города оцеплен войсками, конной милицией, перегорожен грузовиками с песком, остановленными трамваями, чтобы избежать трагедии первого дня, когда в неразберихе на Трубной площади многотысячная неуправляемая толпа подавила многих, большей частью школьников.

Особой доблестью среди ребят считалось пройти в Колонный зал. Мы с Володей были дважды — через все оцепления, где прося, где хитря: по крышам, чердакам, пожарным лестницам, чужим квартирам, выходившим чердачными ходами на другие улицы или в проходные дворы, под грузовиками, под животами лошадей: опять вверх-вниз, выкручиваясь из разнообразнейших неприятностей, пробирались, пролезали, ныряли, прыгали, проползали. Так и попрощались с Вождем».

После 56-го, когда Н. Хрущев выступил со знаменитым докладом на XX съезде партии, после того как из лагерей потянулись первые отпущенные на свободу политзэки (а у Высоцкого сидел двоюродный брат Николай), до Высоцкого стала доходить истинная правда о Сталине. К 1968 году, к моменту написания «Баньки по-белому», кажется, никаких сомнений относительно личности «отца всех народов» у Высоцкого уже не оставалось. Поэтому легко представить, какую реакцию вызвала бы у него намечавшаяся в 1969 году официальная реабилитация И. Сталина.

В своих воспоминаниях Марина Влади пишет: «В старом Тбилиси мы празднуем наше бракосочетание, состоявшееся в Москве всего за полчаса (декабрь 1970-го)…В зале шумно и весело.

Вдруг один из гостей громко спрашивает:

— Забудем ли мы выпить за нашего великого Сталина?

За столом воцаряется нехорошая тишина. Грузинская интеллигенция жестоко пострадала при Сталине, и, если некоторые люди относятся к нему с ностальгическим восхищением, хозяин дома, как и мы сами, считает его самым настоящим преступником.

Я беру тебя за руку и тихо прошу не устраивать скандала. Ты побледнел и белыми от ярости глазами смотришь на того человека. Хозяин торжественно берет рог из рук гостя и медленно его выпивает. И сильный мужской голос вдруг прорезает тишину, и за ним вступает стройный хор. Пением, точным и редкостным многоголосием эти люди отвечают на упоминание о проклятых годах: голоса сливаются в звучную и страстную музыку, утверждая презрение к тирану, гармония мелодии отражает гармонию мыслей».

В декабре 1969 года ожидаемой многими реабилитации И. Сталина не состоялось. Но кинорежиссер Ю. Озеров уже заканчивал съемки первого фильма эпопеи «Освобождение», где впервые за долгие годы забвения образ генералиссимуса Сталина обретал экранную плоть, а скульптор Н. Томский работал над бронзовым бюстом Сталина, который в 1970 году будет установлен на могиле «вождя» на Красной площади.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.