День 12 630-й. 30 июля 1957 года. «Юность празднует»

День 12 630-й. 30 июля 1957 года. «Юность празднует»

Более четверти века Московский цирк не показывал водной пантомимы. Посреди бассейна плавал островок, на котором выступали артисты. Два ажурных мостика соединяли островок со зрительным залом. В первом отделении всё шло, как обычно: акробаты-вольтижеры и акробаты на шарах, жонглеры и наездники, канатоходцы и номер «Икарийские игры». В самом конце первого отделения на манеж вышли дрессировщик Иван Кудрявцев и его медведь Гоша. Трудно сказать, на чью долю выпал больший успех — дрессировщика, который в течение всего номера стоял у форганга, держа в руке вместо традиционной палки шелковую ленточку, или на долю Гоши, который делал пируэты, исполнял передние и задние кульбиты на брусьях, ходил по брусьям на задних и передних лапах, в темноте крутил задними лапами штангу с горящими факелами, катался на самокате, велосипеде и мотоцикле и играл с Кудрявцевым в чехарду [44].

Второе отделение началось феерически: погас свет… под куполом зажглись яркие ночные звезды… откуда-то сверху на арену обрушился гигантский поток воды, образовавший «цирковое море». Подсвеченный цветными прожекторами, этот поток превратился в сверкающий всеми красками радуги водопад.

И снова выступал медведь Гоша. На этот раз он ехал не на мотоцикле, а на катамаране, затем на лодке, причем греб так сильно, что брызги долетали даже до десятого ряда. Но еще более зрители были поражены, когда по хрупкому мостику пошли дрессировщица Маргарита Назарова, облаченная в белое трико, и тигр Пурш, которого она вела на поводке. По мостику они прошли на островок… Двойной всплеск — и спустя мгновение зрители уже увлеченно следили за игрой: Пурш и его дрессировщица плавали наперегонки и бросали друг другу волейбольный мяч. Тигр разошелся и, стараясь «утопить» партнершу, со свирепым видом набрасывался на нее. Обхватив мощными лапами шутливо отбивавшуюся от него дрессировщицу, Пурш окунал ее в воду, а потом удирал прочь.

Только под конец представления зрители, сидевшие в первых рядах, заметили, что от резвящегося в нескольких метрах от них тигра их ничто не отделяет. По рядам прошел испуганный шепот. Клетки, которой всегда огораживают арену, прежде чем выпустить хищников, попросту не было! Наконец захватив руку дрессировщицы в пасть, Пурш «пробуксировал» ее вокруг островка. И вот они выбрались на сушу — мокрые, усталые, но довольные. Зал взорвался аплодисментами. Представление кончилось.

В восторге были все: и гости, и москвичи, и те, кто пришел в цирк впервые, и те, кто не пропускал ни одной новой программы на протяжении трех, а то и более десятков лет. Тигр на свободе, без клетки, в четырех-пяти метрах от зрителей, играющий с дрессировщицей в воде, — такого еще никто не видел. Премьера прошла отлично, и программу показывали потом вплоть до Нового, 1958 года.

Из воспоминаний Юрия Никулина: «Осенью работать стало трудно, хотя воду и подогревали. Кто-то в цирке пустил слух, что раньше во время водяных пантомим дирекция выдавала артистам после представления по пятьдесят граммов коньяка. Поверив в это, я с тайной надеждой подошел к директору цирка Байкалову. Николай Семенович внимательно выслушал меня, а потом, рассмеявшись, сказал:

— Может быть, вам еще тут и бар построить со стриптизом?»

* * *

В декабре 1957 года Никулина разбил радикулит — следствие ежедневных купаний на манеже. Лежа в постели, он мысленно «прокручивал» свою жизнь: десять лет прошло, как он работает в цирке, он многому научился, и теперь уже свысока смотрел на того Никулина, который выступал в своей первой клоунаде «Натурщик и халтурщик».

Этот приступ радикулита, который уложил клоуна в постель аж на целую неделю, тоже можно расценивать как вмешательство Его Величества Случая: за время болезни Никулин придумал две новые репризы — «Насос» и «Стрельба бантиками». Не заболей он тогда, времени подумать совсем бы не было. Лежа в постели, Никулин представлял, как они с Шуй-диным будут эти репризы исполнять. Например «Стрельба бантиками». На манеже они с Шуйдиным появятся не в своих обычных клоунских костюмах, а в хороших пиджачных парах и каждый — с галстуком-бабочкой. Далее действие будет разворачиваться так: Шуйдин сорвет с шеи своего партнера бабочку-бантик и с серьезным видом станет всовывать его в дуло пистолета, невесть откуда взявшегося. Потом, отойдя на несколько шагов, прицелится в Никулина. Раздастся выстрел — и бантик снова окажется у Никулина на шее. Тот в потрясении и тоже захочет пострелять. Он сорвет бантик с шеи Шуйдина, зарядит им пистолет, прицелится Шуйдину в шею, но… для верности попросит его поднять голову повыше, чтобы бантик попал точно на положенное место. Шуйдин послушно поднимет подбородок выше, выше, еще выше… и в результате с его головы скатится шляпа. Чтобы ее поднять, он развернется к

Никулину спиной, нагнется… А Никулин, зажмурившись перед выстрелом, этого не увидит. Выстрел — и бантик окажется у Щуйдина ровнехонько пониже спины.

Содержание свежепридуманных реприз Никулин тут же рассказал жене. Та сказала:

— Глупо всё это, но, наверное, будет смешно.

И действительно, зал хохотал.

В «Насосе» Шуйдин «накачивал» автомобильным насосом хилого Никулина, чтобы тот стал как-то здоровее, атлетичнее и смог подсадить Шуйдина для сальто-мортале. На глазах у публики Никулин рос, но… стоило вытащить трубку, как воздух с громким свистом выходил из него (тут пригодились специальные пищики) и вся работа шла насмарку. Никулин оседал, «сдувался», и Шуйдин начинал всё сначала: качал, качал, качал, а потом затыкал рот партнера морковкой. Но воздух все равно откуда-то из Никулина с писком просачивался! Откуда же? Из правого уха! Шуйдин зажимал его бельевой прищепкой. Всё, можно прыгать, но нет — Никулин «перекачан» и не в состоянии даже согнуться. Тогда Шуйдин на секунду вытаскивал морковку изо рта Никулина. Прыжок — и довольный Шуйдин раскланивался. Затем он взваливал партнера на плечи и уносил с манежа, а невозмутимый Никулин с удовольствием грыз морковку. В зале смеялись, хотя в некоторых местах и возникали незапланированные паузы, тишина. Было ясно — многое еще придется доделывать, додумывать, доигрывать. И если придумать еще несколько смешных реприз, то можно будет уже работать коверными. Никулин хоть и не хотел этого, но понимал, что рано или поздно в коверные они с Шуйдиным перейдут.

Основным коверным в Московском цирке по-прежнему работал Карандаш, он нес на себе всю нагрузку во время программы. А Никулин и Шуйдин, выходя только в некоторых паузах между номерами, имели прекрасную возможность прямо на публике отточить технику двух своих новых реприз — «Насоса» и «Стрельбы бантиками». Однажды перед представлением к ним в гардеробную влетел очень взволнованный заместитель начальника главка Г. Агаджанов и сообщил, что на спектакле будет присутствовать сам министр культуры СССР Николай Александрович Михайлов. А реприза с бантиком-то безыдейна, особенно в финале!.. Поэтому замначальника главка просил, чтобы клоуны на этот раз сработали корректнее и бантик приклеился бы не к «пятой точке», а повыше, к спине, на пиджак. Клоуны покивали, но на представлении репризу исполнили в прежнем варианте. Публика, как всегда, приняла ее на ура. Из воспоминаний Юрия Никулина: «После спектакля начальник снова зашел к нам в гардеробную и возмущенно спросил:

— Почему вы не выполнили моего приказания?

— Оч-ч-чень волновались, — ответил я. — Целился я точно по вашей инструкции — в спину… В последний момент увидел в зале вас и министра, рука дрогнула — и попал… сами знаете куда.

Но все обошлось. Министр Михайлов смеялся над репризой с бантиками вместе со всем залом».

На самом деле, Никулин и Шуйдин просто не могли выполнить распоряжение начальства. Чтобы бантик оказался не на штанах, а на спине, необходимо было заранее технически переоснастить свои костюмы, а это было совершенно невозможно сделать за оставшиеся до начала представления минуты. Так у клоунов бывает с каждой репризой: кажется — пустяк, простая шутка, а сколько за ней стоит труда, выдумки и профессиональных секретов…