Глава шестнадцатая

Глава шестнадцатая

Меч провозглашается оружием веры. Первый набег на курайшитов. Нападение врасплох на их караван

Наступила очень важная эпоха в жизни Мухаммеда. До сих пор он пользовался только доказательствами и убеждениями в деле распространения своей веры, предписывая то же самое и ученикам своим. Его увещевания переносить насилия врагов с кротостью и долготерпением почти уподобляются смиренному христианскому правилу: «Ударившему тебя по щеке, подставь и другую». Но настал момент, когда Мухаммед проявил полнейшее несогласие с духом христианского учения. Его природа человека не в состоянии оказалась сохранить великое смирение, которое он сам проповедовал. Тринадцать лет кроткого терпения не вознаградились ничем, а только усилили несправедливость и оскорбления врагов. Гонителями Мухаммеда были курайшиты из его же племени, и главным образом ветвь Абд Шима. Из-за них погибли его богатства, семья обеднела, терпела унижение и разбрелась в разные стороны, а сам он подвергся гонениям.

Возможно, все это Мухаммед продолжал бы переносить терпеливо, но тут неожиданно в его руках оказались средства для мести. Он явился в Медину беглецом, ищущим приюта, жаждущим только спокойного убежища, но вскоре, вероятно к собственному его немалому изумлению, у него в распоряжении оказалась целая армия. Среди мединских новообращенных, число которых увеличивалось с каждым днем, среди изгнанников, прибывавших к нему из Мекки, среди прозелитов из степных племен было много отважных и опытных бойцов, умевших вести партизанскую войну. Доходя до экзальтации в своем энтузиазме, Мухаммед убедился, что власть дарована ему как средство для достижения великих целей и что он призван Божественной волей воспользоваться этой властью. Таков, по крайней мере, смысл знаменитого манифеста, изданного им в эту эпоху и изменившего весь характер и всю судьбу ислама.

«Различные пророки, — говорит Мухаммед, — были ниспосылаемы Богом для проявления различных Его свойств. Моисей был послан для проявления Его милосердия и промысла; Соломон — Его мудрости, величия и славы; Иисус Христос — Его правды, всеведения и могущества. Правду Его Он прославил чистотою своей жизни; всеведение — знанием сокровенных тайников человеческого сердца; могущество — чудесами. Но ни одно из этих свойств, однако, не оказалось достаточным, чтоб вполне убедить людей; они не поверили даже чудесам Моисея и Иисуса Христа. Поэтому я, последний из пророков, послан с мечом! Пусть все, распространяющие мою веру, не прибегают ни к доказательствам, ни к рассуждениям, а убивают тех, кто отказывается повиноваться закону. Сражающийся за истинную веру, погибнет ли он или победит, получит во всяком случае блестящую награду.

Меч, — прибавляет он, — есть ключ от неба и ада; все, обнажающие его за веру, получат в награду временные блага. Каждая капля крови, пролитая ими, каждая опасность и каждая невзгода, ими претерпеваемая, сочтется на небе за нечто более достойное награды, чем даже пост и молитва. Если они погибают в борьбе, их грехи тотчас же стираются, и они переносятся в рай, чтобы упиваться там вечными блаженствами в объятиях чернооких гурий».

Предопределение было призвано на помощь этому воинственному учению. Каждое событие, согласно Корану, предопределено от вечности и неизбежно должно совершиться.

Ни один человек не умирает ни раньше, ни позже назначенного ему часа; когда же настает его час, то все равно, где находит его ангел смерти — лежащим на своей постели или на поле сражения.

Таково было учение и откровение, внезапно превратившее ислам из религии смирения и человеколюбия в религию насилия и меча. Эта религия была в особенности пригодна для арабов, так как вполне соответствовала их привычкам и их хищническим наклонностям. Нет поэтому ничего удивительного, что эти настоящие степные разбойники после открытого провозглашения «религии меча» стали толпами стекаться под знамя пророка. Правда, Мухаммед — при условии, что неверующие добровольно подчинялись его мирской власти и соглашались платить подать, — не разрешал применять против них насилие.

В первых воинственных предприятиях Мухаммеда сказывается его затаенное чувство мести. Предприятия эти направлялись против караванов, отправляемых из Мекки и принадлежащих злейшим врагам его курайшитам. Первые три нападения на караваны, во главе которых стоял Мухаммед, не имели никаких существенных результатов. Четвертое же было поручено одному мусульманину, по имени Абдаллах ибн Джаш, который был послан с восемью или десятью отважными товарищами на дорогу, ведущую к Южной Аравии. Это происходило в священный месяц раджаб, когда не допускались ни насилие, ни грабежи, но на этот счет у Абдаллаха имелась запечатанная инструкция, которую он мог распечатать только на третий день. Смысл инструкции был выражен туманно. Абдаллаху приказано было идти в долину Наклах, между Меккой и Таифом (в которой Мухаммед получил откровение от джиннов), и там поджидать намеченный караван курайшитов. «Может быть, — тонко замечалось в инструкции, — тебе удастся доставить нам о нем какие-нибудь вести».

Абдаллах сделал из предписания свой вывод и стал действовать сообразно ему. Достигнув долины Наклах, он нашел под охраной четырех человек караван, состоявший из многих навьюченных товарами верблюдов. Следуя за ним в некотором отдалении, он послал одного из своих людей, переодетого богомольцем. После разговора с ним курайшиты приняли его за товарища, который отправляется в Мекку на богомолье. К тому же в священный месяц раджаб путешествие по степи было вполне безопасно. Однако лишь только караван дошел до привала, как Абдаллах со своими людьми напал на него. Один из охранников был ими убит, двое взяты в плен, а четвертый бежал; победители же вернулись в Медину с добычей и с пленными.

Вся Медина была возмущена таким нарушением правил священного месяца. Мухаммед, находя, что преступил границы дозволенного, притворился, что сердится на Абдаллаха, и отказался принять предложенную ему часть добычи. Основываясь на неясности своих предписаний, он настаивал на том, что не приказывал Абдаллаху проливать кровь или совершать какое-либо насилие в течение священного месяца. Но возмущение не унималось, в результате чего появилось следующее место в Коране:

«Они будут спрашивать тебя, можно ли воевать во время священного месяца.

Отвечай: воевать в это время грешно; но отрицать Бога, преграждать к Нему путь народу, изгонять истинно верующих из священного храма и поклоняться идолам — вот грех, еще более тяжкий, чем убийство в священные месяцы».

Провозгласив таким образом, что это дело освящено Самим Богом, Мухаммед, уже не колеблясь, принял свою долю добычи. Одного из пленников он освободил за выкуп, другой же перешел в ислам.

Однако какими бы верными ни казались правоверным мусульманам только что приведенные слова из Корана, это едва ли может оправдать пророка в глазах неправоверных. Экспедиция Абдаллаха ибн Джаша явилась прискорбным проявлением. Хитрость и скрытность, с которой все это было придумано и приведено в исполнение: запечатанный пакет с инструкцией Абдаллаху, пакет, который он должен был вскрыть только в конце третьего дня, находясь уже на месте преступления, неясность и двусмысленность предписаний, достаточно, однако, понятных для исполнителя, — все это было в прямом противоречии с поведением Мухаммеда в более раннюю пору его деятельности, когда он решался открыто идти по пути долга, — «хотя бы солнце вооружилось против него справа, а месяц — слева». Из всего этого видно, что он сознавал низость того дела, которое было им разрешено. Отречение от участия в насилии, совершенном Абдаллахом, призвание на помощь Корана, чтобы получить возможность безнаказанно воспользоваться добычей, кладут еще более темное пятно на все это дело и показывают, как земные страсти и житейские интересы быстро подчинили себе религиозный энтузиазм, вдохновлявший его. Прекрасно кто-то заметил, что «первая капля крови, пролитая от имени его в священную неделю, обнаружила в нем человека, в котором земная тина загасила пламя пророчества».