А. ВЕЛИДОВ ИВАН КСЕНОФОНТОВИЧ КСЕНОФОНТОВ
А. ВЕЛИДОВ
ИВАН КСЕНОФОНТОВИЧ КСЕНОФОНТОВ
— Бабушка, тятька с мамкой едут! — закричал Андрюша, с сияющими глазами вбегая в избу.
Бабушка, стоявшая у печи, бросила ухват в угол и устремилась к двери, на ходу вытирая руки о передник. Но раньше ее на улице очутились внуки Яша и Ваня.
К избе, поскрипывая колесами, подъезжала телега. В ней сидели радостно улыбавшиеся отец с матерью.
Приезд на пасхальные праздники Ксенофонта и Устиньи Крайковых, работавших на текстильной фабрике в Москве, нарушал монотонное однообразие деревенской жизни. После приветствий и поцелуев отец с матерью развязывали котомки, распаковывали узды и начинали раздавать подарки: бабушке — темный платок, ребятишкам — ситцевые рубашки, ботинки, леденцы и пряники. Потом садились за стол и начиналась неторопливая беседа. Затаив дыхание, Яша, Вася и Андрюша, как сказку, слушали рассказы родителей о первопрестольной Москве. Бабушка, в свою очередь, сообщала последние деревенские новости — кто умер в Савинках, кто женился, кто отделился от родителей.
Пасхальный отпуск проходил быстро, крестьяне-отходники уезжали в города. Жизнь в деревне возвращалась в обычную колею. Снова работали дотемна в поле, ухаживали за скотиной. Питались хлебом, квасом, щами, кашей.
Ваня, средний сын в семье Крайковых, всегда с нетерпением ждал приезда родителей, их вкусных гостинцев, рассказов о Москве. Он мечтал, как и многие его сверстники, пожить в этом городе. Хотя Ване было лишь 12 лет, однако он уже успел натерпеться всякого. Ему пришлось работать на кулаков, пасти деревенское стадо. Нередко в доме к весне не оставалось муки, и бабушка посылала мальчика просить милостыню. Чаще всего ему вежливо, с состраданием отвечали: «Бог подаст». Иногда давали корки хлеба, яйца.
Однажды, вскоре после отъезда родителей, бабушка подозвала к себе внука и, грустно глядя на него, сказала:
— Ваня, отец подыскал тебе место в Москве. Ты ужебольшой мальчик, пора работать. Будь умницей, ходи вцерковь, слушайся и уважай старших.
Долго бабушка еще говорила внуку о том, чтобы он боялся бога, не забывал родных, не тратил попусту деньги, которые будет зарабатывать.
Через несколько дней Ваню собрали в дорогу.
На станцию Батюшкове приехали к полудню. Вскоре с фырканьем и грохотом подошел поезд. Простились с провожатыми, сели в вагон. Раздался гудок паровоза, поезд тронулся, застучали колеса о рельсы, замелькали в окнах станционные постройки, дома, деревья.
Время в пути прошло незаметно. Ваня с интересом наблюдал за пассажирами, смотрел в окно на проносившиеся поля, леса и деревни. Оказалось, что его попутчики работали на фабрике Щекина, куда отец устраивал Ваню. Они много рассказывали о своей жизни, о фабричных порядках.
Вечером приехали в Москву. На перроне Ваню встречали отец с матерью.
Через знакомого мастера отец устроил Ваню на фабрику присульгдиком на прядильной машине. Мастер, усатый, невысокого роста мужчина в запыленной одежде, объяснил мальчику, что он должен делать:
— Будешь заправлять основы. В цех надо приходитьк семи утра. Конец смены в восемь часов вечера.
Мастер помог мальчику получить койку в фабричном общежитии и строго наказал не опаздывать на работу.
Жизнь в Москве на первых порах очень понравилась Ване. По воскресеньям и в праздничные дни он любил бродить по городу. С удивлением смотрел на многоэтажные дома, на красивые церкви, на фабрики с высокими дымящимися трубами, заходил в магазины и лавки, наполненные всевозможными товарами. Мальчик восхищался красивыми рысаками, запряженными в экипажи, поражался многолюдности улиц и площадей. Все это так отличалось от того, что он видел в деревне!
Работа вначале показалась Ване нетрудной и даже интересной. Жалованья хватало на то, чтобы ежедневно питаться в фабричной столовой, и даже оставались кое-какие деньги на сладости. Нищая, голодная деревня вспоминалась как кошмарный сон.
Любознательный, смышленый мальчик присматривался, как живут люди вокруг. Одни после окончания работы шли в кабак и около полуночи с пьяным шумом и криками возвращались в общежитие. Другие, поужинав, садились за стол и начинали с азартом играть в карты. Молодые рабочие, нарядившись в выходные костюмы, уходили гулять.
Большинство живших в общежитии были неграмотными. Только несколько человек умели читать. Часто по вечерам они доставали газеты и углублялись в чтение. Вокруг них сразу собирались рабочие, просили читать вслух, оживленно обсуждали новости.
Ваня, еще в деревне самостоятельно научившийся грамоте, тоже пристрастился к чтению газет. Сначала он читал их для себя, а потом для своих товарищей. Прошло немного времени, и мальчик стал в общежитии признанным чтецом.
Нередко читали романы Лажечникова, рассказы Успенского, произведения Пушкина, Лермонтова. Особенно любили слушать поэмы и стихи Некрасова.
Во время чтения часто возникали споры. Почему у разных пародов не одна и та же вера? Чем объяснить, что в одних странах правят цари и короли, а в других — президенты? Где простому народу лучше живется? Как появились богатые и бедные? Почему люди воюют? Много говорили о только что изданном новом фабричном законе. Радовались, что царь-батюшка установил рабочий день «всего лишь» в одиннадцать с половиной часов, ограничил сверхурочные работы, ввел обязательные перерывы на обед. Вместе с тем недоумевали, почему новый закон определил так мало праздничных дней.
Быстро летело время. Работа с раннего утра до позднего вечера перестала быть такой привлекательной, какой она показалась Вайе в первое время. Нудная, монотонная, она сильно изматывала мальчика. Заработной платы, которую Ваня вначале считал чуть ли не целым состоянием, едва хватало на питание. Поизносилась одежда, прохудились сапоги. А рядом с собой мальчик видел холеные, сытые лица конторщиков, мастеров.
Осенью 1897 года Ваня Крайков перешел на фабрику Сытина под Москвой, а затем — на фабрику Захарова в Сыромятниках. Здесь трудились по 10 часов в день и была выше оплата.
Проработав зиму у Захарова, Ваня в мае 1900 года устроился ставельщиком на фабрику Дюфурмантеля. Поступить на новое место удалось легко, так как весной многие крестьяне-отходники брали расчет и уезжали в деревню обрабатывать землю.
На фабрике часто можно было видеть студентов-практикантов из Технического училища. Во время обеденного перерыва молодые люди нередко вели беседы с рабочими, рассказывали им о порядках на других предприятиях Москвы и Петербурга.
Как-то Ваня подошел к группе возбужденно споривших рабочих. Один из них взволнованно доказывал своим товарищам, что надо бороться за увеличение расценок.
Почти везде рабочие добились повышения заработка, — говорил он. — Наш хозяин дерет с нас три шкуры. Если мы дружно выступим и потребуем прибавки жалованья — он уступит.
— А если не уступит? — раздались голоса.
— Тогда объявим забастовку. Вспомните, сколько стачек заканчивалось победой нашего брата.
Через несколько дней рабочие обратились к Дюфурмантелю с требованием повысить расценки. Хозяин отказался. Рабочие объявили стачку, но своего не добились.
После стачки порядки на фабрике ужесточились. Мастера и их помощники начали придираться ко всяким мелочам, увеличились штрафы. Администрация мстила рабочим.
…Прошло два года. Ваня вырос, возмужал, окреп. Любимым его занятием стало чтение книг. Он начал ходить в Политехнический музей, где была большая библиотека. Читал все подряд — книги по истории, физике, химии, биологии, астрономии, произведения русских и иностранных писателей. Юноша по-новому стал смотреть на окружавший мир. С улыбкой вспоминал он теперь о своей вере в бога, в рай и ад, в вечные муки грешников.
Однажды Ване довелось прочитать листовку, изданную социал-демократами. В ней рассказывалось о том, как хозяева фабрик и заводов наживаются на труде рабочих, как царь защищает капиталистов, используя против пролетариев полицию и солдат. Ване захотелось познакомиться с кем-нибудь из социал-демократов. Но на фабрике о них не было слышно. Правда, говорили, что существовала социал-демократическая группа, но ее арестовали еще в начале 1900 года, до прихода Вани на фабрику.
В читальне музея Ваня познакомился с рабочим завода Гужона Алешей Фуфлиндаревым. Юноши подружились. Однажды Алеша пригласил Ваню в гости. За разговором время пронеслось незаметно. На прощанье Алексей после некоторого раздумья произнес:
— Ваня, хочешь я тебя познакомлю с интересными людьми?
— Очень.
— Давай встретимся в воскресенье и пойдем вместе.
— Куда?
— Потом узнаешь.
Настало воскресенье. Ваня с нетерпением ожидал встречи. После обеда в читальню зашел Фуфлиндарев и позвал его с собой. Сели в конку, доехали до Лефортова. Какими-то незнакомыми Ване переулками вышли к Анненгофской роще. Прошли запущенными дорожками старого парка на поляну, укрытую от любопытных глаз деревьями и густыми кустами. Там было человек 20 рабочих — одни сидели на траве, подстелив пиджаки, другие стояли, вполголоса разговаривая. Тихо играла гармонь. Осеннее солнце близилось к закату.
От группы разговаривавших отделился высокого роста человек и предложил собравшимся подойти поближе.
— Это Костин, с нашего завода, — шепнул Алексей Ване.
Рабочие окружили Костина. Он говорил просто и доходчиво. Хозяева уменьшают расценки, жить рабочим становится невмоготу. На многих фабриках и заводах происходят забастовки. В деревнях крестьяне поджигают барские именья. Власти посылают солдат на борьбу с «беспорядками». Царь, фабриканты, помещики — одна шайка, сосущая кровь из народа. У рабочих только один путь избавленья от кабалы — объединиться и прогнать царя и его приспешников.
Когда Костин кончил свою речь, посыпались вопросы. Рабочие говорили о порядках на фабриках, возмущались грубостью мастеров, произволом хозяев.
Уже ночью участники собрания стали расходиться — по одному, по два человека в разные стороны. Каждый уносил с собой по пачке листовок.
Ваня возвратился вместе с Фуфлиндаревым.
— Алеша, — обратился он к приятелю, — я тебя очень прошу, когда опять будет собрание вашего кружка, возьми меня с собой.
— Ладно, — пообещал Фуфлиндарев.
Всю зиму 1902/03 года Ваня посещал рабочий кружок на заводе Гужона. Собирались обычно на квартире одного из членов кружка. Читали книги, обсуждали события в стране, в городе, на заводе. Нередко занятия проводили студенты. Они разъясняли требования социал-демократов, рассказывали о жизни рабочих на Западе. Слушатели всегда задавали много вопросов, просили совета, что и как надо рабочему читать, где доставать нужные книги. Особенно их интересовали отношение социалистов к религии, программы других партий.
Ваня, словно губка, жадно впитывал в себя все новые и новые знания. Он начал осознавать, что путь к освобождению рабочего класса лежит только через политическую борьбу.
Занятия в гужоновском кружке так увлекли юношу, что он решил организовать такой же кружок на фабрике Дюфурмантеля. Желающие заниматься в кружке скоро нашлись — Казак, Помотаев, Мякотин, Сук и другие рабочие. Его руководителем стал Иван Крайков.
В Москве, недалеко от Данилова монастыря, жил земляк Крайкова Андрей Степанович Смоленский, савинковский крестьянин, работавший прядильщиком на фабрике Алексеева. Он был на пятнадцать лет старше Ивана, имел жену и детей. Несмотря на разницу в возрасте, Иван сблизился с ним, ходил к нему в гости. Каждую весну они вместе ездили в родную деревню, вместе возвращались в Москву.
Андрей Степанович был социал-демократом. Часто я подолгу расспрашивал он Ивана о положении на фабрике Дюфурмантеля, о настроении рабочих. Иван рассказывал все честно и откровенно.
Однажды Андрей Степанович, в упор глядя на Ваню, спросил:
— Ты социал-демократ?
Вопрос не застал юношу врасплох. Он уже давно догадывался, что Смоленский является марксистом, и па-тому прямо ответил:
— По убеждениям — да. Но в организации не состою.
Иван рассказал Смоленскому о своей учебе в кружка на заводе Гужона, о создании такого же кружка на фабрике Дюфурмантеля, об агитации среди рабочих.
— Давно я к тебе, Ваня, присматриваюсь, — сказал Андрей Степанович;. — Вижу, что ты ненавидишь самодержавие, желаешь бороться за дело рабочих. Но мне непонятно: почему ты не состоишь в партийной организации, хотя фактически ведёшь работу как член партии?
— Я очень хотел бы вступить в организацию, — ответил Иван. — Но не знаю, как это оформить.
— Хорошо, я подумаю, Надеюсь, сумею помочь.
Вскоре Смоленский ввел Крайкова в социал-демократическую группу на фабрике Алексеева. Ваня стал посещать собрания группы. Ему давали отдельные задания — провести беседу с рабочими, раздать им листовки. В мае 1903 года его приняли в социал-демократическую организацию. Поручились за юношу Смоленский и его товарищи — Андреев и Степанов, Смоленский тепло поздравил нового партийца и сказал ему в напутствие:
— Теперь ты, Ваня, член нашей партии. Ты знаешь, что деятельность социал-демократов запрещена в России. Тебе придется выполнять различные поручения комитета, часто опасные. Запомни: никто из знакомых не должен знать, что ты социал-демократ. Будь осмотрителен. Остерегайся провокаторов, никому не говори о связях организации.
По заданию ячейки Иван Крайков вступил в рабочий кружок на фабрике Алексеева, а также начал вести пропаганду на фабрике Щапова. Одновременно он продолжал руководить кружком на фабрике Дюфурмантеля и заниматься в гужоновском кружке. Революционная работа Ивана не ограничивалась пропагандой — ему поручили распространение среди рабочих нелегальной литературы.
Начавшаяся в 1904 году война с Японией, поражения русской армии в Маньчжурии вызывали сильное недовольство рабочих и крестьян политикой царизма. Большевики старались использовать это недовольство для революционного воспитания масс.
Иван Крайков., сразу же после раскола в партии вставший на сторону В. И. Ленина, убежденно отстаивал большевистскую линию. В Маньчжурии, говорил он в беседах с рабочими, гибнут тысячи наших братьев, русских солдат. Народу не нужна эта война. Нам нужна другая война — против царя. Только уничтожение самодержавия откроет путь к свободной жизни.
О выступлениях Крайкова стало известно полиции. Однажды, в марте 1904 года, на улице к нему подошел пристав и негромко сказал:
— Пожалуйте следовать за мной!
Ивана доставили в полицейский участок, а затем в Московское губернское жандармское управление. Жандармский ротмистр, щеголеватого вида мужчина средних лет, с интересом взглянул на арестованного.
— Прошу садиться, — предложил он.
Иван сел на стул, привинченный к полу.
— Ваша фамилия, имя, отчество?
— Крайков Иван Ксенофонтович,
— Год и место рождения?
— Родился в 1884 году августа 28-го дня в Смоленской губернии Гжатского уезда Острицкай волости, деревня Савинки.
— Вероисповедание?
— Православное.
— Происхождение?
— Крестьянское.
— Народность?
— Великоросс.
— Звание?
— Крестьянин.
Ротмистр долго еще расспрашивал Ивана о его месте жительства, прописке, об отношении к воинской повинности, роде занятий, средствах к жизни, семейном положении, родственниках. Записав анкетные данные, он заявил:
— Вы обвиняетесь в принадлежности к преступному сообществу, именуемому Российской социал-демократической рабочей партией, в ведении революционной пропаганды среди рабочих, в распространении недозволенной крамольной литературы.
— Вы ошибаетесь, господин ротмистр, — ответил Иван. — Произошло какое-то недоразумение. Ни к какой организации я не принадлежу,
— Но у нас имеются данные о вашей пропаганде среди рабочих.
— Неправда! Я читаю газеты рабочим, но ведь это не запрещено законом.
Жандармский офицер долго еще мучил Ивана допросами, но так ничего и не добился: арестованный отрицал принадлежность к РСДРП. В управление вызывались и рабочие, среди которых вел пропаганду Крайков, но те в один голос утверждали, что Иван лишь читал газеты и разъяснял события.
В конце концов ротмистр вынужден был освободить Ивана.
В начале 1905 года Крайков предложил рабочим фабрики Дюфурмантеля предъявить хозяину требования об улучшении условий труда и повышении заработной платы. Эти требования вскоре были составлены и после обсуждения одобрены в цехах. Но хозяин не пожелал вступить в переговоры с рабочими. В ответ они объявили забастовку, которая закончилась их победой. Однако Ивану Крайкову, организатору забастовки, пришлось расстаться с фабрикой. Администрация наотрез отказалась принять его после пасхи на работу. Ничего не оставалось, как на лето уехать в деревню.
И вот снова родные Савинки! Настороженные, иногда злобные взгляды старух. Брюзжащий шепот: «Политический! Ирод! Против царя идет!„…Приветливые улыбки молодых мужиков, рукопожатия, расспросы.
Ветер революции достиг и Савинок. До деревни доходили слухи о беспорядках на заводах, о волнениях среди солдат, о крестьянских бунтах. Мужики с гневом говорили о своей нищенской жизни, каторжном труде. Ивану без труда удалось создать кружок, в который вошли молодые крестьяне не только Савинок, но и соседних деревень — Семеновки, Белавок, Подъелок, Неквасова, Ку-вылдина. Занимались по праздникам в саду или на лужайке. Иван читал крестьянам книги, которые с оказией пересылал Смоленский, разъяснял программу социал-демократов. Он призывал их захватывать помещичью и казенную землю, подниматься вместе с рабочими против царя. Агитация не прошла даром. Зимой крестьяне Острицкой волости захватили казенный лес и прогнали подрядчика, производившего заготовку леса.
В 1906 году Ивана Крайкова призвали на военную службу. На призывном пункте во время оформления документов писарь спросил у него фамилию. Иван ответил, что можно записать его Ксенофонтовым, по имени отца.
15-й полк 4-й пехотной дивизии, где Иван проходил службу, стоял в посаде Замброве Ломжинской губернии, верстах в 60 юго-западнее Белостока. К военному распорядку и дисциплине Ксенофонтов привык быстро. Он успешно изучал уставы, легко научился владеть оружием. Иван выделялся своими способностями и развитием из массы солдат — неграмотных, почти поголовно пришедших из деревень. На втором году службы его направили в учебную команду. По окончании обучения присвоили звание унтер-офицера.
Ксенофонтов легко сошелся с товарищами по службе. Среди них было немало надежных и восприимчивых к революционным идеям солдат. Новобранец Порфирий Козлов, например, в беседах с Иваном нередко с возмущением говорил о несправедливых порядках, царивших в России.
Порфирий, — обратился к нему однажды Ксенофонтов, — как ты смотришь на то, чтобы организовать в нашей роте кружок по изучению политики?
Дело стоящее, но опасное. В случае, если раскроют, — военный суд и может быть расстрел. Надо пригласить самых верных, испытанных ребят.
Вскоре в 11-й роте был создан нелегальный кружок. В нем занималось около десяти солдат. Установили связь с другими ротами. Помогли и там организовать кружки. В конце 1906 года объединили их в единую батальонную организацию. Избрали батальонный комитет во главе с Ксенофонтовым. В комитет вошли по одному представителю от каждой роты.
Работа среди солдат велась успешно. Осенью 1907 года большевики создали полковую организацию. Она насчитывала около 300 членов. Был образован полковой комитет. Председателем его стал солдат-музыкант, питерский печатник Иван Тихомиров. Его заместителем избрали Ивана Ксенофонтова, секретарем — Ивана Смирнова, московского рабочего. Эта тройка, которую в шутку называли „три Ивана“, была руководящим ядром организации.
Весной 1908 года 4-я пехотная дивизия выехала в лагерь. Здесь, в полевых условиях, появилось больше возможностей для проведения собраний, организации встреч. Ксенофонтову и его друзьям удалось объединить большевиков всей дивизии.
…Срок военной службы закончился в 1909 году. После армии Ксенофонтов устроился на фабрику Лыжина, в 50 верстах от Москвы, а затем снова поступил на фабрику Дюфурмантеля. Рабочий кружок, которым он ранее руководил, распался. Одни его участники были арестованы, другие сменили место работы, третьи отошли от революционной борьбы. Ивану Ксенофонтовичу пришлось заново создавать кружок.
В стране нарастал революционный подъем, участились стачки рабочих. Большевики вели пропаганду своих программных требований в легальных организациях — профсоюзах, страховых кассах, культурно-просветительных обществах. Для укрепления связей с массами широко были использованы выборы в IV Государственную думу. Наряду с этим партия не прекращала подпольную работу.
Нелегальные собрания рабочих фабрики Дюфурмантеля устраивались обычно в лесу. Анненгофскую рощу, где собирались раньше, уничтожил ураган, и теперь приходилось выезжать за город. Но в лесу встречаться можно было только по выходным дням, притом лишь в теплое время года. Кому-то пришла мысль использовать для собраний большую курительную комнату. Там в перерывах стали ежедневно проводиться беседы на политические темы. На стенах вывешивались листовки и разного рода призывы. Рабочие с интересом читали их.
В начале апреля 1912 года до Москвы долетела страшная весть: солдаты по приказу жандармского офицера расстреляли на Ленских золотых приисках рабочих, требовавших улучшения условий труда. Новость потрясла, взбудоражила рабочий люд. Большевики фабрики Дюфурмантеля созвали собрание. В своих выступлениях они с гневом говорили о новом чудовищном преступлении царизма.
— Товарищи, братцы! — обратился Ксенофонтов к рабочим. — Царь снова, как и в пятом году, расстрелял рабочих. Двести семьдесят человек убито. Их вдовы и дети обречены на голод. Двести пятьдесят рабочих ранено. Сколько же может безнаказанно проливаться наша кровь? Министр Макаров нагло заявил в Думе: „Так было и так будет впредь!“ Эти бессовестные, циничные слова показывают нам, кто настоящий виновник расстрела. Царь и его камарилья!
Раздался гул возмущения. Ксенофонтов, с трудом успокоив присутствующих, продолжал;
— Рабочие многих заводов и фабрик Москвы решили провести стачки протеста против Ленского расстрела. Надо и нам объявить стачку, Кроме того, предлагаю отчислить однодневный заработок в пользу семей расстрелянных.
Предложения Ксенофонтова были одобрены. Тут же избрали стачечный комитет для подготовки забастовки и руководства ею. Выделили несколько человек по одному от каждого цеха для сбора пожертвований.
Стачка протеста прошла успешно. Она подняла дух рабочих, повысила их готовность к продолжению борьбы.
В июле большевики фабрики организовали новую забастовку с требованием повысить заработную плату. Хозяин пошел на частичные уступки, но организаторов забастовки, в том числе и Ксенофонтова, выбросил за ворота.
Потянулись дни, недели, месяцы, полные лишений, голода, нужды. Найти работу долго не удавалось. Приходилось обходиться случайными заработками. Только через пять месяцев, в конце 1912 года, Ксенофонтов смог устроиться водопроводчиком в мастерскую Мейперта. Там он вступил в профессиональный союз рабочих по водопроводу и отоплению Московского промышленного района. Вскоре его избрали секретарем этого профсоюза.
Жил Иван Ксенофонтович более чем скромно. Питался скудно. По утрам пил чай, обедал в дешевой харчевне на пять-десять копеек. Вещей, кроме книг и одежды, не покупал. Большую часть жалованья отдавал стачечникам и безработным. Иногда товарищи укоряли его за это, говорили, что самоограничение до добра не доведет. Иван Ксенофонтович, мягко улыбаясь, объяснял им:
— Так нельзя же иначе! Я на себе испытал, что значит быть без работы. Притом я ведь один живу, без семьи. А у многих безработных есть дети, они голодают.
Секретаря профсоюза Ксенофонтова всегда можно было видеть среди рабочих. Он давал советы, разъяснял непонятные вопросы, снабжал водопроводчиков брошюрами и листовками. Часто Кеенофонтов выезжал на предприятия и в мастерские улаживать конфликты рабочих с хозяевами. В большинстве случаев удавалось добиваться решения спорных вопросов в пользу рабочих. „Наш Ксенофонтыч необыкновенный человек, — говорили они. — Голова!“
На одном из собраний правления Иван Ксенофонтович заявил:
— Мы немало сделали по сплочению рабочих, организации их экономической борьбы. Нам надо теперь подумать о привлечении их к борьбе политической.
По предложению Ксенофонтова в профсоюзе были созданы ячейки сочувствующих партии большевиков. На собраниях ячеек обсуждались вопросы текущей политики; многие рабочие стали выписывать большевистские газеты „Правда“, „Наш путь“.
Во второй половине 1913 года полиция обрушила жестокие удары на большевистские организации. Прошли массовые аресты. Подверглось разгрому и большевистское правление союза водопроводчиков и отопленцев. Ксенофонтову случайно удалось избежать ареста — он в это время был призван на учебные сборы.
Возвратившись со сборов, Ксенофонтов взялся за восстановление профсоюза. Было избрано правление, возобновлены связи, пополнили стачечный фонд. Снова начались занятия в кружках.
В апреле 1914 года профсоюз водопроводчиков и отопленцев впервые принял участие в политической демонстрации московских рабочих. Она проходила под лозунгом протеста против гонений правительства на рабочую печать. Иван Ксенофонтович много сделал для ее подготовки, хотя руководить ею не смог — он был арестован и затем выслан из Москвы.
…В начале марта 1914 года ночью на квартиру, где проживал Иван Ксенофонтович, ворвались полицейские. Предъявили ордер на обыск и арест. Перебрали книги, расшвыряли вещи, обшарили каждый угол, простучали стены, пол. Обыск, продолжавшийся почти пять часов, ничего не дал. Иван Ксенофонтович спокойно, с усмешкой наблюдал за полицейскими, выбивающимися из сил в надежде найти нелегальные материалы. Он знал — их потуги тщетны, потому что ни партийные документы, ни запрещенные книги, брошюры и листовки Ксенофонтов в квартире никогда не держал…
Выйдя на волю, Ксенофонтов задумался: куда уехать? Соболевский, секретарь профсоюза металлистов, тоже высланный из Москвы, предложил отправиться в Ригу — там крепкая организация, много промышленных рабочих.
В Латвию Ксенофонтов и Соболевский приехали в начале апреля. Погода стояла холодная, а вся одежда Ивана Ксенофонтовича — ватный пиджачок да кавказская папаха, накануне отъезда купленная за рубль на Сухаревке. Работу найти не удалось. Мест не было. Кое-как перебивались поденщиной. Не могли ничем помочь и социал-демократы из Рижской организации, с которыми Ксенофонтов и Соболевский установили связи по явкам, полученным в Москве.
Но зато сразу по приезде в Ригу Иван Ксенофонтович включился в партийную работу. По поручению Рижского комитета Социал-демократии Латышского края он часто выступал на собраниях рабочих.
Накануне 1 Мая полиция произвела массовые аресты. Она рассчитывала таким путем предупредить первомайские выступления. На одном из собраний был арестован и Ксенофонтов.
Три недели отсидел он в тюрьме. В 20-х числах мая полиция освободила задержанных. Ксенофонтова обязали в течение трех суток покинуть Ригу. Снова встал вопрос: где жить, чем заниматься дальше?
При Рижской социал-демократической организации существовал легальный Русский культурный центр. Он устраивал для русских рабочих и их семей вечера, концерты, лекции, экскурсии. Руководил центром большевик М.С. Новов, член Рижского комитета СДЛК. Иван Ксенофонтович был знаком с ним и решил перед отъездом зайти попрощаться.
Новов расспросил Ксенофонтова о его дальнейших планах. Затем сказал:
— Иван Ксенофонтович, я хочу предложить вам остаться в городе для подпольной работы.
— Что я буду делать?
Нам в организации нужен профессионал. Главным образом для печатания на гектографе листовок и проведения нелегальных собраний. Кроме того, потребуется ваше участие в работе культурного центра. Нужно будет установить связи с наиболее подготовленными социал-демократами, обеспечить их выступления перед рабочими с лекциями и беседами. Вам тоже иногда придется выступать на вечерах и собраниях, разумеется, конспиративно, под вымышленной фамилией. Мы считаем, что вы вполне справитесь со всем этим.
— Михаил Сергеевич, а где же я буду жить? Пребывание в Риге мне запрещено.
— Пропишетесь в пригороде, а квартиру в Риге мы вам обеспечим. Надо придумать кличку. Как вы смотрите, если мы вас будем называть „товарищ Лука“?
— Что ж, пусть буду „Лукой“!
Так Ксенофонтов стал профессиональным революционером.
В июле 1914 года в России прокатилась мощная волна стачек и демонстраций. В Петербурге полиция открыла стрельбу по участникам митинга на Путиловском заводе. Два человека были убиты, 50 ранено. В знак протеста против расстрела путиловцев забастовали сотни тысяч рабочих в разных городах страны. Ксенофонтов чуть ли не сутки подряд печатал листовки Рижского комитета с призывом ко всеобщей стачке. В городе забастовало 54 тысячи человек.
А 1 августа 1914 года началась мировая война. Многие большевики, члены Рижской организации, были мобилизованы на фронт. Ксенофонтов решил легализоваться и уйти в армию, чтобы вести революционную работу среди солдат.
…Телеграфный батальон, в который попал Иван Ксенофонтович, обслуживал штаб 2-й армии Западного фронта. Телеграфистов поначалу разместили в центральной телеграфной станции Гродненской крепости, а в середине августа перевели под Витебск.
После окончания краткосрочных курсов унтер-офицера Кеенофонтова зачислили в кабельное отделение телефонистом на коммутатор. Служба была нетяжелой. Каждую свободную минуту Ксенофонтов использовал для агитации среди солдат. Он организовал для них чтение газет. Это не запрещалось командованием. Оно было уверено, что чтение монархической и буржуазной прессы укрепляет дух армии, повышает готовность солдат отдать свою жизнь за „веру, царя и отечество“. Офицеры, конечно же, не догадывались, что Ксенофонтов занимался не столько чтением, сколько объяснением прочитанного. Он говорил своим слушателям, что войну затеяли капиталисты, что она ведется ради захвата чужих территорий, что народам она приносит кровь и страдания, а хозяевам — доход, поэтому солдаты всех стран должны не сражаться друг против друга, а повернуть оружие против буржуев и помещиков, против своих правительств.
В свободное от службы время солдатам разрешалось посещать корчму, В большую грязную хату набиралось множество посетителей. Потягивая пиво и дымя цигарками, они не спеша делились различными новостями. Ксенофонтов тоже иногда заходил в корчму — пообедать, поговорить с товарищами. Там он познакомился со стройной светлоглазой буфетчицей Ириной Стефанович. Девушка рано лишилась матери и росла под присмотром тети. Отца видела редко — он целыми днями пропадал на свадьбах, развлекая гостей игрой на скрипке. Вскоре молодые люди поженились. В сентябре 1915 года у них родился крепкий здоровый малыш, которого назвали Колей. Ирина с сыном уехала в Савинки, к родителям Ивана Ксенофонтовича.
Зимой телеграфный батальон перевели в Парфьяново, Докшицы и Буцлав — глухие поселки на западе Витебской губернии. Газет здесь купить было негде, и солдаты очень сожалели об этом. Однако Ксенофонтов нашел выход. Он предложил своему непосредственному начальнику старшему унтер-офицеру И. В. Евстафьеву, человеку, близкому ему по убеждениям, обратиться за помощью в земство. Сходи к властям, говорил Ксенофонтов, попроси их выписать газеты через земскую палатку. Скажи, что это нужно для просвещения солдат. Надо, дескать, помочь защитникам отечества приобщиться к свету знаний.
Чиновники земства, тщеславно и в то же время осторожно выставлявшие напоказ свой либерализм, согласились с доводами Евстафьева. Ксенофонтов возобновил чтение газет среди солдат.
Однажды случилось событие, которое могло иметь для Ксенофонтова самые печальные последствия, Из командировки в Петроград возвратился солдат Козлов. В столице ему удалось каким-то образом достать большевистские прокламации. Их сразу же распространили среди солдат батальона. Об этом стало известно командованию. Офицер, командир кабельного отделения, где служил Ксенофонтов, вызвал к себе Евстафьева и начал допытываться, кто в батальоне занимается крамольной пропагандой.
— В поселке, — говорил он, — слухи, что среди солдат ведется агитация против войны, распространяются большевистские листовки. Это делают враги престола. Они хотят нашего поражения в войне. Надо выяснить, нет ли в нашем отделении таких людей.
— У нас, ваше благородие, никакой агитации не ведется, — с простодушным видом ответил Евстафьев. — Правда, в роте читают солдатам газеты, но только дозволенные.
— В нашем отделении никаких чтений газет не должно быть, — приказал офицер. — Я категорически запрещаю.
Евстафьев сразу же сообщил о разговоре Ксенофонтову. Обсудив сложившуюся ситуацию, решили чтение газет продолжать, а конспирацию усилить.
Осенью 1916 года батальон расквартировали в местечке Кочановичи, в семи верстах от Несвижа, где размещался штаб армии. Здесь Евстафьев добился назначения Ксенофонтова телеграфистом ротной канцелярии. У Ивана Ксенофонтовича стало больше свободного времени. Евстафьев часто посылал его с различными служебными поручениями в Несвиж, а фактически — за газетами. Революционная агитация среди солдат не прекращалась ни на один день.
В феврале 1917 года Иван Ксенофонтович поехал в Оршу за получением инженерного имущества для телеграфной роты. Закончив дела, он уже собрался возвращаться в часть. Но его внимание привлекло необычное поведение солдат и офицеров, что-то взволнованно обсуждавших. На лицах многих офицеров была явная растерянность, солдаты же, напротив, не скрывали радости.
— Не знаешь, браток, что случилось? — спросил Ксенофонтов у одного из солдат. — Что-то офицеры, как бараны, толпятся?
— Как? Ты не слыхал? В Петрограде революция! Царь отрекся от престола! Свобода, брат!
— А откуда тебе известно?
— Да я только нынче утром из Петрограда. Новость так обрадовала Ивана Ксеиофонтовича, что он не удержался и… заплакал.
Бросив все дела, Ксенофонтов немедленно выехал в Москву. Город было не узнать. Не дымились трубы фабрик и заводов. Стояли трамваи. Все улицы и площади заполнили толпы ликующих людей. Повсюду шли митинги, слышались лозунги: „Да здравствует революция!“, „Да здравствует свобода!“ По тротуарам свободно разгуливали солдаты с красными бантами на груди.
Ксенофонтов с трудом разыскал Московский комитет партии. Там тоже царило необычайное оживление. Все куда-то спешили, на ходу отдавая распоряжения или получая задания. Все же Ивану Ксенофонтовичу удалось расспросить о перевороте в Петрограде и о положении дел в Москве. Он получил директиву: возвращаться на фронт, сплачивать солдат на защиту революции.
— Сейчас главное, — сказали ему, — закрепить победу. Необходимо арестовать офицеров-монархистов, создать в армии выборные солдатские комитеты, ограничить офицерам доступ к оружию, послать делегатов от солдат в местный Совет.
Ксенофонтову вручили пачку только что выпущенных большевистских листовок, и он выехал в свою часть.
В начале марта Ксенофонтов провел собрание солдат несвижского гарнизона по выборам в Совет. Избрали исполком из девяти человек во главе с Ксенофонтовым. Все члены исполкома, кроме Ивана Ксенофонтовича, были беспартийными. Но они оказались надежными людьми. Исполком разместился в одной из казарм. Это позволяло поддерживать более тесную связь с солдатами, оказывать на них влияние, и вместе с тем гарантировало от провокаций со стороны офицерства.
Средств в исполкоме никаких не было. Руководители Совета со смехом вынули свои кошельки и внесли деньги в общий фонд — кто сколько мог. Заказали печать, штамп. Позже начали поступать отчисления из воинских частей.
В середине марта состав исполкома изменился. На общем собрании солдат и офицеров гарнизона в него было избрано несколько эсеров и меньшевиков. Однако Ивану Ксенофонтовичу удалось нейтрализовать их влияние. Опираясь на беспартийных солдат, он добился того, что Совет по всем важнейшим вопросам проводил линию большевиков.
После Февральской революции в русской армии были созданы выборные солдатские комитеты. Они отвечали за соблюдение внутреннего распорядка в частях, осуществляли контроль за офицерством, организовывали собрания, митинги, демонстрации. Начали созываться армейские и фронтовые съезды, на которых избирались комитеты армий и фронтов. В мае по предложению Ксенофонтова в Несвиже собрался съезд представителей частей 2-й армии. Большинство на нем имели эсеры и меньшевики. Съезд избрал армейский комитет, в котором преобладали соглашатели, но были и большевики. Ксенофонтов вошел в состав комитета.
Армейский комитет разместился в замке Радзивиллов, в помещении штаба армии. Он всецело поддерживал политику Временного правительства, вместе со штабом старался сохранить „боевой дух“ армии, необходимый для продолжения империалистической войны. Первое время комитет имел большое влияние среди солдатских масс, находившихся в окопах, однако в Несвиже он доверием солдат не пользовался.
Единственной реальной силой в городе был Совет рабочих и солдатских депутатов, возглавляемый Ксенофонтовым. Он созывал собрания гарнизона, организовывал для солдат митинги, лекции, создал библиотеку. Совет получал по подписке много газет. Их распределяли среди подразделений, обслуживавших штаб, и посылали на позиции.
В исполкоме Совета с утра до вечера было полно солдат. Они обращались к Ивану Ксенофонтовичу с самыми различными просьбами — прислать докладчика на митинг, помочь достать литературу, особенно газеты „Правда“, „Солдатская правда“, „Известия“. Частыми гостями были курьеры, прибывавшие по различным делам в штаб армии и в армейский комитет. Из комитета они обычно уходили неудовлетворенными и направлялись за помощью в Совет. Ксенофонтов сердечно беседовал с ними, советовал, как лучше наладить работу солдатских комитетов. Связь с полками, находившимися на фронте, поддерживалась также через солдат, которые после лечения в госпиталях возвращались в окопы.
В начале июня Ксенофонтов в составе делегации 2-й армии выехал в Петроград для участия в 1-м Всероссийском съезде Советов. Столица бурлила. Страсти кипели и в актовом зале бывшего кадетского корпуса, где заседал съезд. Иван Ксенофонтович жадно слушал выступавших ораторов — и большевиков, и их противников. Вот на трибуну поднялся В.И. Ленин. С гневом говорил он об антинародной политике Временного правительства, неспособного управлять страной. И когда Владимир Ильич смело бросил в зал, что большевистская партия каждую минуту готова взять власть, Ксенофонтов вместе с товарищами поднялся с места и долго аплодировал оратору.
Через две недели Иван Ксенофонтович шел в колонне демонстрантов, рабочих и солдат, заполнивших улицы Петрограда. Над морем голов плыли алые знамена и лозунги: „Вся власть Советам!“, „Долой десять министров-капиталистов!“
Перед отъездом в Несвиж Ксенофонтов получил четкие директивы „Военки“ (так называлась Военная организация при ЦК РСДРП (б) о развертывании революционной работы в армии. Особое внимание обращалось на создание в каждой роте, в каждом батальоне, полку партийных ячеек.
В Несвиже не было большевистской организации — ни в городе, ни в гарнизоне. Поэтому, вернувшись из Петрограда, Ксенофонтов первым делом взялся за ее создание. Он знал многих честных, преданных идеалам революции солдат. Они послужили ядром создаваемой организации. Секретарем ее стал Иван Ксенофонтович.
4 июля Временное правительство расстреляло демонстрацию рабочих и солдат в столице. Контрреволюция праздновала победу. По всей стране развернулась дикая травля большевиков. Их обвиняли в германском шпионаже, в разложении армии с целью облегчить немцам захват России, в попытке вооруженного восстания.
Контрреволюция подняла голову и в Несвиже. Офицерство сочло, что настал благоприятный момент для того, чтобы свести счеты с ненавистным Советом, изменить его состав. Оно рассчитывало вывести Ксенофонтова из исполкома и подорвать таким образом влияние большевиков в городе и гарнизоне. Офицеры потребовали срочно созвать Совет, заслушать на нем доклад исполкома, принять резолюции по текущему моменту и произвести перевыборы.
…Собрание Совета проходило в помещении городской думы. Зал был заполнен до отказа солдатами гарнизона и рабочими. Ксенофонтов рассказал о работе Совета, разоблачил грязную клеветническую кампанию против большевиков, призвал солдат бдительно следить за подозрительными действиями офицеров и генералов, стойко защищать завоевания революции. Собравшиеся дружно одобрили предложенные им резолюции. Выборы нового состава Совета опять дали большинство противникам войны. Иван Ксенофонтович снова был избран председателем Совета и его исполкома.
В конце августа генерал Корнилов, верховный главнокомандующий русской армией, поднял мятеж. Он двинул воинские части на Петроград. Цель мятежа состояла в том, чтобы задушить революционные силы, уничтожить Советы, солдатские комитеты, добиться отставки Временного правительства, установить военную диктатуру. Рабочие и солдаты по призыву большевиков поднялись на борьбу с мятежным генералом.
Во время корниловского мятежа Ксенофонтов привел гарнизон в боевую готовность. Опасаясь провокаций со стороны контрреволюционных элементов, он установил круглосуточное дежурство в частях. Непосредственную охрану Совета несла бомбометная команда, насчитывавшая около 400 человек. Она была вооружена бомбами, минометами, пулеметами.
В сентябре в стране начался новый революционный подъем. Усилилась борьба рабочих против политики Временного правительства, участились выступления крестьян против помещиков, солдаты все настойчивее требовали заключения мира. Вышли из тюрем большевики, арестованные после июльских событий. Повсюду происходила большевизация Советов. В этих условиях В.И. Ленин снова выдвинул лозунг „Вся власть Советам!“, снятый после июльских дней, и поставил вопрос о практической подготовке вооруженного восстания.
Оживилась политическая жизнь и в Несвиже. Часто по вечерам и в выходные дни большевики устраивали в городском саду митинги и собрания, на которые приходили сотни людей.
— Временное правительство, — говорил Ксенофонтов, — продолжает империалистическую войну. Оно залило Россию кровью, завалило поля горами трупов убитых солдат, ввело смертную казнь на фронте. Правительство посылает войска против крестьян. Оно кормит народ обещаниями дать хлеб и землю и ничего не делает, чтобы выполнить свои обещания. Пора передать власть людям, более сильным умом и духом, которые всю свою жизнь посвятили борьбе за счастье народа. Только власть Советов даст измученным рабочим и крестьянам мир, хлеб, землю и свободу!
Военные оркестры исполняли „Интернационал“, „Марсельезу“, „Смело, товарищи, в ногу!“. С революционными песнями расходились рабочие по домам, а солдаты в казармы.
Революционный кризис в стране нарастал неудержимо. Влияние большевиков на массы становилось определяющим. Тысячи рабочих и солдат вступали в партию Ленина. Только с середины сентября по начало октября число большевиков и сочувствующих им в частях Западного фронта увеличилось более чем в пять раз. Самой многочисленной была большевистская организация 2-й армии.
В сентябре — октябре в Минске состоялись две конференции РСДРП (б): Северо-Западной области и Западного фронта, а также армейская партийная конференция. Ксенофонтов принимал самое активное участие в их работе. Он установил связь с Минским Советом и с Северо-Западным областным комитетом РСДРП (б), наладил контакты с большевистскими организациями 3-й и 10-й армий.
Армейский комитет во 2-й армии полностью потерял влияние на солдатские массы. Его председатель штабс-капитан Титов и военный комиссар Гродский метались от одного полка к другому, призывая солдат сохранять верность Временному правительству. Но все было тщетно. Армия, уставшая от эсеро-меньшевистской демагогии, от бесконечных обещаний, отвернулась от оборонцев. Она требовала окончания войны, перехода власти к Советам.
Начал проявлять нервозность и штаб армии. Командование с тревогой наблюдало за „разложением“ фронтовых и тыловых частей. Его беспокоило соседство с большевистским Советом в Несвиже. В сентябре штаб принял решение переехать „по стратегическим соображениям“ в Слуцк. Он надеялся, что в этом городе, где Совет был эсеро-меныневистский, ему будет спокойнее. Однако командование крупно просчиталось. Оно не учло того, что вместе со штабом в Слуцк прибыли и обслуживавшие его части, распропагандированные большевиками. За несколько дней был большевизирован местный Совет. Оборонцев отстранили от руководства исполкомом. Председателем Совета стал Ксенофонтов. Одновременно он фактически возглавил партийную организацию, насчитывавшую около тысячи человек. Большевики развернули широкую пропаганду своей политики среди рабочих города и батраков окрестных имений.
…Вечером 25 октября в помещении Слуцкого Совета проходило заседание исполкома. Обсуждались вопросы, касавшиеся обычной, повседневной жизни города, — о подвозе продовольствия, подготовке к зиме. Внезапно резко распахнулась дверь и в комнату вихрем ворвался возбужденный, сияющий от радости телеграфист.
— Товарищи! — крикнул он, прерывая ход заседания. — Телеграмма из Петрограда! Правительство свергнуто! Власть в руках Советов!
Члены исполкома, взволнованные известием, вскочили с мест. Ксенофонтов выхватил телеграмму из рук солдата, пробежал ее глазами и прочитал собравшимся:
— „В Петрограде власть в руках Военно-революционного комитета Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Единодушно восставшие солдаты и рабочие победили без всякого кровопролития. Правительство Керенского низложено.
Комитет обращается с призывом к фронту и тылу не поддаваться провокации и поддерживать Петроградский Совет и новую революционную власть, которая немедленно предложит справедливый мир, передаст землю крестьянам, созовет Учредительное собрание. Власть на местах переходит в руки Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов“,
Раздались возгласы:
— Да здравствует революция! Ура!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.