Воспоминания. Любовь

Воспоминания. Любовь

Когда начинал писать, казалось, все забыл. Потом пришло прояснение: последовательность событий, чувства. А вот слов нет, факт и содержание важных разговоров - да, но не фразы. Их нужно выдумывать, но мне не хочется.

Первый период, в той комнате на пятерых, занял всю зиму. Это была адаптация, овладение профессией, освоение станции, человеческих отношений. Настроение было неплохое. Тосковал по одиночеству, не привык быть все время на людях. Редко удавалось подумать, кто-нибудь всегда в комнате разговаривал.

Техника меня интересовала.

В первую же зиму мне нашли хорошее дело: заниматься с рабочими, готовить их к сдаче техминимума. Сначала учил кочегаров, потом машинистов. Нужно было дать основы физики, рассказать о принципе работы машин, научить читать простые чертежи. Это особенно им нравилось: как будто они снова постигали грамоту.

Народ пестрый, но больше молодые с тремя-четырьмя классами начальной школы. Семилетка тогда считалась "образованием". Учились с удовольствием, занятий не пропускали. Только с пособиями было трудно: приходилось диктовать, а писали медленно. Экзамены сдавали комиссии. Волновались, я тоже. Мне много дали эти занятия. Открыл в людях новые грани.

Для машинистов-турбинистов были даже двухступенчатые курсы. На высшем уровне было особенно интересно. Уроки, разумеется, вел бесплатно - общественная работа.

Так и прошла зима 1932/33-го.

Весна в Архангельске начинается поздно. В середине мая деревья еще совершенно голые. Но день уже длинный, работать стало легко. К этому времени мы с Севкой остались в комнате вдвоем - уехал в Москву Костя, не прижился, переехал на свой спиртовой завод Пашка Прокопьев.

Прошел ледоход по Двине. Ледокол ломал льды, и несколько дней даже перевозил людей из Соломбалы в город. Такой себе небольшой ледокольчик, я представлял их иначе по кино и картинкам.

К лету старая мужская компания распалась и сложилась новая: из Череповца приехали наши выпускники - Ленька Тетюев и Толька Смирнов. С Ленькой я учился еще со второй ступени.

Оба друга работали сменными механиками на лесопильном заводе, так же, как мы на станции. Только работа у них была тяжелей нашей. Двенадцать лесопильных рам должны день и ночь распиливать бревна. Как правило, ребята перерабатывали по три-четыре часа, пока ремонтировали механизмы. Приходили домой в грязных ватниках, валенках и валились от усталости. Жили они в том же доме, где была наша столовая...

В другом бараке (дома различались по номерам, а не улицам) жили девушки из ОРСа: Женя, а вторая - назовем ее Алей. Не хочу писать истинного имени моей первой жены, вдруг ей не понравится. Среди них потом появилась вторая Женя, на ней и женился Ленька, когда вернулся инвалидом с войны.

Комнатка у них была маленькая, кроватки (наши заводские кровати), покрытые белыми покрывалами. Днем на них лежать не полагалось. Мы же все свободное время проводили лежа.

Женю и Алю я приметил в столовой ИТР с первых дней, они приехали на завод раньше нашего. Помню, как Аля стояла у столика кассирши: в кожаной куртке с меховым воротником, ножка в туфельке и шерстяном носке этак художественно отставлена. Все мужики на нее поглядывали и разговаривали преувеличенно оживленно.

Я тоже смотрел на них месяцев девять. Не решался заговорить, комплексовал. Познакомил нас, кажется, Володька Скрозников. Не помню обстоятельств.

Трудно писать о любви. Ни одно чувство так не изъезжено словами, как это. Не случайно: большая значимость...

Любовь идет от биологии. В генах заложена программа размножения. Чтобы ее реализовать, нужно общение, избирательный выбор партнера, нужны соответствующие действия. Для действий - стимулы. Стимулы - от потребностей. Потребности выражаются чувствами. Воспитание тренирует или подавляет их. Такова простая арифметика людского поведения. Восхищение, Идеал, Красота. Хочется смотреть и смотреть. Но надоедает: адаптация. Нужно знакомиться ближе. Разговаривать. Нужны обратные связи. Отвергнут - повздыхал, успокоился. Поддержали, поощрили, заметили - уже счастье. Сначала кажется - больше ничего не нужно. Но... опять адаптация. Нужны прикосновения. Потом ласки. Потом... все остальное. На каждой ступени возможны остановки. Короткие или длинные - от характера (общительный, спокойный), от воспитания. И: от обратных связей. Если все правильно, то счастье, все растет и растет, прелести каждой ступени остаются и живут с тобой. Любимая все время в тебе - "эффект присутствия". На все, что ты делаешь, прикидываешь - как она. Это принадлежит ей, "предмету". И субъективность оценок. Боже мой, какая пристрастность! Где твои глаза? Уши? Ум? Она красивая? Несомненно. ЕСЛИ не античная красавица, то симпатичная. Природный ум (если не может даже связать двух слов). Выучится! Добра? Конечно, добра! Если не все качества, какие ожидались, то просто жизнь была тяжелая. Теперь все изменится.

И так далее.

Степень и темп смены этапов: смотреть, разговаривать, касаться, ласкать, спать... И - не смотреть, не разговаривать, не ласкать, не касаться, только спать. Все от типа и воспитания обоих, от обстоятельств.

Какая грубая картина! И ложная. Автор - злой старик, все забыл или не чувствовал.

Нет, любовь прекрасна. Даже ее грубые и животные ступени, против которых восстает наша идеальная романтика, обожествляющая человека. Но особенно хороша, когда все гармонично сочетается в обоих: красота, чувства, страсть, ум... Характер... Тогда любовь устоит против адаптации, которая безжалостно срывает одежды преувеличения.

Если идти от кибернетики, то любовь развивается по закону положительных обратных связей: сначала эффект усиливает первоначальное внешнее воздействие, но когда уже достигнут предел, то даже маленькое уменьшение эффекта рушит любовь, как карточный домик. Поток начинает иссякать. Прозрение. Нет, хуже, переоценка с обратным знаком. Да, коварная штука - любовь. Требуется ум. "Если бы молодость знала, если бы старость могла..." - так говорят старики, пропустившие свой поезд.

И у нас все было, как по писаному: "присутствие", "принадлежность". Вопросы внутренней речи по каждому поводу: "Что она сейчас делает? Как она к этому отнесется?" Я говорю об Але. Развился классический вариант "чистой любви". Встречи в столовой, обмен книгами, катание на лыжах, кино, походы в город в театр - это далеко, пять километров туда и пять обратно.

Никаких поцелуев, изредка - под руку, только разговоры и разговоры. Мечтали поступить учиться. Я мечтал. Казалось, что она тоже. У женщин удивительная способность светиться отраженным светом.

Возможно, такая платоническая канитель тянулась бы очень долго, если бы ревность не подтолкнула события. Приревновал к Володьке Скрозникову. У него уже два года была красавица жена Маша, но для разговоров она мало годилась. Поэтому он тянулся и сюда тоже. Таковы мужчины. Далеко ли шли его намерения и ее "обратная связь", но Аля с ним вроде бы встречалась.

И вот 7 февраля у меня ночная смена. Толька и Ленька позвонили мне около часа, что после чая у девушек Аля и Володька ушли прогуляться и их все еще нет.

Это была самая ревнивая ночь в моей жизни. Романов было много прочитано, видел себя со стороны: "Дурак, какой же ты дурак! Не смеешь поцеловать, а тут..." Володька не стеснялся в высказываниях по поводу женского пола, включая и свою жену. "Нет, все кончить! Немедленно!"

В два часа позвонили, что пришла.

Смену доработал, спать не мог, в одиннадцать пошел завтракать в столовую. Подруги как ни в чем не бывало сели за мой стол. Наверное, Женя рассказала о ночных звонках...

После завтрака были объяснения, совсем их не помню, но вечером друзья перенесли ко мне кровать и пожитки Али. Женитьба состоялась.

Брак был счастливым поначалу. Хотя были трудности в некоторых аспектах... по моей вине, как понял позднее. Подозрения в адрес Володьки не оправдались, но отношения с ним кончились после той ночи.

Так обстояло дело "на любовном фронте" (Зощенко). Если считать в среднем, то этот фронт стоял на третьем месте, исключая острые моменты. Первым делом - работа, вторым была страсть к выдумыванию, конструированию. Заняло десять лет жизни, стоило массу труда.

Помню первый курс техникума, ликвидацию прорыва на Кемском лесопильном заводе что да реке Ковже. Только исполнилось шестнадцать. Зима, вся наша группа, тридцать человек, жила в двух комнатах. Спали на нарах вповалку, работали очень тяжело: возили и укладывали доски в штабеля. Обовшивели. Но все равно в свободное время я корпел над проектом паровой машины.

По возвращении с прорыва занялся конструированием машины для укладывания досок в штабеля, чтобы люди не делали вручную эту глупую работу. Целый год корпел, пачку чертежей вычертил, надеялся - примут. Нет, наград и денег не ждал, просто интересно. Сделал - и охладел. Только через год привез в БРИЗ Северолеса в Архангельске. Разумеется, без последствий. Не обижался, даже не узнавал. Работая на станции, изобрел прямоточный котел. Потом, когда стал студентом, самолет с паросиловым двигателем. (Расскажу, если будет время.) Он принес мне диплом инженера с отличием, но не более. Единственная конструкция, которая хорошо поработала, - это первый наш АИК, что создал в 1957 году. Чертеж его сохранился в музее клиники.

Такой горе-изобретатель.

Очень хотелось учиться. По закону нужно отработать три года, чтобы поступить в вуз. Не было терпения ждать. Весной 1934-го выдержал контрольные испытания во ВЗИИ - Всесоюзный заочный индустриальный институт в Москве. Энергетический факультет. Был такой. Контора его располагалась в проезде Серова, напротив Политехнического музея. И теперь, когда бываю там, заглядываю в окно, за стеклом которого сидела немолодая дебелая дама -- корреспондентка (или как?). Она пять лет вела со мной переписку: задания, контрольные работы, проекты. После войны вывеска ВЗИИ исчезла.

По большому счету (сколько трафаретов!) меня прельщала не инженерия, а теоретическая наука с уклоном в биологию. Изобретательство - только увлечение. Университет! Вот куда хотелось.

Аля увлеклась идеей об институте и активно готовилась к экзаменам. Летом мне удалось достать справку с места работы, позволяющую поступить в институт. (Все грехи и грехи...) Так или иначе, мы подали заявления в Ленинградский университет на биофак. Но были еще сложности. Мама тяжело больна. Я обязан ей помогать. Где взять деньги? Решил для начала продать книги, а потом найти работу. Книг за два года накопилось много - все свободные деньги тратил на них. Самые разные, но больше техника и наука. Попытался продать в Архангельске - нет, никому не нужны. Решил отправить багажом в Ленинград; изрядный ящик - вдвоем с Ленькой едва несли. Помнится, на пятьсот рублей.

Маме не говорил о женитьбе. По дороге в Ленинград заедем, покажу невестку. Посещение было тягостным. Но о маме особый разговор, комкать нельзя.

Вызова на экзамены все нет и нет. Седьмого августа поехали, не дождавшись. Оказалось - недоразумение. Экзамены в разгаре. Допустили, но нужно в большом темпе наверстывать, и конкурс огромный... Самое главное, книги не покупают - и все! Носился со своим списком по букинистам, магазинам - напрасно. "Своих много". Хоть плачь.

Все вместе сложилось. Поступать не решились. Аля поехала в Архангельск и с ходу выдержала экзамены в мединститут, он открылся за два года перед этим. Я еще заехал в Ольхово, посидел две недели в тоске, и отпуск кончился. Вернулся на старое место. Жизнь продолжалась. Жена - студентка, каждый день ездила на занятия в эдакую даль. Бывало, вечером жду, жду...

Очень сильно занимался в заочном. За один семестр прошел весь курс высшей математики и сдал его в зимнюю сессию при учебном пункте в лесотехническом институте. Не скажу, что знал блестяще, но на "четыре"- честно. Самый большой экзамен в жизни. Сдавал вместе с нормальными студентами. Профессор задаст задачи по разделу - решаю, сдаю; ставит оценку, дает следующий, решаю, и так вся программа вуза. Сдавал восемь часов. Вышел вечером, пьяный от усталости и счастья. Шутка ли, всю математику за раз. Важно для самосознания (и перед женой).

Весной сдал физику, термодинамику и какую-то из общественных дисциплин. У Али тоже были хорошие оценки. Она оказалась толковой. И красивая.

Однако заочный институт меня не устраивал. Электростанции изучил, быть главным механиком не собирался. Нужно учиться по-настоящему. Кроме того, было важное обстоятельство - призывной возраст.

Опять университет, и не меньше. На этот раз выбрал МГУ. Вызвали на экзамены и огорчили: "Вы - служащий. Получите все пятерки - пройдете, нет - значит, нет". Такое невезение с этими университетами. В моем образовании всегда было слабое место - грамматические ошибки. Не научили грамоте в школе, до сих пор нетверд, академик, писатель. Сказал честно: боюсь. Милая женщина, что со мной беседовала, рассмеялась: "Тогда плохо дело. Это же МГУ!"

Забрал я, несчастный, документы и поехал в Архангельск. Пришлось поступать там в медицинский. Поступил. Ошибки не помешали, недобор был.

Так кончилась моя производственная работа. Впрочем, не совсем: весной и летом работал на старой должности в ночные смены, еще чертил тепловую схему станции - подрабатывал. Техминимумом занимался на других заводах до четвертого курса (на своем не хотел, стыдно деньги брать).

Когда начинал вспоминать, думал, напишу чуть-чуть, самое важное, не для биографии (ординарная), для понимания людей, жизни и себя. Получилось много. И еще не все.

Эпоха и среда - вот что интересно. Прошло без малого полвека. Был конец первой, начало второй пятилетки. Завод - одна из новостроек, "валютный цех страны". Построен на совершенно голом месте, на болоте.

Хочется подытожить и сравнить "век нынешний и век минувший". Интерес к общественным проблемам всегда был велик, и с изрядным скепсисом. Работал в самой гуще рабочего класса, на низшей административной ступеньке.

Вот эти впечатления, выверенные и взвешенные.

Отношение к труду было честное. Просто не помню элементарных лодырей, и никто им не потворствовал. Были ленивые, не могло не быть - природа, но стыдились лениться, боялись товарищей. Прогулы были крайне редки, даже не опаздывали. Правда, еще действовал за двадцать минут опоздания можно получить шесть месяцев принудительных работ. Но я не знаю ни одного случая, чтобы кого-нибудь на заводе судили. Не думаю, чтобы дисциплина держалась на одном законе. Действовало правило: работать - значит работать. От сравнений лучше воздержись.

Не воровали на производстве. Правда, слесари в монтеры запирали свои ящики с инструментами, но в целом было спокойно. (Даже если сравнивать с клиникой.)

Отношения между мужчинами и женщинами были более сдержанными. Не помню случаев, чтобы приходилось разбираться в скандальных историях. Разводов было немного. Но мужья жен поколачивали, слыхал, и не редко.

Пили умеренно. Хотя было что - водку продавали. У магазина не стояли, чтобы "на троих", в будние дни грешили редко, на смену пьяные не ходили и уж, конечно, не пили на работе. Правда, в день Первого мая бывало поголовное пьянство. Гул стоял над поселком. Милиция встречалась редко, значит, дел у нее было мало.

Убежденность в идее социализма - абсолютная. Тогда не было телевидения, на станции даже не помню радиоточки. В поселке завода гремел репродуктор. Газеты читали, главным образом областную "Правду Севера". Собрания проводились по праздникам. Мы были первое поколение, не помнившее самодержавия и целиком воспитанное в советский период истории. Могу подтвердить: воспитание удалось.

Жили бедно. В рабочей столовой кормили плохо: перловка, пшено, рыба, картошка, супчик. Мясо - только символ. Жиры - немного постного масла, для запаха. Молока, яиц не помню. А вот винегреты были. Овощи выращивались на огородах ОРСА. Были там и свиньи, хотя не знаю, чем их можно было кормить. Пищевых отходов не существовало. Тарелки в столовой оставляли чистыми.

Тем не менее не голодали, если подходить буквально. И не болели. Редко пропускали работу по болезни, несравнимо реже, чем теперь. Толстых не было, но девушки не красились, румянца хватало своего.

Одевались, соответственно, плохо. Хотя моды существовали. Все парни мечтали о бостоновых широких брюках, их моряки привозили и продавали на толкучке.

Стоило дорого, я не осилил. Кое-какую одежду и обувь выдавали по карточкам, голыми и босыми не ходили. В праздники даже нарядными казались мне тогда.

Гардероб Али тоже был весьма скудным, но носить умела. Такого понятия, как покупка мебели, не существовало. Деревянные некрашеные кровати на клиньях, с досками, табуретки и столы делали в столярном цехе завода и выдавали с комнатой или местом в общежитии.

Отдельные квартиры получали, только большие начальники. На станции - директор и главный инженер. Женатые подолгу жили в общежитиях, отгороженные занавесками, пока получали комнату. (Увы, и теперь еще такое изредка встречается, знаю по многолетней депутатской практике.)

Нормальной одеждой были стеганые брюки и фуфайка: в старых работали, в новых - гуляли. Очень удобная одежда. Вспоминаю с удовольствием. Потом, в Отечественную, носили еще раз.

Убавила ли счастья эта скудность?

Ни в коем случае.

Все вместе: электростанцию вспоминаю, как летний архангельский день - светло почти круглые сутки, тепло без жары.