Воспоминания. Чари

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Воспоминания. Чари

Она умерла...

Не тревожьтесь: она - всего лишь собака. Для посторонних - собака, для нас - близкий друг.

Видел, что очень тяжела, но все равно не верил в смерть. Не может большая, сильная собака так быстро умереть.

Лежала на боку с вытянутыми лапами, с откинутой назад головой, дышала тяжело (сосчитал - 55 дыханий в минуту). Я врач, должен знать: пневмония, аспирационная пневмония. Слушал легкие - масса влажных хрипов. Еще была в сознании: следила взглядом, но голову уже не поднимала. Глаза широко раскрыты. В них страх.

Мало ли бывает пневмоний после операций? Нечасто умирают люди. Антибиотики спасают.

Отошел, сел в кресло, думал, что делать. Отсасывать мокроту? Очень травматично вводить трубку в трахею и мало эффекта, когда подавлен кашлевой рефлекс...

Ох, эти хрипящие вдохи! Хочется дышать за нее самому.

И вдруг - следующего вдоха не последовало. Жду мгновение. Замер. Мысль: полегчало, переключается на спокойный ритм. Нет, пауза слишком длинна. Потом один короткий, поверхностный вдох - и снова пауза. И не кончается...

Бросился к ней, начал искусственное дыхание - сжимал грудь, остановился, приник ухом - сердце молчит. Сделал несколько толчков на область сердца - массаж. Нет ответа. Знаю - бесполезно. Привычка хирурга думать трезво. "Не оживить, не тот случай".

Умерла.

Ладонь еще осталась на груди, ощущает теплую шерсть; обоняние ловит знакомый запах нашей собаки... Не верится. В подсознании мольба: "Вздохни, ну вздохни же!" Нет.

Часы: 15.40. Уже не нужно ни о чем думать. Отошел. Сижу, смотрю на нее. Кажется, что бока легонько колышутся: так тихо она спала раньше.

Надо будить Лиду, сказать. Нет, сначала нужно придать Чари позу смерти для похорон. Закрыл глаза. (Как быстро они теряют блеск!) Обвязал бинтом морду, чтобы скрыть мучительный оскал напряжения, пригнул голову к груди, согнул и притянул к туловищу передние и задние лапы, фиксировал бинтом. Получилась поза, которую она любила принимать во сне. Так она должна и закоченеть. "Трупное окоченение, rigor mortis".

Вот и закончилось все. Пять дней страданий. Восемь лет жизни. Счастливой собачьей жизни, если, например, сравнить с человеческой.

Трудный был этот последний вечер дома. Разбудил Лиду - подхватилась, ничего не понимая: проспала всего час после бессонной ночи.

- Что?! Что?!

- Чари умерла.

Кинулась в комнату к собаке, замерла над ней. Слезы без рыданий, без звуков. Без упреков: "недосмотрел".

Потом приехала Катя, наша взрослая дочь, вернулась из института племянница Ира. Обе плакали.

Чари медленно остывала и коченела. Прикосновение к ней стало уже неприятным. Мертвое тело. А если смотреть со стороны - то спит и спит. Такая изящная поза. Шерсть на собачьей морде скрывает цвет и выражение смерти. Не как у человека.

- Нужно готовить ее к похоронам.

Принесли простыню, расстелили рядом на диване. Я перенес тяжелое, уже негнущееся тело. Женщины тщательно зашили. Аккуратный белый кокон. Уже почти абстракция.

Давно я не знал слез. Может быть, их уже и нет вовсе? Но подбородок и губы начинают изредка дрожать. Сердце сжимается все больше и больше. Странное это чувство - горе смерти, невозвратимой утраты. Как будто вынуто что-то из груди, осталась пустота. И упрямое неверие в совершившееся.

Я сам во всем виноват, в ее гибели. Близкие не упрекают, но все знают -ты. И я знаю больше всех.

Нет, нужно двигаться, нельзя останавливаться для думания и воспоминаний, пока этот белый сверток, что лежит на диване, еще являет собой очертания тела.

В коридоре стоит картонный ящик из-под телевизора, уже с полгода стоит, выбросить боялся - вдруг сломается аппарат? Теперь как раз кстати.

Часа два я мудрил с ним на полу, вначале разбирал на листы, затем конструировал новую форму - гроб: вырезал, сшивал, чтобы прочно, с двойными стенками...

А Чари жила со мной рядом, все время я ее видел тут. Она была очень любопытна, и когда я мастерил, обязательно крутилась возле меня, нюхала своим черным носом детали, инструменты, трогала их лапой, а потом, если дело затягивалось, ложилась тут же на строительный беспорядок, норовя касаться спиной или мордой. Вот и сейчас она лежала бы на этих листах картона и пришлось бы кричать: "Чари, отойди, Христа ради!". А она пихала бы голову мне под руки, укладывала на мои колени, считая, что это и есть мое главное дело - гладить ее и разговаривать.

Она умерла после моей операции. Не сумел.

Наверное, многие, кто прочитает это, осудят. "Сентиментальный старик, стольких людей отправил на тот свет, а тут разнюнился над собакой!" Это не так. Смерть только обострила чувства. Над мертвой собакой я плачу о людях, о детях, что умирают после операций... В том числе и от моих.

Вот родители в последний раз одевают дома дочку, чтобы везти ее в клинику. Хлопочут, боятся что-нибудь забыть. А внутри у матери, у отца все напряглось, застыло... Выбирают любимую игрушку: "Нет, детка, нельзя брать много, возьми одно что-нибудь..." Вот уже пришла машина, нужно уходить. Последний взгляд на комнату, где в каждой вещи - она, дочь, ребенок. "Пусть все остается как есть, она вернется - и жизнь продолжится с этого момента. Но уже счастливая жизнь, без порока сердца, что висел с рождения постоянной угрозой смерти... Все будет хорошо!"

Доктор предупреждал, что операция опасная, но это он так, для перестраховки. Когда были на консультации, видели много здоровых детишек, проходивших проверку после операции. "Все будет хорошо!"

Потом три дня ходили около клиники, заглядывая в окна, - вон там, на третьем этаже, второе окно - наша дочка, может, выглянет. Подбадривали себя: "Все будет хорошо... Золотые руки хирурга..." В день операции с утра сидели в комнате для ожидающих, гадали по выражению лиц проходящих и сестер, ловили каждое слово "оттуда".

Сорок лет я вижу эти взгляды. Привыкнуть к ним невозможно...

Потом они возвращались домой... Одни. "Операция прошла неудачно".

Потом привезли ее в гробу. Сидели около, двигались по квартире, кто-то приходил и уходил. И все время слышался ее голос, вопросы, восклицания, чувствовалось прикосновение ее рук, мелькало красное платьице...

Я понимаю, собака - всего лишь собака. Она умерла ("сдохла" - есть же такие слова о чувствующем и любящем существе), можно взять другую. Она заменит. Тень и звуки ребенка годами будут наполнять квартиру... И напоминать о хирурге тоже.

Ящик готов. Перевязал веревкой, чтобы нести, - большая была собака. Никогда не удавалось ее поднять, нипочем не позволяла оторвать себя от земли. Только перед операцией понял, какая тяжелая, когда, обессиленная, покорно отдалась в мои руки.

Прибрана комната. Открыта форточка. Сели за стол в кухне - с утра не ели. Молчаливые поминки. Горло сжимает спазм.

На следующий день закопали в дальнем углу сада, у забора. Голова жестоко болела. Не оперировал.

Осталось немного сказать о Чари. Но это - самое горькое: "историю болезни", как говорят врачи.

Чари была породистая собака, с большой родословной. Мы с Лидой плебейского рода, нам дворянство ни к чему. Собаку брали не для медалей, не для защиты имущества - для души. Впрочем, что значит "брали"? Лида взяла собаку для себя, при нашем с дочкой неодобрении.

- Бери, если хочешь, но нам с ней возиться некогда.

- Ладно, буду сама.

Удивлялся про себя: зачем ей? Прожили мы с женой до того почти тридцать лет, и не было разговоров ни о какой живности. Она - врач, прислуги не было никогда, хозяйство. Избытка времени не замечал, скорее наоборот.

Теперь, через восемь лет, понимаю: тоска по душевной теплоте. Дочь выросла, муж занят своей хирургией и идеями. Холодновато стало ей на душе.

Как-то в начале мая привела изящную молоденькую барышню. Именно так можно определить добермана-пинчера женского пола в возрасте семи месяцев. Очень они красивы. Можно сравнить только с молодыми ланями, которых часто показывают в передаче "В мире животных".

Жена прочитала книжки, собрала информацию - надо гулять, правильно кормить. Все педантично соблюдала - отрывала время от сна. Одна.

Не скажу, что я так уж сразу растаял. Собака как собака. Не было у меня с ней особенных контактов. По молодости, бывало, намочит на полу, но в пределах. И быстро всему научилась. Туфли сгрызла только одни.

Лишь в августе я стал с ней гулять, когда Лида бывала занята. Так мы познакомились поближе. Стал прорезываться у нее характер: ласковость и взрывы. Смотрел: ого, личность!

К осени мы уже сошлись короче. Лида стала жаловаться, что-де тяжело одной гулять по два часа в день, как не жаль, а придется отдать... Думаю, что это был шантаж. Но подействовал. Вначале я взял три гулянья в неделю, потом - пять (из 14), а с лета 72-го мы с Чари стали бегать по утрам. Именно она приохотила меня к бегу. До того я ограничивался гимнастикой и ходьбой. Но раз нужно гулять, то лучше бегать. Польза.

Красивая была собака. Правда, одно ухо висело, но это придавало ей особое выражение недоумения. Не перекармливали, поэтому была поджарая, собранная. Здоровая: ни разу не болела.

Одна девочка в парке назвала ее "доберманка-пинчерка", чтобы отличить женский пол.

Собакам, что числятся в собачьем клубе, полагается образование. Лида тоже водила ее на занятия, учила командам, таскала через барьеры, по бревну. Обе приходили домой усталые, грязные. Но Чари не проявила таланта, а Лида - упорства, и образование осталось незаконченным, диплома не получили. "Сидеть", "лежать", "стоять", "место" - знала, но выполняла, только когда считала нужным. Разумная!

Мы не хотели иметь щенят. Боялись большой возни. Это была первая ошибка. Нет, не ошибка - эгоизм. С природой не следует шутить. Но это я узнал только теперь. В общем, когда у Чари бывала течка и она проявляла живой интерес к собакам, ее симпатии пресекались. С поводка спускали, только когда вблизи не было опасности. Нельзя сказать, чтобы она страдала от воздержания. Аппетит и сон не теряла, не скулила, как некоторые сексуальные особы. Специалисты говорили, что безбрачие не влияет на здоровье. Прямые наблюдения только подтвердили это.

И вот случилось.

Вечером в конце декабря мы гуляли в парке. Чари "пустовала" - есть такой термин у собачников, обозначающий течку. Было темновато, шел снежок, собак нигде не видно. Я отпустил ее с поводка. И вдруг (всегда это "вдруг") откуда-то появилась овчарка, и я только успел крикнуть: "Ко мне!" как их и след простыл. "Чари! Чари!" - куда там! Разве она послушается? Через весь парк бежал и догнал их на другом конце минут через десять. Но было поздно. Всезнающие мальчишки сказали:

- Уже! Точно.

Чари не убегала больше, стояла с недоумением на морде. Надел ошейник. Она еще стала требовать колбасу, нахалка. Не ругался - что скажешь, когда сам виноват? Природа сильна. Долго надеялись - пронесет. Но через три недели стали набухать соски. Тревожились - пожилая и первые роды. У людей в таких случаях бывают трудности. Звонил ветеринару, акушеру Павлу Семеновичу, заведующему кафедрой в сельхозакадемии. Он успокоил: "Ничего, родит! А нет - поможем".

И мы успокоились.

23 февраля должно было быть заседание в три часа.

В 11 Лида звонит: "Роды начались, приезжай срочно". Помчался на такси. Но собака спокойно лежала на подстилке. (На чистой белой подстилке - хозяйка ведь бывший хирург!) Только шумно дышала.

Далее у меня подробно все написано, но пусть останется в черновике: я знаю, как тягостно читать жалостливые подробности о страданиях детей и животных.

Чари не смогла родить. Родовые схватки были слабые, и через сутки я ее оперировал дома. Нужно бы отправить ее в лечебницу, но боялись, что наша сумасшедшая собака не выдержит незнакомой обстановки. Попросить бы Павла Семеновича приехать домой, так постеснялся - представил себя на его месте, наверное, сказал бы: "Блажь!" А может быть - просто самонадеянность? В свое время оперировал на собаках даже пересадку сердца, а тут - подумаешь, живот разрезать, вынуть щенков...

Все было сделано, как надо, если бы... Опытный анестезиолог, ветеринар из нашей лаборатории не смогла ввести трубку в трахею, когда Чари уже была парализована релаксантами. Несколько минут она не дышала, пока доктор не вмешался. Эти минуты и стали роковыми. Сделали операцию, щенки были мертвые, казалось, что собака нормально проснулась, все были рады. Лида даже стол накрыла для участников. Ночь бессонная, как и полагалось, а на утро выяснилось, что Чари не может глотать, не может встать... Видимо, кислородное голодание во время задержки с дыханием вредно сказалось на мозге. Было очень досадно, потому что такой сложный наркоз через трубку в трахею совсем не нужен, но анестезиолог привыкла к нему при грудных операциях, и я боялся нарушить ее стереотип.

У людей такие мозговые осложнения чаще проходят благополучно, а тут - нет.

Мы провели тяжелые бессонные четверо суток у своей любимицы. Она была очень беспокойна, все порывалась встать, и не могла, валилась на бок, и только жалобно смотрела, и дышала тяжело, со свистом. Тягостно вспоминать.

Конечно, были допущены ошибки в лечении. Не сразу разобрались в параличе глотания и, когда кишечник заработал, стали давать пить. Она лакала и кашляла, видимо, вода попадала в легкие и от этого развилась пневмония. Антибиотики не помогли. Со стороны живота все шло нормально, но уже без толку...

Навсегда останется в памяти ее образ. Забавно опущенное правое ухо. Маленькое белое пятнышко на черном любопытном носу. Требовательный и проникающий взгляд, когда хочет понять человеческую речь.

Позы: еще живая - на боку на диване с вытянутыми лапами и откинутой головой, с судорожно поднимающимися боками; и уже мертвая, приготовленная, чтобы положить в гроб, - лапы поджаты к животу, голова наклонена к груди, как будто спит, такая изящная, аккуратная.

Вот сидит на окне и, возбужденная, смотрит на улицу, готовая сорваться и лаять. Вот лежит на пороге кухни - передние лапы перекрещены, изгнана от стола за нахальство. Вот голова на моих коленях, смотрит в глаза и умиленно урчит. Вот залезла в урну до половины тела - в сквере, где бегаем. В каждом углу квартиры и на улице вижу ее в разных позах. Нашу милую Чариньку.

"Мы любим не собаку, а собак. Поэтому, когда умрет любимая, скорее берите другую" - эту фразу я прочитал у одного автора. Поэтому всем знакомым было заказано искать щенка добермана женского пола. Через неделю уже была Чари-вторая, одного месяца от роду. Теперь ей уже два года, и мы любим ее очень. Но первую забыть не можем. Ее фотография лежит у меня на столе под стеклом.