ГЕСТАПО НАПАДАЕТ НА СЛЕД

ГЕСТАПО НАПАДАЕТ НА СЛЕД

Когда Ян Маленький понял, что за ним следят, он не стал оглядываться. Он шел по залитой солнцем пыльной дороге в Сердечкино, ясно чувствуя, как чьи-то враждебные глаза сверлят ему спину. Так вот чем объяснялось то беспричинное, казалось, беспокойство, что охватило его с той самой минуты, когда он вышел со склада с украденным у немцев автоматом.

Автомат. Немецкий автомат, завернутый в немецкий прорезиненный плащ. Новенький, густо смазанный «Шмайссер-18». Ян хотел его передать в это воскресенье Марии Иванютиной для партизан. Эх, зря подобрал он ключ к складу оружия, зря выкрал автомат у немцев. Попасться на такой мелочи!… Но целую неделю не приносили мин, а руки у Яна так и чесались… «Что делать? Что делать?» Мысли скачут, обгоняют друг друга.

Вот и Сердечкино скоро…

Ян Маленький достал сигареты «Юнона», спички с черным имперским орлом на желтой коробке, закурил, прижимая свернутый плащ под мышкой. Закуривая, повернулся, словно прикрываясь от ветра, и хотя шпик шел, замедлив шаг, далеко позади и сразу отвернулся, Ян узнал его. Это был дезертир, перебежчик, предатель. В зимнюю блокаду сбежал он из партизанского отряда и, говорят, выдал все, что знал, гестаповцам. Немцы послали его работать на торфоразработки, многие догадывались, что он стал доносчиком гестапо. Это был скользкий, как угорь, парень, и глаза у него были как у копченого угря, мертвые, желтые.

— Холера! — выругался Ян Маленький. Дернуло же его однажды подойти к этому угрю и спросить, не скрывая презрения: «Чем же это вам не понравилось у партизан? Воевать заставляли?»

Парень огрызнулся тогда, и потом не однажды ловил на себе Ян Маленький косые, мстительные взгляды его желтых глаз.

Как всегда, в воскресенье, Мария Иванютина, эта чудесная русская женщина, такая тихая, скромная, самоотверженная, делающая такие большие дела, ждет его, чтобы передать организации партизанские мины. Неужели приведет он к ней за собой этого шпиона?

В «шмайссере» ни одного патрона, да и стрелять здесь нельзя. Мимо прокатил немец на голубом мотоцикле. А то бы Ян не пожалел патрона на шпика…

Вот и крайние избы села. Впереди — гудящая толпа немцев на улице. Солдаты чем-то взволнованы, снуют по всему селу. Полная походная выкладка, ранцы за спиной. Не на фронт ли их отправляют? Многие из них в таких же форменных плащах, как у Яна под мышкой. А он, как обычно в воскресенье, сбросил ненавистную серо-голубую форму, идет в белой рубашке, в темно-синих цивильных брюках навыпуск.

В одно мгновение, не останавливаясь, а, наоборот, даже ускорив шаг, он повесил на плечо «шмайссер», накинул на плечи плащ. Минута — и Ян Маленький, свернув с дороги на заросший высоким бурьяном пустырь, срезал угол, вышел на улицу и смешался с толпой немцев.

Предатель добежал до толпы, сунулся туда, сюда, но Яна и след простыл.

Еще минут через пять Ян Маленький сидел в незнакомой избе у окна. Женщина, качавшая ребенка в зыбке, подвешенной к низкому потолку, приняла его за немца и со страхом, исподлобья смотрела на него.

Ян Маленький нагнулся к подслеповатому оконцу. Он увидел мельком шпика, метавшегося в толпе отъезжающих немцев. Вот кто-то из солдат оттолкнул его, и он чуть не упал…

Постепенно стих шум за окном. Мерно качалась зыбка. Ребенок заливался плачем. Мать совала ему в рот самодельную соску-тряпку с намоченным водой хлебом внутри.

Надо было принимать какое-то решение. Быть может, это было самое трудное решение в жизни Яна Маленького. Соблазн пробраться к Марии Иванютиной был велик. Мария Давыдовна спрятала бы его до ночи, а там переправила в лес, к партизанам. Но нет, многому за год совместной подпольной работы научился Ян Маленький у русских, и прежде всего у Ани Морозовой. Он не имел права рисковать явочной квартирой, рисковать Марией Давыдовной, ставить под удар всю организацию.

Он сидел и думал о Люсе, о своем будущем ребенке…

— Что с ним будет? — спрашивала вчера Люся. — Неужели он так и проведет свое детство под немцем?! Ян! А что Аня скажет? Я ей еще ничего не говорила.

— Не ходи на работу, — уговаривал он ее. — Я прокормлю вас, все жалованье буду отдавать…

Долго просидел Ян в незнакомой полутемной избе. Он видел, как из села, мрачно дымя самокруткой, то и дело оглядываясь, выходил шпик… Тогда — уже стемнело — он выскользнул на улицу, быстро дошел до моста и бросил ключ от склада оружия в омутистую речку Усу. Незаметно пробрался он в избу Иванютиной. Там поджидал его разведчик из 1-й бригады Сергей Корпусов. По его просьбе Ян и стащил этот проклятый автомат.

— Прошу передать этот «шмайссер» в отряд, — сказал он, — Это последний.

— Наши бьют немцев вовсю! — заговорила в радостном возбуждении Мария Давыдовна. — Вот листовку Сергей принес. А я вчера ходила в Сещу, две мины пронесла в рукавах кофты… Наши войска прорвали оборону Второй танковой армии!… Поделом гадам — они у нас сорок мужиков и парнишек расстреляли в гумне за то, что партизаны подорвали на большаке ихнюю автомашину. Скоро наши тут будут!

— Знаю, — отвечал Ян, — но я, видно, уже не дождусь Красную Армию. Я иду обратно в Сещу.

— Уходи в лес, к партизанам! — сказала Мария Иванютина, узнав от Яна о шпике.

Но Ян ответил:

— Не могу! Если я уйду, гестапо схватит Люсю, а она слабее меня, может не выдержать пыток. — И он добавил с лучистой, чуть смущенной улыбкой, заигравшей у него в глазах: — К тому же она ждет ребенка.

И Ян вернулся в Сещу.

В Сеще, в доме Сенчилиных, Люся встретила его словами:

— Ян! За тобой приходили гестаповцы! Тебя всюду ищут! Сейчас же уходи в лес!

Глаза ее были заплаканы.

— Спокойно, Люся! — сказал Ян Маленький. — Тот парень знает только одно: я стащил со склада немецкий автомат. Пусть арестуют — я их не боюсь.

Но ночью немцы не пришли за Яном.

Рано утром Ян встал, поцеловал плачущую Люсю, обнял и поцеловал маленькую Эмму и Эдика, сестру и брата Люси, подошел к Анне Афанасьевне.

— До свидания, мама! — улыбнулся он ей. — Не плачьте! Вашего зятя нелегко убить!…

У калитки он снова обнял Люсю:

— Береги себя, кохана! Тебе нельзя волноваться!…

По дороге на аэродром он зашел к Ане. И в эти невеселые минуты он думал о том, как помочь организации. Выслушав Яна, Аня вскочила, бледная и решительная:

— Ян! Я приказываю тебе уйти в лес!… Ян, я прошу, умоляю тебя!…

— Нет, Аня. Я не могу. Ты, конечно, мой доводца… мой командир, но… Подумай, Вернер будет пытать не только Люсю и маму, он будет пытать Эмму и Эдика. И вот еще что— у нас с Люсей будет ребенок.

— Знаю. Догадывалась.

— Я вот что придумал. Как только я уйду на аэродром, беги и заяви Геллеру или еще кому, что Маньковский, которого ищут, на аэродроме.

— Это еще зачем? — не поняла Аня.

— Меня все равно возьмут, а так тебе больше доверия будет.

Аня помолчала, глядя влажными глазами на Янека.

— Нет, не могу! — проговорила она хрипловато. — Может быть, это ты и умно и хитро придумал, но я не могу…

Уходя, Ян Маленький сказал:

— Дай я тебе, Аня, руку поцелую, можно?

Но Аня сама обняла его, и они крепко, по-товарищески поцеловались.

— До видзения, панна Аня.

Гестапо арестовало его у входа на аэродром.

— Ничего не понимаю! — всполошился Ян Большой, узнав об аресте друга. — Но почему он не ушел к партизанам?!