В СОРОК ВОСЬМОМ

В СОРОК ВОСЬМОМ

29 апреля

Сегодня слушала Ираклия Андроникова Вечера не было, а были отдельные номера, не связанные между собою. Поэтому можно было судить о нем в разных жанрах. Это очень неровно. Рассказы о Шкловском и Пастернаке — гениальны. Но в них есть что-то жуткое. Эта сила перевоплощения, организованная в пронзительно умную форму, почти страшна Короткие, острые новеллы. Шкловский: привычная парадоксальность одинокого ума, яростно бьющегося об людей с требованием признания и понимания, вместе с тем мелкость характера, способность отдаваться без оглядки во власть собственных пристрастий и предубеждений, изысканная рафинированная простота рассказа, доходящая до полного абсурда. Вот Шкловский в рассказе Андроникова. Не хватает только грустной растерянности и детскости, которая иногда проскальзывает у Шкловского, а у Пастернака есть в огромной степени. Андроников не чувствует этого, не понимает, что гениальность — это бремя, с нею трудно жить и в каждом поэте есть немного и сирота. Пастернак уловлен только в его горячности. Если бы в законченных, насыщенных, экономных новеллах Андроникова были бы одна-две фразы или интонации, выходящие за пределы взятой формы и темы, как бы проплывающие над рассказом, незавершенные, как вопрос без ответа, — было бы гораздо поэтичнее. Пастернака нужно показывать так, чтобы чувствовалось, что его речь без всякого усилия может перелиться в другую речь или стихи. Словом, в двух новеллах не хватает любви; она заменяется бесстыдством художника, жадным физиологическим психологизмом, злым любопытством. А когда даешь портрет, то хорошо понять человека до дна, найти для него форму, а потом оставить место для воображения и надежды. Как бы сказать: вот он весь, каков есть, но мог бы быть и другим. В образе должна быть текучесть, чем закрепленнее форма, тем пренебрежительнее надо к ней относиться: форма может распасться, а то, что конструировало ее, может перевоплотиться в новую форму. В большом искусстве это вечное всегда сохраняется и дает главный отблеск всему произведению. У Андроникова этого еще нет.

Гораздо больше лиризма, легкости, простора в рассказе о генерале Ч-дзе.

Это одно из лучших произведений об Отечественной войне. Здесь есть новизна и неповторимость типа; превосходно найденные слова — «алтарь отечества», «алая кровь», слова, которые ничего не объясняют, но помогают генералу Ч-дзе выражать высокое, человечное и героическое, наполняющее его целиком.

Тончайший рассказ, согретый теплотой и любовью автора к герою, свежий и музыкальный.

Надо быть благодарным Андроникову за то, что он показал человека, поднятого и расширенного своим делом. Это очень редко бывает и трудно дается — показыванье человека в своем деле. Когда-то Андроников показал Гаука, но это было поверхностно по сравнению с рассказом о наивном, воодушевленном и умном генерале.

Итак, я теперь поняла. Настоящий художественный рассказ только этот. Он забывается, раздавленный новеллами о Шкловском и Пастернаке. В этих двух автор еще не справляется с персонажами: они сильнее его. Особенно это относится к Пастернаку. Рассказ натуралистичен. Я начала с того, что рассказы эти гениальны, но страшны. Теперь поняла — тяжесть от натурализма и от того, что сила перевоплощения еще не вполне обуздана художником.

Поразительно бездарный, скучный, длинный рассказ — «Загадка Н. Ф. И», в нем хороши только сценические портреты Маклаковой, Жедринского и Голицына. Но там, где Андроников выходит из своего жанра и пытается деловой и занимательной прозой описать свои занятия Лермонтовым, он очень скучен. Рассказ насквозь фальшив. Рассчитан на пошлую публику, которую надо занимать. Искусственными, неестественными приемами повышается интерес к подробностям исследовательской работы. Себя в деле Андроников совсем не сумел показать. Я с ним работала над Лермонтовым и знаю, что его энергия, увлеченность, страсть к исследованию и труду, любовь к Лермонтову выглядят совсем иначе, чем он изображает в «Загадке Н. Ф. И.» Особенно отвратителен сентиментальный тон при упоминании о любви Лермонтова и Н. Ф. И. Рассказ написан с спекулятивными целями, для саморекламы, и поэтому так плох.