Две смерти
Две смерти
В отличие от «Пирамиды» «Русский лес» Леонов писал с явным расчетом на публикацию. Кстати, и машинистку пригласил работать, Нину Мушкину. Дочь ее, Елена, вспоминает:
«Самое страшное испытание для Леонова — выпустить рукопись из рук. Вынести из дома. Отдать машинистке. В качестве курьеров признавал только членов своей семьи — дочерей Наташу, Лёну и, конечно, жену, Татьяну Михайловну. Кстати, Татьяна Михайловна помогала ему безгранично. <…>
Иногда за рукописью все же приезжала мама. Мы жили в Дегтярном, между Пушкинской и Маяковской, а Леоновы — на улице Горького, между Маяковской и площадью Белорусского вокзала. Три троллейбусные остановки. Но Леонов всё равно волновался. Звонил каждую минуту:
— Нина Леопольдовна еще не вернулась?
Успокаивался, лишь когда слышал ее голос.
— Всё в порядке? Ничего не потеряли?
Летом Леонид Максимович настойчиво приглашал маму на дачу. Работать:
— За два дня 100 страниц и напечатаете. Леночку берите. Татьяна Михайловна будет рада».
Леонов и прежде относился к своим рукописям с маниакальной бережностью, а здесь волноваться стоило вдвойне: с его-то опытом он отлично понимал, что нужно готовиться к большой драке. И затевал он ее сам.
В основном роман был завершен к январю 1953 года.
В феврале Леонов раз за разом перечитывал, пересматривал горячий еще, со вкусом недавнего рабочего пота, труд.
И, наверное, вновь испытывал привычный внутренний холодок, нет-нет да и задумываясь: а обережет ли на этот раз его царь Иосиф?
…5 марта 1953 года вышло правительственное сообщение: в ночь на второе марта у Иосифа Виссарионовича Сталина произошло внезапное кровоизлияние в мозг, в результате чего наступил паралич правой ноги и правой руки с потерей сознания и речи.
Страна замерла, затаилась, притихла.
Вслух о том, что может случиться, никто говорить не решался.
А на самом деле все уже случилось.
В тот же день, пятого, Леонову позвонили из Союза писателей: умер.
«Умер», — сказал одними губами Леонов жене.
Что будет?
Как жить?
…А вдруг опять война?
Эти вопросы тогда возникли мгновенно. Они были велики, насущны, почти зримы.
Ответов на них в первые минуты не было.
6 марта гроб с телом Сталина был выставлен в Колонном зале Дома Союзов для прощания.
Сотни и сотни тысяч людей, движимые чем-то большим, чем горе, — пожалуй, слово ужас подходит даже больше, — хлынули прощаться с вождем.
Когда стало понятно, что огромная Москва не в состоянии вместить миллионноголовых толп, — в столицу запретили въезд, только — выезд.
Но было уже поздно: сотни людей были раздавлены и затоптаны на подходах к Дому Союзов, «распяты» на железных столбах светофоров, размазаны о борта грузовиков, преграждавших дорогу…
К Дому Союзов сталинского лауреата Леонова, в числе иных писательских вельмож, привезли на спец-транспорте — он миновал участь тысяч людей, пострадавших и погибших тогда.
Вошедший в Колонный зал Леонов сразу увидел гроб и лежащего в нем Сталина.
Гроб располагался на высоком постаменте, среди роз и еловых ветвей. Над изголовьем — огромное красное знамя. Шестнадцать алых бархатных полотнищ, окаймленных черным шелком, с гербами республик, ниспадали с белых мраморных колонн. Перед гробом на атласе виднелись маршальская звезда, ордена и медали Сталина. Хрустальные люстры с электрическими свечами были затянуты черным крепом.
Леонову, наряду с Фадеевым, Симоновым, Сурковым, Тихоновым выпала честь отстоять почетный караул у гроба.
…Взглядывал на его лицо.
Постаревший, осунувшийся… Густые брови, запекшиеся строгие губы, зачесанные назад седые, мягкие волосы, седые усы — показавшиеся твердыми, будто на холоде, на сильном морозе…
Караул сменили через три минуты.
Следом несли караул маршалы и флотские адмиралы, победившие недавно в самой страшной мировой войне, ученые, представители дружественных держав и стран-сателлитов…
Играла классическая музыка: Бетховен, Моцарт, Чайковский, иногда пел женский хор.
В зал внесли огромный венок от Мао Цзедуна. Венки от Центрального Комитета Трудовой партии и правительства Корейской Народно-Демократической Республики: «Великому учителю и другу всех миролюбивых народов Иосифу Виссарионовичу Сталину».
…Венки от всех стран, где победил или был навязан социализм: Венгрия, Чехословакия, Болгария, Польша, Румыния, Германская Демократическая Республика, Вьетнам, Монголия…
Люди шли бесконечной вереницею — кто-то добрался с детьми, детей поднимали над головой, чтоб видели и запомнили…
Леонов вернулся домой — начал работать над словом о смерти Сталина.
А девятого марта он был на похоронах.
День выпал морозный, хрусткий, тяжелый.
Но само зрелище всего происходящего обескураживало, чем-то даже подавляло — и это все закладывало в Леонова те ощущения, что позже будут описаны в «Пирамиде».
В последний почетный караул у гроба встали Маленков, Берия, Молотов, Ворошилов, Хрущёв, Булганин, Каганович, Микоян, Сабуров, Первухин, Шверник.
Появился Будённый и бережно взял подушку с маршальской звездой Сталина.
Накрыли гроб крышкой и понесли.
Процессия двигалась медленно.
Звучала всепоглощающая, тревожная музыка.
Полторы тысячи плакальщиц из Грузии стенали и пели.
Впереди несли тысячи венков.
Процессия остановилась возле Мавзолея, где над входом уже были начертаны два имени: Ленин и Сталин.
Гроб сняли с артиллерийского лафета и поставили на красный постамент.
Траурный митинг открыл Хрущёв.
Выступили Маленков, Берия, Молотов.
Стоило задуматься: кто-то из них теперь возглавит страну.
В 11 часов 54 минуты Хрущёв объявляет траурный митинг закрытым.
Вожди сошли с трибуны Мавзолея.
По команде, заставив вздрогнуть сотни тысяч людей, прогрохотал артиллерийский салют — одновременно в Москве, в столицах всех союзных республик, в городах-героях Ленинграде, Сталинграде, Севастополе и Одессе, в Калининграде, Львове, Хабаровске и Владивостоке: от края до края страны.
Часы на Спасской пробили полдень — и немедленно на пять минут была остановлена работа всех предприятий страны, движение железнодорожного, водного и автомобильного транспорта на всей территории Союза.
В течение трех минут выли гудки на фабриках, заводах, железных дорогах, на судах речного и морского флота всей державы. Над самой огромной страной Земли плыл мрачный, нестерпимый гул.
Но вот гул стих — и над Кремлем вновь поднялось красное знамя, спущенное сразу после известия о смерти Сталина.
Мимо Мавзолея, чеканя шаг, прошли войска.
В ледяном небе, медленные, словно сквозь лед, проплыли самолеты.
…Всё, нету больше никакого Сталина.
Леонов, безусловно, переживал эту смерть, как переживали ее тогда миллионы людей. Ушел не просто красный император — ушел человек, которого Леонов всю жизнь будет почитать за своего неоднократного спасителя. Это в каком-то смысле было искушением для Леонова: вера в то, что между ним и вождем был определенный контакт. Уже в патриаршем возрасте Леонов как-то обмолвился, что Сталин присылал к нему чиновников то из секретариата Союза писателей, то из собственного секретариата: через них спрашивал мнение писателя о настоящем и будущем Советского Союза.
Едва ли факт появления гонцов от Сталина в доме Леонова доказуем, но многие годы спустя писатель не раз удивлялся, отчего последующие пять генсеков, не говоря о первом президенте Российской Федерации, никогда не снизошли до серьезной беседы с ним, в отличие от Сталина.
Сразу после известия о кончине вождя в «Правде» начинается ряд публикаций от ведущих советских писателей.
Александр Фадеев, Борис Полевой, Федор Гладков, беспомощные стихи Твардовского… пронзительное и очень честное шолоховское «Прощай, отец!». «Как внезапно и страшно мы осиротели!» — напишет Шолохов.
Статья Леонида Леонова «Слово прощанья» выйдет в «Правде» 10 марта.
Позже он говорил, что «Слово…» далось ему трудно, отчего именно, не поясняя. Но от этой публикации он не отказывался.
«Наше поколение живо помнит черный снег давней зимы и такое же заплаканное лицо столицы, — пишет Леонов. — Вот так же страна тревожно прислушивалась к затихающим ударам ленинского сердца. Вот и теперь все трое суток кряду одна и та же мысль жгла сердца простых людей — тяжко заболел отец наш. В этих безыскусственных, на улице подслушанных словах выразилась вся скорбь народа и сыновняя благодарная верность творцу его побед и его славы».
И далее: «Не забвением былой утраты мерится давность упомянутого срока, а громадностью пройденного за это время пути. Это был поистине исполинский, без передышек, сталинский переход, равного которому не знают людские летописи».
За четыре месяца до смерти Сталина дело родного брата жены Леонова — Сергея Сабашникова, уже отсидевшего положенные ему десять лет, неожиданно было пересмотрено. И его приговорили к расстрелу. Он был убит 26 августа 1952 года.
Но тогда Леонов этого не знал.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.