Вокруг да около

Вокруг да около

Хунин-де-лос-Андесу повезло меньше, чем его озерному собрату, и он влачит свое растительное существование, позабытый и позаброшенный цивилизацией, если не считать попытки встряхнуть его однообразное существование с помощью постройки казарм, на возведение которых всегда мобилизуют местное население и где трудятся наши друзья. ГЬворю «наши», потому что довольно скоро они стали и моими тоже.

Первый вечер был посвящен воспоминаниям о далеком прошлом Вилья-Консепсьон, сдобренным льющимся неиссякаемым потоком красным. Не будучи таким искушенным в винопитии, я был вынужден покинуть вечер раньше, но спал как сурок, используя преимущества настоящей постели.

Следующий день мы посвятили устранению некоторых технических неисправностей в мастерских компании, где работали наши друзья, а вечером, чтобы отметить то, что мы покидаем Аргентину, они устроили нам роскошное угощение: жаркое из говядины и барашка со вкуснейшим салатом, не считая шкварок на десерт.

После нескольких дней сладкого ничегонеделания мы распростились, обнимаясь и по-детски дурачась, взяв дорогу на Кар-руэ — самое большое озеро в округе. Дорога туда ужасная, бедный мотоцикл то и дело буксовал, пока я грудью помогал ему преодолеть песчаные заносы. Первые пять километров заняли у нас полтора часа, но потом дорога стала лучше, и мы без приключений добрались до малого Карруэ — небольшой лагуны с зеленой водой, окруженной холмами, поросшими пышной растительностью, а затем и до Карруэ большого, достаточно протяженного, но, к сожалению, недоступного для мотоцикла, так как его окружает только одна — железная — дорога, по которой местные контрабандисты перебираются в Чили.

Мы оставили мотоцикл в домике лесника, которого не застали, а сами решили забраться на холм, возвышающийся прямо над озером. Но приближался час обеда, а в наших котомках оставался только кусок сыра и кое-какие консервы. Над озером пролетела утка; Альберто, учтя все обстоятельства — отсутствие лесника, расстояние, на котором находилась птица, возможный штраф и т. д. — выстрелил: подбитая утка упала в воды озера. Мгновенно разгорелся спор: кому ее доставать. Я проиграл, и мне пришлось лезть в воду. Казалось, ледяные пальцы вцепились в мое тело, сделав невозможным даже самые простые движения, — характерное для меня удовольствие, которое я обычно испытываю от холода. Двадцать метров туда и столько же обратно, которые я проплыл за добычей Альберто, заставили меня страдать, как негра на Северном полюсе. Правда, жареная утка показалась нам настоящим деликатесом.

Взбодренные обедом, мы в пылу энтузиазма стали карабкаться на холм. И сразу же нашими навязчивыми и малоприятными спутниками стали слепни, которые кружили вокруг не отставая и не упускали момента кого-нибудь из нас ужалить. Подъем оказался мучительным, учитывая отсутствие соответствующего снаряжения и нехватку опыта, но после нескольких изнурительных часов мы взобрались-таки на вершину, откуда, к нашему разочарованию, не открывалось никакого восхитительного вида; соседние холмы закрывали все. Во всех направлениях, куда ни брось взгляд, торчал еще один холм, застивший все остальное.

После нескольких мгновений буйного ликования (не без самоиронии) на снегу, неровно покрывавшем вершину холма, мы принялись спускаться, поторапливаемые надвигавшейся ночью.

Сначала все шло гладко, но затем речка, по руслу которой мы начали наш спуск, превратилась в бурлящий поток, дно было усеяно скользкими камнями, идти по которым было совсем непросто. Нам пришлось держаться росших по берегам ив, пока наконец мы не добрались до предательски запутанных тростниковых зарослей. Темная ночь доносила до нас несметное множество будоражащих звуков, и казалось, что каждый сделанный шаг проваливался куда-то в пустоту. Альберто потерял свои гетры, а мои «водолазные» брюки превратились в лохмотья. В конце концов мы добрались до деревьев, и здесь каждый шаг приходилось делать с величайшими предосторожностями, поскольку тьма была непроглядная, а наше шестое чувство обострилось настолько, что каждую секунду нам мерещилась бездна.

После казавшихся бесконечными часов, когда мы вновь вступили на глинистые берега речки, впадавшей в Карруэ, деревья почти сразу же кончились, и мы вышли на равнину. Огромный, посеребренный появившейся в небе луной олень мелькнул над ручьем и скрылся в чаще. Встреча с «природой» чрезвычайно нас взволновала: мы шли робко, медленно, боясь нарушить покой святилища диких зарослей.

Мы перешли вброд узкий поток, оставивший на наших икрах неприятное ощущение от прикосновения все тех же ледяных пальцев, и добрались до хижины лесника, чье горячее гостеприимство было тут же подкреплено горячим мате и несколькими шерстяными одеялами, под которыми мы и проспали до следующего утра. Когда мы проснулись, было 12.35 дня.

Мы медленно проехали по дороге, окружающей озера, живописный вид которых, по сравнению с Карруэ, был более разнообразен, и наконец добрались до Сан-Мартина, где дон Пендон заставил каждого из нас взять по десять песо за работу, прежде чем двинуться курсом на юг.