1998

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

1998

8 января. Четверг Бортник: «Я не заметил, как быстро ты из провинциала превратился в мерзавца».

Мне это очень понравилось. Я даже не успел обидеться, до того я от души хохотал точности постановки вопроса и остроумию…

10 января. Суббота

Рыжий[352]:

— Золотухин сказал, что он де Сада не отдаст[353].

Любимов:

— Золотухин спился и погиб… «Не отдаст»!

— Нет, не погиб. Он будет играть. Для него в этой пьесе есть «стимул и ндт».

Это заявление шефа надо мужественно воспринять, вникнуть, пережить — и вывод сделать один: шеф всегда прав, и не обижаться за эти слова на шефа, а попытаться исправить его мнение по этому пункту обо мне. Не озлиться.

12 января. Понедельник. Кабинет, вечер

99-й год. Это что! Пушкин родился в 1799-м. Вот так. Если рожать, то Пушкина или Ахматову… Всю дорогу я счастливо смеялся.

15 января. Четверг

Любимов сказал: «Золотухин — сложный человек».

Несколько часов спустя позвал меня к себе шеф, обласкал взором (а я все жду, затаясь, когда он мне скажет про «Мой Эфрос»; когда донесут ему — тогда и скажет) и сказал:

— Хорошо они сделали передачу о тебе, и я там ничего сказал… с юмором. Интересно Плахов придумал… Нет, хорошо. Но эта… Демидова… Я бы на твоем месте сказал: «Вырежьте ее на хрен!» Ну, что это такое. Ну да, я понимаю, ты не вмешиваешься… но что это…

Я понял: его больше всего возмутил тезис Демидовой «Золотухин — самостоятельный человек». Пора заводить свое дело и уходить из-под Любимова, «досостояться», дескать, Любимов уже дать как бы ничего не может.

16 января. Пятница. Мариуполь

Вчера за вечерей вспоминали Иван с шефом Целиковскую.

— Сколько ты прожил с Шацкой?

— 15 лет.

— Да, тоже срок. А я 20… Терпеливые мы с тобой люди, — сказал шеф, усмехаясь…

1 февраля. Воскресенье. Йошкар-Ола

«Жизнь — это практически то, что мы сами себе придумываем», — услышал я по телефону от актрисы Мирошниченко и подивился мудрости и точности изречения.

18 февраля. Среда, мой день

«Гришенька» Александров вскоре после смерти Л.Орловой женился на вдове своего сына от первого брака, с которой сделал монтажный фильм «Любовь». Когда Ю.Завадский хотел ввести на роль миссис Сэвидж больную Марецкую, «звезда» показала зубки: «Если следующий спектакль не мой, я звоню министру культуры».

Отчего подобного нет в моем характере даже близко?! А у Володи было, и в избытке.

Орлова — пунктик — боялась потерять молодость и красоту. «Всю жизнь я режимила».

Почему-то просверкнула мысль: надо приготовиться жить без Ирбис, а приготовиться — это значит освоить, или начать, надежное самостоятельное дело. Может, к тому подспудно призывала меня Алла Демидова по ТВ.

Мы снижаемся. Всю дорогу от Владивостока до Москвы душа трудилась. «Спид-инфо» до корки. О всех женах Высоцкого — и о Тане Иваненко, и о Насте… И о Ксюхе. «Он умер у меня на руках».

25 февраля. Среда, мой день

Илья:

— Я был начальником Калининградского порта. Приехал Театр миниатюр Полякова. Я пригласил весь театр, устроили прием. Там были две потрясающие девки: Томка Витченко и Рысина. У меня разбежались глаза. Они даже смеялись надо мной: «Смотри, он не знает, на ком остановиться!» Ладно. Томка жила в Москве — набережная… там полукругом спускается дом. Лето 1964 года. Я приезжаю в Москву. Прихожу к ней, мы сидим, выпиваем. Где-то поздно ночью звонок, приходит парень… Мы сидим, выпиваем втроем. Три часа ночи. Кто-то должен уйти. Мы ждем, кто это сделает. Она не провожает, не выгоняет никого… нам весело… но мы ждем друг от друга, кто уйдет. В конце концов мы уходим вместе… Прощаемся, берем такси. Он уезжает в одну сторону, я — в противоположную. Через пять минут к ее подъезду подъезжают одновременно два такси. Выходит этот парень, выхожу я… Мы рассмеялись и опять поднимаемся вместе. И до 12 дня выпиваем… Этот парень был Володя Высоцкий. Тогда я, разумеется, не знал… Хотя он и тогда был с гитарой и пел.

Я помню Тамару Витченко — в нее был влюблен весь факультет музкомедии ГИТИСа, а может быть, и весь институт. Она была недосягаема, старше… и только сладко улыбалась и разрешала себя любить и восхищаться ею.

«Почему здесь не говорится об Эдит Пиаф, которая кончилась от наркотиков, почему здесь не говорится о нашем гении Владимире Высоцком, который кончил так же…» — услышал я телемост Москва — Бишкек…

2 апреля. Четверг. 13 часов

Ты напрасно рассчитываешь на какую-то другую жизнь. На время, что у тебя будет на растяжки, на занятия голосом… Твоя жизнь — это гастроли, гостиничные номера, условия полевые, и надо к ним приспособиться и в них приучаться жить и держать форму… на одном квадратном метре уметь делать упражнения, не стесняться обстоятельств — брать гитару и заниматься, распеваться, не обращая внимания на перебранку горничных… не ждать, что будет какоето другое время… его не будет… Вместо Орла будет Брянск… А вместо Брянска — Екатеринбург. Надо возить с собой скалки-скакалки, мячики, прутики…

Это я говорю партнерше. Пойду, проверю — занимается ли?!.

23 апреля. Четверг

…И вот образовался у меня такой своеобразный день. С утра решил я во что бы то ни стало в Донской монастырь попасть, помолиться, Бога попросить, чтоб дал мне сил и вдохновенья начать «Жасмин».

Сегодня день рождения Театра на Таганке, ну ведь праздник!! 34 года назад свершилось великое чудо, был открыт премьерой «Доброго» — спектаклем великим, в котором я имел честь потом долгие годы играть Водоноса, — Театр на Таганке, ставший моим домом, моей судьбой, моими открытиями и поражениями, жизнью моей. И как не отмечать этот день, несмотря на наши раздоры, временные ссоры, неурядицы, — день объединения.

26 апреля. Воскресенье

Последняя Пасхальная седмица — как один день. Мне в Донском яичко подарили и поздравили. Я это яичко любимой моей передам… а любимая моя — Тамара моя милая, перед которой я виноват, которую оскорбил, обидел и унизил, «на спине» которой я выскочил в «Мизантропе». Господи! Спаси и сохрани жену мою.

Когда в моей гримерной Женя Миронов, я ему оставляю какие-то добрые знаки, чтоб ему игралось и хорошо чувствовалось в гримерке и на сцене. Просто, допустим: «Женя! Привет!» Он понял, что мне тоже приятно от него ответ получить, и отвечает: «Привет, Валерий Сергеевич! Сегодня легко игралось, видимо, поэтому долбанулся головой. А в остальном… С уважением, Бумбараш-2 — Е.Миронов»…

3 мая. Воскресенье

Любимов:

— Разрещёние А.И. получено. Он не возражает. 80 лет, я надеюсь, вы знаете когда — 11 декабря 1998 г.

Бортник:

— Мы день рождения Толстого не знаем…

— Солженицын встретил меня с чертежом «Шарашки», видимо, он думал… Эта буквалистика нам не нужна.

Катерина, увидела в руках у уборщицы заявление на мое имя — материальная помощь.

— Что это у тебя? — Прочитала: — Пусть поставит визу Золотухин, и отдай секретаршам.

Хор изобретен в «Шарашке». Работы много будет этому хору.

К 80-летию Солженицына поставил бы я «Прогулки с Пушкиным» А.Терца. Или Владимова. Кстати, надо перечитать роман «Генерал и его армия»…

15 мая. Пятница. Молитва. Театр, № 168

Я думал, будет большой скандал — Бортник не играет «Высоцкого»! Никакого скандала — он[354] сделал вид, что не заметил. Это восхитительно!! И все в дамках! Он не взял его в Израиль. Иван сказал, что этот спектакль он играть больше не будет.

Когда-то Эфрос мне сказал: «Тебе не стыдно было участвовать в этом спектакле?» («В.Высоцкий»), Я, помнится, даже оторопел от такой наглости. Только теперь до меня дошел смысл его слов.

Когда человек умеет многое, у критики есть выбор, соблазн похвалить одно умение в ущерб другому; «Володя, спой!» — на «Гамлете»…

16 июня. Вторник

Молитва.

Мой путь… Я ехал в театр и думал… что уже многие дошлые, дотошные «миноискатели-трупоеды» обнаружили некоторое охлаждение, изменение наших с Высоцким отношений… последнего периода. И все — идиоты — приписывают это «Гамлету»: зависти или еще чему-то в этом роде…

30 июня. Вторник

Молитва.

«Мой Эфрос» — это пространство жизни, зарождения и рождения одной роли — Альцеста… Не было бы «Мизантропа» — моего Эфроса не было бы, был бы — хороший режиссер в моей жизни — но не мой… Не тот, что стал роднее всех.

24 сентября. Четверг

Молитва. Зарядка!!

Надо играть Маркиза. Однозначно — в режиме «Живаго» надо прожить эти два месяца. За оставшуюся неделю сентября надо выучить хотя бы весь текст и прикинуть муз. темы. Никакого расслабления. И написать «Жасмин». К Новому году. Тогда 1998-й будет прожит не зря.

30 сентября. Средамои день

Молитва. Зарядка.

81-й год шефу. «Включайся, Валерий, в де Сада. Тогда я смогу репетировать. Твой напарник не годится… он не сыграет, не надейся. Он не понимает…» И я вчера «включился» снова. Второй раз, и, кажется, он доволен… да и я, в общем, добился того, чего хотел и куда хотел.

7 октября. Средамои день

Молитва. Зарядка!!!

А Господь услышал мою молитву о хорошем дне — и я, сам того не ожидая, вышел на репетицию «Марата», подловил момент и пошел в монолог и заслужил от шефа комплименты. «Наш старейший артист начал репетировать… показал молодым пример… знает текст… ну, иногда… и подтянулись все…» — ну, и так далее. И я без малого три монолога «прошил», и это важно для меня. Присутствовал Мартынов[355], музыку которого пока я не могу освоить, да и не осваивал всерьез, но там что-то есть, и надо раздраконить, но прежде — НОТКИ.

«Кормилец» — Володя Высоцкий — так обозначил я рисунок Елина 68-го года; теперь у меня, в рамке, под оргстеклом. Да, так сложилась моя жизнь, что во многом Владимир помогает мне деньги добыть. В любой программе моей он весомое место занимает — и в смысле метража, и в смысле качества. Уж я про книжку молчу… Дневники — и пр. Так что Кормилец — теперь не в рулоне скрученный с 82-го года — а в рамку багетовую обрамлен и заряжает меня на де Сада.

12 ноября. Четверг

Молитва, зарядка, кофе, душ.

Брожу я по кругу, среди старых газет, в сцене Авенира-дяди[356]… Поднимаю с полу газету и читаю в «Московском К.» от 29 октября следующее:

«Лежу на коечке в коридоре, потому что больница переполнена, довольный, потому что утром кашу дают, и вдруг идет Володя Высоцкий. А мы уже знали друг друга. Он лежал у своего приятеля ниже этажом, в процедурной, и предложил перебраться к нему. Чего у него только в процедурной не было — шашлыки приносили, рыбу, конфеты, стояла пара ящиков коньяка от поклонников. Я банковал по-черному, кормил всех ребят. Высоцкий тогда еще мало снимался, популярность была больше кассетная, и его не очень узнавали на улицах. На Валеру Золотухина была потрясающая реакция, Валера был очень популярен, его узнавали за квартал, и я, когда шел с ними, видел краем глаза, как Володя ревнует. Это на него действовало.

Я слышал много телефонных разговоров, лежа с ним в одной палате, — с кем и как он говорил. И с кем он говорил уважительно, и даже чуть-чуть побаивался, так это с Валерой Золотухиным. Потому что Валера выдавал ему по телефону очень серьезные вещи. Он говорил, что Петрович сейчас вообще выгоняет, ты приди в себя; он с ним говорил очень жестко, и Высоцкий его слушался: «Валерка абсолютно прав, он умница и артист замечательный». Это я слышал и Валерию никогда об этом не говорил. После больницы Володя пригласил меня на один концерт — я заработал 10 рублей. Я его объявил, и он дал мне за это червонец».

Вот такая нечаянная радость с пола, после слова Авенира:

— А почему вы именно эту газету храните, гражданин?

— А я ее не храню, какая попалась.

И рассказал это Олег Марусев[357], и ему надо позвонить.

20 ноября. Пятница

Молитва, зарядка, душ, кофе.

Вчера — первый прогон; шеф доволен как бы первым. Публика в недоумении, как мне кажется…

А у меня сегодня (на сцене пишу) радость нечаянная. На распевке газетку коллеги читают — рецензия на «Марат-Сад»: «И изумительный де Сад…» и пр. И шеф сразу: «Создатель бессмертного образа де Сада. Как дела?» Мои дела, Ю.П., неотрывны от ваших, неотделимы… как в «Мастере»… Помянут тебя, помянут и меня и т. д.

21 ноября

Молитва, суббота, у генерала, холодно.

«И совершенно изумителен Сад, которого играет Золотухин. Этот мрачный, страдающий сумасшедший мудрец, дирижируя спектаклем в спектакле, держа в руках его ниточки, находится где-то в другом мире, который не доступен ни тирану-директору, ни его пациентам, ни зрителям, ни, возможно, режиссеру Любимову». Последнее мне особенно нравится, импонирует.

И вчера Каталина посылала мне воздушные поцелуи, показывала жестами свой восторг от Линдт[358] и мне — на большой палец, дескать, выбор твой, Валера, офигителен… А Каталина, как всегда, — главный оценщик, рецензент и инструмент воздействия на мнение и действия Любимова. А шеф преподнесенные ему вчера цветы мамой Бэби отдал любимой своей и моей Шарлотте Корде. Так что я не понимаю — не зря я связался, что ли? Забросить свои рукописи, романы… С августа три с половиной месяца многостаночник, с утра до вечера в театре… Неужели не зря? Но я получаю удовольствие от игры, от текста, от себя и, главное, от правды — своего мира, который я себе придумал и организовал в спектакле.

23 ноября. Понедельник

Молитва, зарядка, душ.

«Юрий Любимов подтвердил свой класс».

«Поставив свой лучший спектакль за последние 10 лет, Любимов вернул «Таганку» во времена ее расцвета».

«Ему вновь после нескольких полуудач удалось уловить идеально верный тон разговора с залом…» и т. д.

Так вот — благослови, Господи, на эти два спектакля: сегодня и завтра. И не забудь про коллег моих.

24 ноября. Вторник

Молитва, зарядка, душ, кофе.

Так вот — роль села на меня как хороший, подогнанный костюм. И я вчера поставил себе проходной балл… и спектакль становится любимым… Это мое отдельное существование. На лестнице, в спектакле, на своей рещётчатой, узкой мансарде — где я держу в руках ниточки спектакля, находясь в другом мире, недоступном ни… ни… ни, возможно, режиссеру Любимову. Благодарю тебя, Господи, благодарю и добрыми, вечными словами вспоминаю Бродского — от которого оттолкнулся в поэтической характерности Вертинского.

Передо мной очень хорошая фотография — Любимов и я на репетиции «Марата»… Мрачный Любимов — нацеливающий меня на де Сада. И я — как хищник, как снайпер, киллер, следящий за дублером. И выследил, и выстрелил… вчера!

К статье в «Сегодня» Любимов не может отнестись хорошо при всем при том… — она как бы зачеркивает все спектакли в прошедшем 10-летии — полуудачи… И опять его вывозит политическая ситуация, а он руками и ногами открещивается от политического театра… Глупо! «10 дней», «Что делать?», «Мать» — кого интересует теперь, какими соображениями он руководствовался, беря эти названия для сценического воплощения?!

29 декабря. Вторник. Молитва — время 14:10

Горит свеча. Сейчас я начну играть свой последний спектакль в этом году. Господи, спаси и сохрани. Я в форме и выгляжу хорошо. Спектакль — «Марат», для меня дорогой и счастливый. В нем зажглась звезда Линдт. Да и моя работа мне доставляет радость. Дай, Господи, нам всем сегодня легкости и скорости, и пусть год уходит с хорошим…