ЭПИЗОДЫ РАЗНЫХ ЛЕТ

ЭПИЗОДЫ РАЗНЫХ ЛЕТ

Никогда не думал, что мне придется писать воспоминания об Ильфе и Петрове.

Казалось, что эти сердечные, всегда чем-то взволнованные, веселые, молодые люди надолго переживут нас, литераторов старшего поколения.

Я работал с Ильфом и Петровым в «Правде» и в «Крокодиле». Но, разумеется, никогда я ничего не записывал.

Вот и получается, что теперь приходится восстанавливать отдельные эпизоды, рассыпанные в памяти, без всякой последовательности и связи.

НА ДАЧЕ У ДЕМЬЯНА

Однажды вечером мы отправились в Мамонтовку, на дачу к Демьяну Бедному. Нас было пятеро — Михаил Кольцов, Ильф, Петров, Василий Регинин и я.

Приехали мы по делу. Надо было обсудить вопрос о новом сатирическом журнале.

Поговорили, поспорили, пошутили, посмеялись, попили чаю и наконец заговорили о журнале. Стали думать — как его назвать?

Это ведь нелегко — найти подходящее имя для сатирического журнала.

Наступило долгое молчание. Мы думали. Все вместе и каждый в отдельности.

Только один Евгений Петрович не желал молчать. Это было не в его характере. Он шутил, хохотал, рассказывал смешные истории.

Словом, мешал думать.

Ильф посмотрел на него укоризненно и заметил:

— Слушайте, Женя, дайте же людям сосредоточиться. — И, обращаясь ко всем нам, добавил: — Чудак, совершенно не умеет молчать.

— Чудаки украшают жизнь! — шутливо заметил Кольцов, цитируя Горького.

И тогда не помню уже который из нас воскликнул:

— Товарищи, а почему бы не назвать журнал «Чудак»?

После небольшой дискуссии все согласились на это. И вскоре, под редакцией Михаила Кольцова, начал выходить в Москве сатирический журнал «Чудак».

«МОНАХ» и «ЧУДАК»

Конец 1929 года. Скоро должен выйти в свет в издательстве «Огонек» первый номер «Чудака».

На специальном совещании, созванном в «Огоньке», Ильф и Петров предложили организовать «небывалую рекламу» новому журналу — «не в лоб, а исподтишка», так, чтобы читатель и не заметил, как его произвели в подписчики…

В то время в газетах стали появляться заметки о неопубликованной поэме А. С. Пушкина «Монах». Было решено напечатать в «Огоньке» вроде как бы отрывок из этой поэмы. Текст отрывка поручили написать Михаилу Пустынину, а комментарий — Ильфу и Петрову.

Спустя день, стихотворный текст и прозаический комментарий были готовы, и в очередном номере «Огонька» появилась полоса, состоявшая из «отрывка неизданной поэмы» и «пушкиноведческих» комментариев к ней, где недвусмысленно рекламировался новый журнал.

«ПУШКИНИСТЫ, ПУШКИНОВЕДЫ

И ПУШКИНИАНЦЫ

О ВПЕРВЫЕ ОПУБЛИКОВАННОМ ОТРЫВКЕ

ИЗ ПОЭМЫ А. С. ПУШКИНА „МОНАХ“

П. Е. Щегольков.

Пушкин любил играть рифмами. Нетопырь и не топырь, по калачу и поколочу чрезвычайно напоминают по своей конструкции соответствующее место из опубликованного отрывка: „Он хмур, а на уме у тех очарование утех“. Что же касается встречающегося в контексте слова „чудак“, озадачившего некоторых критиков, то я считаю это простым совпадением. Слово „чудак“, несомненно, было известно Пушкину, в эпиграммах которого это слово встречается дважды.

Профессор П. H. Косулин. Среди пушкинистов, я знаю, уже есть такие, которые склонны считать опубликованный отрывок из поэмы „Монах“ шуткой издательства „Огонек“, рекламирующего выпускаемый им новый сатирический журнал „Чудак“. Но мы должны бороться с этим течением. Ни на одну минуту в нашей среде — среде каменных пушкиноведов — не должно быть сомнения в подлинности опубликованного отрывка. „Монах“ — это шутка Пушкина, а не „Огонька“. В этой поэме повторяются мотивы из „Графа Нулина“, „Домика в Коломне“ и особенно — из „Гавриилиады“. Лично я настаиваю на принадлежности опубликованного отрывка перу Пушкина. В стихотворениях Пушкина слово „нетопырь“ встречается трижды.

Н. О. Вернер. Не может быть и двух мнений относительно подлинности впервые опубликованного отрывка. Пушкин любил вольные темы с оттенком антирелигиозности, попутно популяризирующие новые журналы. Если стих не везде гладок и безупречен, то нельзя забывать о том, что „Монах“ написан молодым Пушкиным, еще не поднявшимся до классических строф „Онегина“. Мы, пушкинианцы, утверждаем, что опубликованный отрывок из поэмы „Монах“ — факт, а не реклама, в противовес группе сотрудников нового журнала „Чудак“, — кстати сказать, весьма интересного и назидательного журнала, — утверждающих, что означенный отрывок — не факт, а реклама. Всех сомневающихся в подлинности впервые опубликованного отрывка мы отсылаем к „Монаху“, где молодой, лицейского периода, Пушкин выявлен во весь свой доогоньковский и дочудаковский рост…»

МУЗЫКАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ

— Послушайте, какая у меня приключилась история с ударником. То есть, с тем самым музыкантом в оркестре, который играет на турецком барабане и металлических тарелках, — сказал мне однажды Евгений Петров. — Сижу я как-то в опере, в ложе над оркестром. Сижу и по привычке внимательно наблюдаю за тем, что происходит подо мной, в оркестровой яме. И вот вижу — ударник, этакий бравый мужчина в больших очках, играет в шашки с свободным от работы оркестрантом. Играет — ну и пусть, думаю, играет. Но вот наступает момент, когда, как мне известно, через минуту или две обязательно надо ударить в тарелки. Я точно помню, что именно здесь полагается звенеть тарелками. А он увлекся шашками. Проходит минута. Я обливаюсь холодным потом. Он непременно пропустит момент, обязательно пропустит из-за этих глупых шашек, черт бы их побрал! Я выхожу из себя. Я вскакиваю с места. Я уже собирался крикнуть ударнику, чтобы он… Но в эту секунду он спокойно приподнимается со своего места, ударяет два раза в тарелки и опять садится за шашки. Смешная история, правда? Но самое смешное — то, что история эта стоила мне много здоровья…

КАК СОЗДАВАЛАСЬ «ЛИТЕРАТУРНАЯ ОТМЫЧКА»

В 1932 году «Крокодилу» исполнилось десять лет.

Утверждать, что страна бурно отмечала эту дату, было бы явным преувеличением. И мне хочется напрячь все свои силы, чтобы избегнуть этого.

Поэтому признаюсь, что страна отнеслась к юбилею с завидным спокойствием. Но в редакции журнала засуетились — решили считать дату знаменательной и отметить ее.

Стали готовить специальный юбилейный номер журнала. В номере, кроме всего прочего, предполагалось напечатать фельетон Ф. Толстоевского.

Напомним молодому читателю, что И. Ильф и Е. Петров очень часто в ту пору печатались под этим псевдонимом.

И вот в назначенный день явились в редакцию Ильф и Петров с пустыми руками. Добрейший и милейший Михаил Захарович Мануильский, тогдашний редактор, был вне себя, но сердиться он не умел, и его выговоры нерадивым авторам не отличались высокой квалификацией.

— Товарищи! — сказал он Ильфу и Петрову. — Нехорошо… Ей-богу, нехорошо… Поймите — нехорошо…

— Завтра будет хорошо, — сказал Ильф.

— Завтра рано утром мы принесем, — добавил Петров.

— Всю ночь будем работать как проклятые, — сказал Ильф.

— Не будем ни спать, ни есть, — добавил Петров.

Но редактор был неумолим. В его голосе появился металл.

— Садитесь вот за этот стол и работайте, — сказал он. — Вы не уйдете отсюда, пока не напишете фельетон. Понятно?

— Ничего не попишешь — придется писать!

Не помню, кому именно принадлежало это восклицание, но друзья осуществили свое намерение.

Они сели в углу комнаты за маленький столик и приступили к работе, не обращая ни малейшего внимания на всех прочих, находящихся здесь же, — на сидящих, курящих, говорящих, шумящих.

Садясь к столу, Ильф торжественно произнес:

— Первая фраза фельетона должна быть такая — «Позвольте омрачить праздник».

А минут через десять мы услышали, как Евгений Петрович читал Ильфу черновой набросок тех строк, в которых намечалась тема вещи!

— «О читателе нужно заботиться не меньше, чем о пассажире. Его нужно предостеречь.

Именно с этой целью здесь дается литературная фотография („Анфас и в профиль!“ — добавил Ильф) поставщика юмористической трухи и сатирического мусора».

— «Работа у него несложная, — добавил Ильф. — У него есть верный станок-автомат, который бесперебойно выбрасывает фельетоны, стихи и мелочишки, все одной формы и одного качества».

Так они сидели и работали, спорили, смеялись. Иронизировал Ильф, горячился Петров.

И все явственнее возникал в этих спорах острый фельетон против халтурщиков на сатирическом фронте.

В фельетоне были пародии на шаблонный международный фельетон, на такой же фельетон на внутреннюю тему, но особенно, по-моему, удалась пародия на эпиграф («Из газет») к стихотворному фельетону.

Вот этот эпиграф:

«Сплошь и рядом наблюдается, что в единичных случаях отдельные заведующие кооплавками, невзирая на указания районных планирующих организаций и неоднократные выступления общественности и лавочных комиссий, частенько делают попытки плохого обращения с отдельными потребителями, что выражается в недовывешивании прейскурантов розничных цен на видном месте и нанесении ряда ударов метрическими гирями по голове единичных членов-пайщиков, внесших полностью до срока новый дифпай. Пора ударить по таким настроениям, имеющим место среди отдельных коопголовотяпов.

(Из газет)»

После этого маловразумительного эпиграфа следовал фельетон, состоявший из четырех стихотворных строчек:

Нет места в кооперативном мире Головотяпским сим делам. Не для того создали гири, Чтоб ими бить по головам…

Редактор торжествовал. Фельетон получился, и очень неплохой фельетон!

Они много работали. Они любили работать.

Они страстно любили свой жанр, но при этом не чурались никакой черновой работы в журнале.

Они были уже почитаемыми и читаемыми писателями, но если нужно было отредактировать читательское письмо, они это охотно делали. Написать десятистрочную заметку? Пожалуйста! Шутливый диалог из двух строк? С удовольствием! Смешную подпись под карикатурой? Давайте сюда!

Они никогда не играли в маститых.

В этом, вероятно, и состоял один из «секретов» их популярности у читателей и любви, с какой мы все неизменно к ним относились.