* * *

* * *

Форменным несчастьем, не только моим, но и каждого автора, стали типографские опечатки. Точно так же, как за ошибки строителей винят проектировщика, так и за опечатки винят автора. Я-то знаю, что «свинные и куринные окорочка» – это не автор кулинарной книги и не корректор изобрел, а попросту виноват наборщик, но читателю-то откуда это знать? Я знаю, что фразу "Джордж приехал на «тойоте-корове» вместо «тойоте-королле» создал не Маклин и не переводчик. А орфографические ошибки в «Крестоносцах» Сенкевича? Школьники читают, а потом взрослые люди, естественно, не умеют грамотно писать.

Мне подложили парочку свиней. Первая оказалась в «Крокодиле из страны Шарлотты». Я четко написала, что на проезжей части свернула влево. Потом «влево» мне почему-то изменили на «вправо», и все потеряло смысл. В «Больших заслугах» меня доконало издательство «Альфа». Вместо «эта хилая Мизя» они поставили «эта милая Мизя»! Ведь есть все-таки разница! Представим себе кривого, больного урода, которого вместо «хилый» вдруг называют «милый»! Люди, мне только повеситься остается, больше ничего! Или «бор», который мне изменили на «бар»! Одно дело, если люди отправились собирать грибы в бор, и совсем другое дело – если в бар!

В романе «Что сказал покойник» меня добили географическим ляпсусом. Я упустила этот момент, когда читала корректуру, и только читатели уведомили меня об ошибке. Откуда у редакции взялись Острова Белого мыса, не знаю! Убейте меня, в подлиннике было черным по белому написано: Острова Зеленого Мыса, Capo Verde.

Когда-то я писала статью о дизайне интерьера и отдала ее перепечатать машинистке. Речь в статье шла об англосаксонском стиле. Так вот, машинистка изобрела свой стиль: НАГЛО-САКСОНСКИЙ, причем придерживалась его весьма последовательно.

Иногда такая опечатка меняет весь смысл произведения. Одна переводчица с ужасом обнаружила, что смысл переведенного ею рассказа был извращен одной-единственной буквой. Вот как это произошло.

Рассказ – пера одного из американских писателей, не помню кого именно – сводился к тому, что бедную девушку, дочь смертельно больной матери, соблазняет циничный миллионер. Он обещает ей златые горы, но порядочная девушка холодна к его посулам. И тут миллионер прознал про ее слабое место – больную мать – и пообещал девушке огромную сумму на лечение матери, если та проведет с ним ночь. Кульминационная фраза этой сцены звучала так:

– Да! – сказала Мэри.

В изданном тексте черным по белому стояло:

– ДО! – сказала Мэри.

Комментарии излишни.

Иногда я думаю, что за учителя были у наших корректоров, редакторов и наборщиков. Мои подозрения, что неправильнописанию их учили в школе, вполне оправданны, если вспомнить один случай.

Соседка, мать девочки-школьницы, пришла к нам выяснить, как пишется слово «почерк». Я ответила. Оказалось, что девочка написала правильно, а учительница исправила ей на «поДчерк». Боже мой...

И как тут удивляться капралу милиции, из глубокой провинции, который в протоколе написал, что преступник был взят в ресторане «Фигвам»! Он не имел в виду, что ресторан назывался столь вызывающе и дерзко, просто он считал, что слово «вигвам» именно так и пишется. Замечательные у него, должно быть, были учителя!

Собственно говоря, проехавшись по здравоохранению, надо было бы теперь посвятить время и место просвещению, потому что эта область точно так же требует призвания и жертвенности. Однако собственных печальных воспоминаний и собственного опыта у меня нет, поскольку в дни моей молодости учителя были замечательные, а позднее, честно говоря, я избегала школ, как чумы. Тесный контакт с учительницей моего сына у меня произошел только раз и характеризует ее не с самой худшей стороны.

Это была учительница русского языка. У ребенка моего двойки по этому предмету были непрестанные, как полярная зима, близился конец года, а ребенку грозила переэкзаменовка на осень. Такая перспектива ему не улыбалась, а учительница была настолько уверена в двойке, что даже не хотела его спрашивать. Я вмешалась, потому что он на моих глазах битых две недели учил этот злосчастный предмет, и я считала, что старания надо как-то вознаградить. Я отправилась к учительнице.

– Проше пани, если он два года ничего не делал, то каким чудом смог выучить все за две недели? – сердито спросила меня учительница.

– Да, вполне с вами согласна. Но ведь часть воспитательной деятельности в том и состоит, чтобы ему это доказать, поэтому помогите мне, прошу вас. Пусть парень сам убедится, что ничего не знает, иначе он во веки веков будет считать, что он умный, а мы с вами обе дуры.

Пожав плечами, она велела сыну прийти на экзамен. Я ждала в коридоре. В глубине души я очень надеялась на благополучный исход, потому что немного знала собственных детей. Разумеется, речь шла о Ежи, а не о Роберте. Роберт на такие мелочи, как двойки в школе, плевал с высокой колокольни.

Через полчаса изумленная учительница вышла из класса, удивлена она была так, что глаза лезли на лоб.

– Вы знаете, он действительно все выучил, – в полном ошеломлении призналась она. – Может быть, раньше он только притворялся? Я поставила ему тройку. Ничего не понимаю...

Бог весть в который раз я благословила в душе отцовские гены моих детей. Они и впрямь имели способности к иностранным языкам.

Разумеется, к опечаткам это никакого отношения не имеет.