* * *

* * *

В одном я совершенно уверена – и потому сразу предупреждаю читателей: мешанина в приложении побьет все рекорды, как по части хаоса во времени, так и в событиях. Оказалось, что у меня просто талант все забывать и упускать из виду. Сперва покончу с «Энергопроектом», чтобы больше к нему не возвращаться. В бытность мою там происходили весьма поучительные события.

В скобках хотела бы признаться, что у меня большие проблемы с именами. Не говоря уже о табунах Ежи, теперь я вижу, что перепутались еще и Тадеуши. Я не вправе оглашать их фамилии, поскольку люди эти живы, и не каждому нравится, когда на него показывают пальцем, поэтому я пользуюсь именами, из-за чего они перепутались между собой. Придется их перечислить.

Один Тадеуш – это мой дядя, муж Тересы. Второй – это мой коллега по работе, лучшая половина Эвы. Третий, Тадик, – сын моего молодого приятеля Мацека. Теперь еще добавился четвертый, сотрудник из «Энергопроекта».

Не помню его специальности, вроде бы конструктор, но звали его именно Тадеуш, был он красивый, симпатичный, интеллигентный и хорошо воспитанный, с прекрасными манерами. Я его очень любила. Нет-нет, никакой сердечный трепет тут не примешался, потому как муж и ребенок занимали мое время и сердце без остатка, но ведь бывает же и платоническая любовь!

Не исключено, что он пытался за мной скромно ухаживать, скорее всего просто так, шутки ради. Как-то мы с ним вместе возвращались через сквер с работы... Может, это были Лазенки? Хотя откуда взяться Лазенкам между Кручей и Груецкой! Неважно, где это было, но факт, что в том скверике он пытался меня поцеловать. Я понимаю, что одной этой фразой способна заставить современную молодежь лопнуть со смеху. Но, во-первых, это происходило сорок лет тому назад, во-вторых, я ведь уже ясно сказала, что воспитание у меня было довоенное. Кстати, могу сообщить, что у меня в институте была приятельница, которая ужасно стеснялась причесываться при мужчинах. Распускание волос в присутствии лица противоположного пола для нее было более страшным грехом, чем для мусульманки – показать личико. Так что я не побила рекорда в области целомудрия. Однако от поцелуя я с ужасом отшатнулась, Тадеуш не настаивал на своем, его мое поведение скорее рассмешило, и он сказал мне тогда очень умные слова:

– Вы такая молодая, что я могу позволить себе дать вам совет. Никогда не показывайте мужчине этой убийственной серьезности в глазах...

Я приняла совет к сведению, но дело не в этом. Флирт флиртом, но мы все-таки подружились, и Тадеуш рассказал мне о своем детстве. Я готова была дать голову на отсечение, что он воспитывался в благородной семье дворянского происхождения, среди любящих родителей, а оказалось – ничего подобного, ни в каких салонах он не вращался, скорее уж в придорожной канаве. Его родители погибли в самом начале войны, и он остался с бабкой, старой, больной и, видимо, глупой. Она не обращала на ребенка никакого внимания, ребенок же быстренько сообразил, что пропитание он должен добывать себе по методу волчьей стаи. Он прибился к дружкам постарше, замечательно выучился воровать, тогда это было даже признаком патриотизма, потому что воровали у немцев из железнодорожных вагонов, жизнь он вел совершенно беспризорную, а после войны перед ним открывались все шансы стать записным бандитом. Это ему не понравилось, неизвестно почему. Ему очень хотелось учиться, он добровольно пошел в школу, добровольно усваивал знания, хватался за самые разные заработки, кормил себя и бабку, потом получил стипендию. Окончил учебу и пошел работать, а откуда у него взялось настоящее светское воспитание – не знаю. Может, еще до войны его так воспитывали родители, может, бабушка применяла, сама того не зная, прекрасные методы воспитания. Не исключено, что она просто не умела есть иначе, как вилкой и ножом. А может, просто гены сказались, потому что родом он был из хорошей семьи. Во всяком случае, по его внешнему виду никто не догадался бы о его подзаборно-бандитском прошлом.

Тадеуш совершенно перестал со мной флиртовать и переключился на чертежницу, некую Ванду, у которой были волосы исключительной красоты. Я восхищалась ими, не скрывая зависти.

– Если бы вы только знали! – ответила Ванда. – Год назад я была совершенно лысая!

Я изумилась и не поверила, поэтому попросила рассказать подробнее. Ванда не отказывалась.

После какой-то болезни она настолько облысела, что на голове у нее было больше проплешин, чем волос, кроме того, и остатки лезли пучками: на горсти уже их не хватало. В отчаянии она решила попробовать чей-то совет и стала мазать голову касторкой, из-за чего в течение целого года у нее попусту пропадали субботы и воскресенья, потому что процедура выглядела следующим образом: в субботу вечером надо было втереть в голову теплую касторку при помощи зубной щетки, помассировать кожу головы, обмотать башку полотенцем и спать в таком виде. Утром в воскресенье она мыла остатки волос и ждала, чтобы они высохли, потому что в те времена фен был недоступной роскошью. Стиснув зубы, она выдержала этот год, и результат был потрясающий: грива у нее выросла как у дикой лошади.

Потом пришел момент, когда отправились в голубую даль и мои волосы. Никаких тяжких болезней у меня не было, разве что какие-то мелкие недомогания, но волосы стали выпадать толстыми прядями, и я страшно перепугалась, отнюдь не желая сравниться с нашим тогдашним премьер-министром. И тут, вспомнив о Вандиной касторке, я кинулась проводить курс лечения, с той только разницей, что мне не приходилось жертвовать субботами и воскресеньями, не говоря уже о том, что означает вечер выходного дня для молоденькой девушки, а что – для многодетной матери. Мне нужен был только свободный вечер дома, потому что как-то нелепо выходить на улицу с полотенцем на голове; я держала эту касторку на голове часов пять или около того, потом мыла голову и спала для разнообразия на бигуди. Эта китайская пытка знакома всем женщинам. Я выдержала три месяца, результат был такой же, как у Ванды: при самом сильном дерганье вылезал от силы волосок, ну, два. Через пару лет ситуация повторилась, я снова бросилась на касторку, и она снова потрясающе помогла.

Я авторитетно утверждаю, что нет лучшего лекарства для волос, касторка действует безотказно и сулит только два неудобства. Во-первых, каждое мытье головы – а делать это надо минимум раз в неделю – отнимает семь часов, и, во-вторых, это форменное несчастье для натуральных блондинок. Под влиянием касторки волосы слегка темнеют и выглядят так, словно отрастают после окраски. Зато, вопреки всем опасениям, волосы совершенно ничем не воняют и без труда отмываются, если не жалеть шампуня и горячей воды.

Там же, в «Энергопроекте», произошла история с пани Генрикой, и ее я тоже считаю назиданием для всех. Надеюсь, что пани Генрика мне простит.

Пани Генрика в свои тридцать два года была вдовой, работала она чертежницей. Она успела закрепиться на работе еще в те времена, когда чертежникам платили сдельно, зарабатывала очень хорошо, зато вид у нее был ужасный.

Если описывать ее сверху, то темные завитые волосы на темени у нее были прилизаны так, что голова выглядела словно бы наполовину срезанной. Возле ушей, наоборот, волосы торчали во все стороны. Лицо она не красила, носила жуткий халат, толстый и засаленный, на ногах – чулки в резиночку и дешевые полуботинки на низком каблуке. В общем, ни дать ни взять провинциальная учительница, совершенно махнувшая на себя рукой.

Она призналась мне, что ее муж, за которым ей пришлось в течение нескольких лет ухаживать, был старше ее на тридцать восемь лет, и замуж за него она вышла не из страстной любви, а из уважения и восхищения. Она идолопоклоннически обожала в нем мудрость и характер, но почти десять лет вела с ним очень трудную жизнь: оказалось, что он болен раком. Он все больше слабел, умирал тяжело и долго, до конца не потеряв своих благородных черт.

Пани Генрика не без причины рассказывала мне все это. Однажды в командировке она встретила молодого парня, который ей понравился. Ничего такого не последовало, но она вдруг сделала для себя открытие.

– И понимаете, – говорила она с умилением и немного смущенно, – когда он схватил мой чемодан... Я обомлела. Мне же в голову не приходило, что мужчина может носить чемоданы, ведь всегда их таскала я, а он так легко это сделал, что у меня просто дух захватило...

Мы обе с уже описанной ранее Данусей, которая потом вышла замуж за египтянина, решили вдруг сделать из пани Генрики молодую женщину. Неделю-другую она сопротивлялась, но в конце концов поддалась нашему нажиму. Я погнала ее к парикмахеру, ее подстригли и причесали под Симону Синьоре. Дануся помчалась с ней вместе в комиссионный магазин – единственное место, где можно было в те времена купить что-нибудь приличное, и они отхватили роскошное платье и элегантные туфли. Пани Генрика на этом не остановилась: она подкрасилась, нацепила белые клипсы и в таком виде заявилась в конструкторское бюро. Она мигом расцвела, как роза, поскольку в коридоре ее не узнали двое мужчин из того же самого бюро.

– Да ведь это красивая женщина! – возопил по том при мне один из них, совершенно остолбеневший.

Пани Генрика помолодела лет на пять, привыкла к своей новой внешности и решила так держать! В очередной командировке она снова познакомилась с каким-то парнем и пришла ко мне поделиться и посоветоваться.

В виде отступления хочу обратить ваше внимание на то, что обо всех тайнах, которыми со мной тогда делились, я на протяжении сорока лет не пикнула никому ни словечка. Но ведь теперь прошло уже сорок лет, истекли все сроки давности, а?..

Вернусь к пани Генрике.

– Не знаю, что и делать, – сказала она мне. – Он в меня, похоже, влюбился, совсем голову потерял, а я стараюсь крепиться по мере сил, но я тоже влюбилась.

– Ну и отлично, – похвалила я. – И что?

– Да что вы, что ж тут хорошего? Он же моложе меня на семь лет!

– А он об этом знает?

– Даже не догадывается. Он думает, что мне лет двадцать пять-двадцать семь. Ума не приложу, как мне быть.

– Дать себя соблазнить, – твердо посоветовала я. – А признаться в своем возрасте только тогда, когда он окончательно с ума сойдет.

Пани Генрика загрустила.

– Но ведь он меня бросит. Еще пять лет – и мне будет тридцать семь, а ему всего лишь тридцать, он кинется на молоденьких, и что дальше?

– И ничего. Сразу настройтесь на то, что он вас бросит, а пока будете счастливы. Каждую из нас в любой момент могут бросить, и из двух зол лучше уж быть к этому готовой, чем оказаться внезапно перед лицом такой ситуации. А что переживем – то наше. Да ну вас, не валяйте дурочку: это же вроде как не пойти в кино или на танцы, потому что потом надо будет возвращаться обратно домой!

На пани Генрику аргумент подействовал, она отважилась на роман с тем парнем. Встретив ее через несколько лет, я испытала огромное удовлетворение.

– Я все хотела вас поблагодарить, – сказала мне пани Генрика с искренней признательностью, – это вы тогда меня уговорили. Он меня как раз только что бросил, и мне паршиво, но ничего страшного! Ведь я прожила с ним несколько прекрасных лет. Он меня на руках носил. Без вас я бы все сомневалась, как дурочка, и ничего бы не получилось. А теперь надо мне решиться и выйти замуж за кого-нибудь такого, средних лет... Это уже, конечно, не то, но все-таки человек рядом будет...

Я потеряла пани Генрику из виду и не знаю, что с ней произошло в дальнейшем, но подтверждение собственной правоты меня очень поддержало.

И я сразу вспомнила другую историю.

В «Энергопроекте» работала еще одна чертежница по имени Натя. Она, в свою очередь, происходила из так называемых социальных низов, и вкус у нее был уже сложившийся: красный плюш с кисточками и позолоченные люстры казались ей верхом красоты и элегантности. И что странно: при этом она умела одеваться с безошибочным вкусом, одежда ее от плюша с кисточками отличалась как небо от земли. Инстинкт, что ли?.. И она твердо решила покорить одного конструктора, парня очень красивого и высокообразованного, владеющего иностранными языками, способного, с блестящей перспективой. Загвоздка была в его тогдашней даме сердца, девушке очень красивой и по уровню развития ему куда более подходящей. Натя, однако, отличалась обаянием, прекрасно танцевала на коньках и к тому же знала, чего хочет.

– Фиг он от меня просто так получит, – упрямо говаривала она мне. – Пусть сперва женится. И вы еще увидите...

Увидела: он действительно женился, вызвав сенсацию во всем конструкторском бюро. И опять же я встретила Натю спустя несколько лет. Выглядела она потрясающе и сверхэлегантно.

– Я закончила школу, – призналась мне она. – Потому что, знаете, к нему приходят разные знакомые, коллеги. Мать честная, я же вообще не понимаю, о чем они говорят! Нет-нет, вы не думайте, я же не такая дура, чтобы рот разевать, я ни слова, все молчу, киваю, даже не улыбаюсь, и все думают, будто это я такая умная. Но ничего, я все лучше справляюсь, ребеночек у нас есть, а я, если угодно, и еще одного могу родить...

По какой-то необъяснимой ассоциации у меня перед глазами встает пример собственного сына. Нет, Натя и ее взгляды здесь ни при чем, сын вспомнился мне скорее в связи с пани Генрикой и ее первоначальной прической.

Я не динозавр и к прическам молодежи особенно не придираюсь, но в свое время была очень модной прическа под Иванушку-дурачка. Мой старший сын этой моде последовал, и была она ему исключительно не к лицу. Честное слово, очень тяжело смотреть на собственного ребенка, если у него при этом рожа абсолютного дебила, а он именно так с этими волосенками и выглядел. Я его ласково попросила, чтобы он постригся как-нибудь иначе, что не дало никаких результатов. Я попросила энергичнее. Тоже нулевой результат. В конце концов я ему пригрозила, что с такой прической и такой мордой домой может не приходить. Пришел. И в одиннадцать ночи я выгнала его на Центральный вокзал, потому что только там в это время и работала парикмахерская, запретив переступать порог дома нестриженым. Он пошел надутый, возмущенный, со слезами на глазах, но на следующее утро я могла тешить глаз созерцанием нормальной личности с необходимой степенью умственного развития.

Насчет его теперешних причесок пусть голова болит у моей невестки.