«Не бойся, России я не пропью»

«Не бойся, России я не пропью»

20 июня 1942 года пополнились ряды Героев Советского Союза АДД. Указом Президиума Верховного Совета СССР этого высокого звания были удостоены майор С. А. Асямов (посмертно), капитаны С. К. Бирюков, И. Е. Гаврыш, А. К. Кувшинов, Я. И. Пляшечник, В. Г. Ситнов, Ф. Ф. Степанов, В. М. Чистяков, старшие лейтенанты Г. А. Алексеев, В. Н. Осипов, П. А. Таран, С. А. Харченко, Ю. Н. Петелин, лейтенанты Н. В. Гоманенко, Б. Д. Еремин, Д. З. Тарасов и младший лейтенант И. Т. Вдовенко.

Звание Героя Советского Союза получили члены экипажа, совершившие дальний перелет в Америку с В. М. Молотовым: командир корабля Э. К. Пусэп, штурманы С. М. Романов и А. П. Штепенко. Орден Ленина получили летчик В. М. Обухов и бортинженеры С. Н. Дмитриев и А. Я. Золотарев. Остальные члены экипажей были также награждены высокими правительственными наградами.

Указом Верховного Совета СССР от 20 июня 1942 года за боевую работу была награждена большая группа личного состава АДД. Шестьдесят шесть человек были удостоены ордена Ленина, и среди них подполковник А. И. Венецкий, капитан С. И. Литинский, старший лейтенант И. Ф. Андреев, старшина Г. Т. Марков и другие. Орденом Красного Знамени были награждены 213 человек, в том числе майоры А. В. Материкин и В. П. Бобков, старшие лейтенанты М. С. Васильев и Н. П. Минаков, лейтенант Н. И. Макарычев и капитаны Н. М. Горбунов и Г. И. Несмашный, старший сержант М. П. Окшин и другие.

22 июня 1942 года на торжественном собрании частей 45-й авиадивизии было постановлено ходатайствовать о зачислении майора С. А. Асямова почетным летчиком дивизии и о включении его навечно в списки 746-го авиаполка 45-й авиадивизии.

Первыми орденами Отечественной войны 1-й степени были награждены майоры С. П. Алейников и П. П. Марков, капитаны В. И. Патрикеев, Г. М. Рогозин и М. В. Симонов, старшие лейтенанты Н. Н. Кириллов, Б. Б. Ширяев и другие, всего 22 человека. Орденами Отечественной войны 2-й степени — 16, Красной Звезды — 343, медалью «За отвагу» — 265 и «За боевые заслуги» — 167 человек.

Нужно сказать, что к этому времени в АДД, было уже значительное число экипажей, совершивших по сто и более боевых вылетов. Среди них экипажи майоров Александра Краснухина, Дмитрия Чумаченко, Степана Швеца, капитанов Ивана Андреева, Александра Молодчего, Михаила Симонова, Романа Тюленева, старшего лейтенанта Алексея Гаранина и другие. Я назвал для примера лишь часть экипажей только из соединения генерала Н. И. Новодранова, перечислить всех здесь невозможно.

К 18 августа — Дню авиации — экипажи Дмитрия Чумаченко и Михаила Симонова совершили по 150 боевых вылетов. Каждый боевой вылет дальнего бомбардировщика сопряжен с огромными трудностями и напряжением сил всего экипажа. Полет к намеченной цели длится многие часы и проходит над территорией, занятой противником, где самолет в любой момент может быть атакован вражескими истребителями или попасть под обстрел зенитной артиллерии, не говоря уже о том, что объекты, подвергающиеся удару, насыщены, как правило, различными средствами ПВО. Прожекторы противника шарят по всему небу, выискивая цели, на пойманном ими самолете сосредоточивается весь огонь зенитных батарей. Экипаж, попавший в лучи прожекторов, ослепляется и не может осуществлять визуального, то есть зрительного, самолетовождения. Не видя ничего вокруг себя, летчик переключается на слепой вне видимости каких-либо ориентиров полет и все время должен следить за приборной доской, где расположены пилотажные приборы, дабы не потерять пространственного положения самолета, и в то же самое время совершать противозенитный маневр, чтобы не быть сбитым зенитной артиллерией и выйти из зоны прожекторов.

Хочу здесь дать некоторые пояснения, думается мне, нужные для читателя, так как не каждый, естественно, может знать тонкости авиационной специфики и терминологии.

Когда, скажем, вы летите на самолете и видите перед собой горизонт, а под собой землю, вам легко ориентироваться и вести самолет горизонтально. Все это кажется естественным и весьма простым. Но стоит вам потерять зрительную связь с ориентирами и не переключиться немедленно на пилотажные приборы, один из которых изображает горизонт и самолет, на котором вы летите и который точно воспроизводит положение самолета по отношению к земле, как вы очень быстро начинаете терять представление о своем истинном положении в воздухе, называемом пространственным положением.

Почему же вы теряете правильное представление о своем положении в воздухе именно тогда, когда прекращается зрительная связь с землей или другими ориентирами? Происходит это потому, что, потеряв зрительный контроль над своим положением, вы переходите на полет по личным ощущениям, и уже они становятся контролерами положения. И вот, оказывается, эти-то контролеры, то есть личные ощущения при полете, — становятся самыми опасными советчиками летчика.

Дело в том, что вестибулярный аппарат человека «заведует» его балансом, то есть равновесием, и при зрительной связи с предметами, по которым ориентируется человек, является его хорошим помощником. Но как только зрительная связь с ориентирами нарушается и пропадает совсем, вестибулярный аппарат начинает «шалить», то есть создавать в ощущениях, а следовательно, и в сознании человека иллюзорное представление о положении тела по отношению к земле. Это касается всех без исключения людей, в том числе и летчиков.

Что же может получиться вследствие этих сугубо личных и у каждого человека различных ощущений? А получается вот что. Вы перешли на «слепой», то есть вне видимости ориентиров, полет. Некоторое время все идет хорошо. Потом вам начинает казаться, что самолет кренится, скажем, влево, чего на самом деле нет. Рефлексы, а потом сознание, а может быть, и наоборот, если вы летали еще мало, естественно, стремятся привести самолет в кажущееся вам правильным положение. На самом же деле вы создаете самолету правый крен, а дальше все идет, как говорится, по расписанию. Правильное положение самолета относительно земли нарушено, совокупность физических элементов, благодаря которым самолет держится в воздухе, расстроена, и самолет, как и всякое тело тяжелее воздуха, устремляется к земле. Все последующее будет зависеть от ваших личных ощущений и сообразно этому — действий. Или вы перейдете в беспорядочное падение, или сразу врежетесь в землю. Самым удивительным во всем этом является то, что, пилотируя самолет вслепую, без приборов, вы не можете дать себе никакого отчета — летите ли вы вниз головой и вверх ногами или еще в каком-либо другом положении. Лишь возникновение возможных нагрузок на тело может подсказать вам о каком-то неблагополучии в полете. Но когда дело доходит до таких ощущений, обычно бывает уже поздно что-либо предпринимать. Лишь возобновление зрительной связи с землей или другими ориентирами может спасти положение, конечно, только в том случае, если земля еще не так близка.

Для того чтобы этого не происходило, самолет оборудован специальными пилотажными приборами, которые дают полную возможность летать вне видимости каких-либо ориентиров, то есть вслепую, если летчик обучен полетам по этим приборам.

В правильности вышеописанного, то есть в нарушении функций вестибулярного аппарата при отсутствии зрительной связи с ориентирами, легко может убедиться любой человек, находясь на земле. Стоит лишь наметить себе ориентир, скажем, дерево, находящееся метрах в двадцати, внимательно просмотреть дорогу к этому ориентиру, завязать себе глаза и двинуться в путь. Можете быть уверены на сто процентов, что, несмотря на все ваши попытки, к дереву вы не придете, хотя и будете убеждены в том, что идете всякий раз точно на него. Можно будет лишь порадоваться, что эксперимент этот проходит на земле, что падать некуда и что на пути нет посторонних предметов, которые могли бы стать досадным препятствием.

Летчик, отлично зная, что влечет за собой потеря пространственного положения, все силы и все свое умение прилагает к тому, чтобы этого не случилось. Летчик, в особенности летчик АДД, должен уметь безупречно летать по приборам, верить им и уметь быстро и решительно подавлять в себе возникающие иллюзии относительно своего пространственного положения, которые не соответствуют показаниям приборов, но которые, как известно, появляются у каждого летчика в том или ином слепом полете. Нужно сказать, что в наше время, то есть в 1970-е годы, когда дальние полеты самолетов проходят на больших высотах, полет по приборам является основным средством самолетовождения.

Теперь о противозенитном маневре. Зенитная артиллерия наиболее успешно ведет прицельный огонь по самолету тогда, когда известны высота его полета, курс и скорость. Имея эти данные, можно довольно быстро попасть в самолет и сбить его. Поэтому каждый зенитчик старается вести прицельный огонь именно тогда, когда самолет лег на боевой курс, иными словами, когда высота, скорость и курс самолета постоянны, так как именно эти величины влияют на попадание бомб в цель. Любое отклонение от заданных штурманом данных по высоте, курсу и скорости, как правило, влечет за собой промах по цели. Вот почему, применяя различную тактику и хитрости при подходе к цели и при уходе от нее, экипаж, находясь уже на боевом курсе, не может совершать никакого маневра. Нахождение на боевом курсе занимает довольно длительное время, в течение которого зенитчики могут пристреляться и поразить самолет. Поэтому нахождение на боевом курсе является самым ответственным и опасным моментом для экипажа и самым выгодным для противника, ведущего прицельный огонь.

Противозенитным же маневром называется такая эволюция самолета, которая все время меняет показания трех величин, то есть высоты, скорости и направления, но которая полностью исключена при нахождении самолета на боевом курсе. Прицельный огонь зениток при указанной выше эволюции менее вероятен, но, конечно, попадание в самолет не исключено. Не нужно обладать особым воображением, чтобы представить себе экипаж, попавший в зону зенитного огня и прожекторов, да еще до того, как он отбомбился и нужно делать повторный заход на цель. Конечно, не каждый полет обязательно проходит так, но всякий раз экипаж готовится к этому.

Лишь на одном примере, а таких примеров можно было бы привести немало, хочу показать, в каком состоянии подчас возвращались самолеты с боевых заданий. Произошло это с капитаном Романом Тюленевым, завершившим свой сотый боевой вылет. Экипаж Тюленева еще при подлете к цели подвергся атакам истребителей, а находясь на боевом курсе, попал в лучи прожекторов, и на нем был сосредоточен огонь зенитных батарей противника. После отхода от цели подбитый самолет был опять встречен истребителями и в течение длительного времени вел с ними воздушный бой. В итоге экипаж, выполнив задание, дошел до своего аэродрома и произвел посадку на обода колес. При осмотре оказались разбитыми плоскости, перебиты тросы управления, пробиты баки, с колес сбита резина… В самолете — триста пробоин! Вот что такое боевой вылет. Я не описываю здесь трудности, которые пришлось преодолеть экипажу подбитого самолета по пути на свой аэродром. В дальнейшем Роман Тюленев продолжал драться с врагом на другом самолете.

Не могу удержаться и не сказать о том, что, по моему мнению, никакая другая работа в авиации не может сравниться с боевой работой летных экипажей. И нет для летнего состава наград дороже, чем полученные во время войны за сотни боевых вылетов, каждый из которых был реально сопряжен с возможной гибелью. Я считаю, что нельзя сравнивать боевые вылеты даже с самыми сложными полетами в мирных условиях. Некоторые со мной могут и не согласиться, но к такому выводу я пришел, пройдя четыре войны, в трех из которых был летчиком.

…22 июня 1942 года Совинформбюро, подводя политические и военные итоги первого года Отечественной войны, в частности, отмечало:

«Конечно, на фронте такой протяженности, каким является советско-германский фронт, гитлеровское командование еще в состоянии на отдельных участках сосредоточить значительные силы войск, танков и авиации и добиваться известных успехов. Так, например, случилось на Керченском перешейке, где немцы, накопив преимущество в танках, и в особенности в авиации, добились успеха и заставили наши войска отступить. Такие успехи для немцев не исключены на отдельных участках фронта и в ближайшем будущем. Но одно совершенно очевидно, что успехи, подобно успехам на Керченском перешейке, ни в какой мере не решают судьбу войны. Эти успехи временны и преходящи. Немецкая армия 1942 года — это не та армия, какая была в начале войны. Отборные немецкие войска в своей основной массе перебиты Красной Армией. Кадровый офицерский состав частью истреблен Красной Армией, частью разложился в результате грабежей и насилий над гражданским населением оккупированных районов. Младший командный состав, как правило, перебит и теперь производится в массовом порядке из необученных солдат. Ныне немецкая армия не в состоянии совершать наступательных операций в масштабах, подобно прошлогодним».

Как бы в ответ на это 28 июня в три часа утра войска группы «Вейхс» прорвали нашу оборону на стыке 13-й и 40-й армий Брянского фронта, а 30 июня враг нанес удар силами 6-й армии из района Волчанска и прорвал оборону наших войск на стыке 21-й и 28-й армий Юго-Западного фронта и устремился в общем направлении на Воронеж и Старый Оскол… Войска Воронежского фронта, ведя тяжелые оборонительные бои, остановили противника, не дав ему переправиться через Дон в районе Воронежа.

Подразделения АДД активно помогали нашим войскам в ликвидации прорыва. С 5 по 31 июля не было ночи, когда бы немецкие войска и переправы в районах Курска, Щигров и Воронежа, а также на участке Панское — Гвоздевка не подвергались жесточайшим бомбардировкам. АДД произвела здесь 1246 самолето-вылетов. Тридцать два раза наши летные экипажи наносили сокрушительные удары с воздуха по вражеским эшелонам на железнодорожном узле Орел, двадцать один раз — по скоплениям боевой техники противника на железнодорожном узле Курск, куда немецкое командование подтягивало резервы, необходимые для развития наступления. АДД противодействовала переброске вражеских войск, эшелонов с техникой по железным дорогам Брянск — Орел — Курск и Брянск — Льгов — Курск, а наши бомбовые удары затрудняли перегруппировку сил противника на главном направлении.

По весьма неполным данным, в июле лишь на Брянском узле в результате действий наших бомбардировщиков было уничтожено 15 железнодорожных эшелонов противника, в том числе 9 с боеприпасами, 5 с автомашинами, а также 400 тонн горючего и несколько сот полицейских. На железнодорожном узле Брянск-2 в воздух взлетело более 500 вагонов, в их числе 28 с боеприпасами, 3 эшелона с минами и тяжелым снаряжением, сожжен склад боеприпасов и 200 автомашин, уничтожено 4 эшелона с пехотой, один с кавалерией, убито и ранено до 3000 немецких солдат и офицеров. В эшелонах разбито 30 дальнобойных орудий, выведено из строя 7 паровозов, в 47 местах порвано железнодорожное полотно, разрушены вокзал и депо.

Железнодорожный узел не работал двое суток. На узле Брянск-1 уничтожено 3 эшелона с войсками, боеприпасами и вооружением, взорван склад с горючим. В общей сложности на железнодорожные объекты в то время АДД, совершила 1921 самолето-вылет, нанеся огромный ущерб противнику.

Одновременно наши экипажи уничтожали немецкие самолеты на аэродромах базирования в районах Брянска, Курска, Орла, Щигров и Касторного. Как нам сообщили партизаны, лишь за один налет на вражеский аэродром в Брянске наши экипажи уничтожили 37 и повредили 5 бомбардировщиков, сожгли 10 истребителей, 4 транспортных самолета, взорвали 2 склада с горючим, склад бомб, склад снарядов, уничтожили около 150 фашистов.

АДД наносила мощные бомбовые удары по скоплениям войск и техники противника в районе Щигров, Пахолки, на переправах через реку Тим и непосредственно у Воронежа, на его западной и северо-западной окраинах. И не один раз мы получали телеграммы от Военного совета Воронежского фронта с просьбой объявить благодарность летчикам за активную и результативную поддержку наших наземных войск.

В период боев на Воронежском фронте АДД, сделала 3125 самолето-вылетов по уничтожению войск и боевой техники противника. В общем же в интересах Воронежского фронта было совершено 5539 самолето-вылетов, а тоннаж сброшенных бомб измерялся цифрой, близкой к 8000.

Не достигнув решительных успехов на воронежском направлении, немецкое командование перенесло главный удар на юго-восток, по правому берегу реки Дон, на Сталинград. К середине июля 1942 года передовым частям немецкой армии удалось выйти к излучине Дона в районе Боковская — Морозовский — Миллерово — Кантемировка, в результате чего была создана непосредственная угроза Сталинграду.

Не помню точно, какого числа в один из этих июльских дней мне позвонил А. Н. Поскребышев и попросил срочно приехать. Переступив порог кабинета Поскребышева, через который нужно было пройти, чтобы попасть к Верховному, я, к своему удивлению, увидел там Сталина. Он сидел за письменным столом. Было совершенно очевидно, что Сталин у Поскребышева так просто сидеть не будет: в соседней комнате находился узел связи, откуда буквально в считанные минуты можно было связаться с любым пунктом страны.

На столе перед Сталиным лежала карта юго-западного направления. Видимо, до моего прихода Верховный изучал ее, а сейчас, глядя в окно, задумался над чем-то. «Опять что-то случилось, и, видимо, серьезное», — мелькнуло у меня в голове.

Непосредственно общаясь со Сталиным на протяжении почти целого года, я видел его в самые различные моменты, и теперь пытался угадать по выражению его лица, сколь серьезное положение создалось и как он на это реагирует. Было очевидно, что мысли его не относятся к постановке задач для АДД.

Передо мной был уже не тот Сталин, которого я видел в октябре 1941 года, но полное отсутствие людей в кабинете и тишина невольно воскресили в памяти октябрь 41-го, прорыв немцев под Вязьмой, так его тогда ошеломивший. В прошлом году было видно, что Сталин ищет какое-то решение, что ему явно нужны люди, способные помочь разобраться в военной обстановке, чем он еще, видимо, тогда полностью не владел, хотя твердость и решительность не покидали его и в те минуты, когда многим казалось, что все вокруг рушится.

Сейчас это был уже другой Сталин. Это был Верховный Главнокомандующий, который решительно вмешивался, когда нужно, в практические военные вопросы, подводя под них и теоретическую базу, как это было, например, с организацией артиллерийского наступления, с созданием мощных резервов, способных влиять на ход войны, и ряда других вопросов.

Постоянно бывая в Ставке, я не раз слышал высказывания Сталина о способах ведения войны. Надо сказать, что Сталин хорошо знал историю выдающихся походов и войн, как древних, времен Юлия Цезаря и Александра Македонского, так и более поздних, например Александра Невского и Дмитрия Донского, и сравнительно близких, связанных с именами Суворова, Кутузова, а также Наполеона. Я не раз слышал, как он излагал хорошо известные нам, военачальникам, исторические факты и при этом главным в ходе такого рассказа являлся анализ успехов и неудач в ходе тех или иных боевых кампаний.

Особое место Сталин отводил военной доктрине Наполеона, главным образом потому, что Наполеон важнейшее значение придавал артиллерии. Выражение «артиллерия — бог войны» я слышал от Сталина все чаще и чаще. И это были не только слова. Некоторые товарищи говорят, что из всех родов войск Сталин отдавал предпочтение авиации. Да, Сталин придавал авиации большое значение, но артиллерия была у него, если можно так выразиться, в не меньшем почете. В этом легко убеждают не только количественные, но и качественные изменения, какие буквально на наших глазах произошли в артиллерии за время войны. Чем больше возрастало сопротивление противника, тем чаще Сталин говорил о значимости артиллерии, причем говорилось не о значимости вообще, а о практическом применении этого рода войск. Быстро реагируя на опыт боевых операций и внимательно прислушиваясь к дельным соображениям и предложениям, Верховный Главнокомандующий пришел к ряду выводов, которые были затем положены в основу нового Боевого устава пехоты, утвержденного в 1942 году.

В частности, Верховный считал, что артиллерийская подготовка, то есть артиллерийский обстрел противника перед тем, как наша пехота пойдет в атаку, независимо от того, длится ли это полчаса, час или же два часа и прекращается с переходом в атаку наших войск, — дело отжившее и должно быть отброшено. И разъяснял почему. Противник имеет глубокоэшелонированную оборону и больше не воюет, как он выражался, «цепочкой», что было нередко во время нашего контрнаступления под Москвой. Чтобы прорвать такую оборону, артподготовки совершенно недостаточно, ибо артиллерия не может подавить противника и его огневые средства на всю глубину обороны. Не артиллерийская подготовка, а артиллерийское наступление — вот что нам нужно сейчас.

Что это значит? Это значит, что артиллерия должна наступать вместе с пехотой, это значит, пехота должна наступать не тогда, когда кончится артподготовка, а вместе с артиллерией, которая, сопровождая пехоту, должна подавлять все огневые средства противника, пока его оборона не будет взломана на всю глубину. Сталин говорил:

— Заставить пехоту наступать без поддержки артиллерии, без ее сопровождения, это будет не наступление, это будет преступление, преступление против войск, которые вынуждены нести бессмысленные жертвы, и преступление против Родины.

Верховный имел твердую точку зрения относительно того, как должны организовываться подготовка и прорыв обороны противника. Он считал, что прорыв подготовленной обороны должен осуществляться не растянутыми в цепочку дивизиями, а сосредоточенными на одном направлении ударными группами, состоящими из нескольких дивизий. В масштабах же всего фронта необходимо сосредоточение группы армий, эшелонированных таким образом, чтобы в образовавшийся или наметившийся прорыв могли быть введены свежие войска для развития успеха. Решающее же значение при прорыве, по его мнению, имела артиллерия, которая, как и пехота, должна быть сосредоточена на каком-либо определенном участке прорыва обороны противника вместе с пехотой. Так следует организовывать ту или иную армейскую или фронтовую операцию для достижения полного успеха. Только объединенные действия пехоты с массой артиллерии могут решить успех наступления.

Осуществимо ли все это? Хватит ли для этого на том или ином фронте войск и артиллерии? Да, хватит. Беспредельно насыщать тот или иной фронт живой силой и техникой, конечно, невозможно, но сгруппировать силы и средства фронта на одном из участков намеченного прорыва за счет снятия их с пассивных, то есть не ведущих активных действий, участков можно. И нужно. Так поставлены были Сталиным в начале 1942 года вопросы ведения войны в новых создавшихся условиях.

Забегая несколько вперед, замечу, что когда в августе войска Западного и Калининского фронтов на ржевском и гжатско-вяземском направлениях частью сил перешли в наступление, на участке прорыва Западного фронта было сосредоточено до 122 орудий на одном километре. За короткий промежуток времени были освобождены 245 населенных пунктов, в том числе Погорелое Городище, Зубцов, Карманово, и захвачено много трофеев: 203 танка, 380 орудий, 269 минометов. Прорыв был организован генералом армии Г. К. Жуковым и генерал-полковником И. С. Коневым.

Мне довелось сразу после атаки побывать в районе Погорелое Городище. Траншеи у гитлеровцев были оборудованы, я бы сказал, с комфортом. Оклеенные обоями стены блиндажей и землянок, так же как и различные принадлежности хозяйственного обихода, говорили о том, что немец обосновался здесь надолго. Однако хорошо организованное артиллерийское наступление и решительная атака нашей пехоты сделали свое дело.

В дальнейшем тактика наступательных операций наших войск все время совершенствовалась, но в основе ее всегда лежали два фактора. Во-первых, сосредоточение на участках прорыва максимально возможного количества сил и средств, их эшелонирование; во-вторых, артиллерийское наступление, включающее в себя артподготовку и последующее сопровождение пехоты огнем и колесами, иными словами, смена огневых позиций при преодолении обороны противника на всю ее глубину. Плотность же артиллерии при прорыве подготовленной обороны противника была доведена до нескольких сот стволов на один километр фронта.

Излагая эти принципиально новые в ту пору положения, я не касаюсь здесь других вопросов организации наступательных операций, как то: обязательного участия в них авиации, танков и т. д. Я позволил себе остановиться на внесенных Ставкой Верховного Главнокомандования коренных изменениях в тактику артиллерии потому, что в военной мемуарной литературе об этом говорится мало.

Так, Н. Н. Воронов в своей книге «На службе военной» много рассказывает об общевойсковых операциях, в которых довелось ему участвовать, но не упоминает о проведенных тогда Сталиным принципиальных коренных изменениях в тактике применения артиллерии в ходе войны, хотя одним из главных исполнителей (но не инициатором) этих новшеств был сам Николай Николаевич — командующий артиллерией Красной Армии.

Надо сказать, что Сталин быстро разбирался в причинах неудач тех или иных боевых операций. Так, например, в мае в связи с неудачами, которые потерпели наши войска на Керченском перешейке, он дал весьма точный анализ причин, не встретивший никаких возражений со стороны знатоков военного дела, и по заслугам наказал виновных.

Известно, что наши неудачи на Керченском перешейке явились результатом отсутствия глубокоэшелонированной обороны. Дивизии были выдвинуты вплотную к противнику, а вторые и третьи эшелоны не созданы. Несмотря на то что участок обороны каждой из дивизий составлял всего два километра, наша оборона была прорвана и противник сразу вышел на оперативный простор. Если бы у нас были своевременно созданы вторые и третьи эшелоны и имелись бы армейские и фронтовые резервы, развернутые на подготовленных в глубине обороны рубежах, противник не смог бы достичь успехов: у нас было достаточно войск, чтобы отразить попытку противника овладеть перешейком. Кроме того, в ходе боев отсутствовало единое твердое руководство войсками со стороны командования фронтом, что усугубило создавшееся положение. Для всех нас неудача на Керченском перешейке послужила предметным уроком.

…Сейчас, глядя на Сталина и дожидаясь, когда он обернется ко мне, я думал, что теперь вряд ли его можно ошеломить, застать врасплох; однако случилось что-то весьма неприятное, неожиданное, и он, видимо, размышляет о том, как выйти из этого положения.

— Вот что, — наконец произнес он, обращаясь ко мне. — Связь с Малиновским[82] (в то время командующим Южным фронтом. — А. Г.) у нас потеряна. Немец повернул на юг. Я думаю, не получив успеха под Воронежем, он пойдет сейчас на Сталинград. Кавказ ему ничего не даст, он там не решит исхода войны. Ключи от Москвы он хочет найти в Сталинграде. Я думаю, там, на том направлении, будет решаться сейчас судьба войны…

Так вот о чем думал Верховный! Дело в том, что в ходе боевых действий на воронежском направлении противник, не сумев прорваться оттуда в тыл Москвы, как уже отмечалось выше, перенес направление главного удара на юго-восток и, сосредоточив здесь много войск, 21 июля почти одновременно переправил свои передовые части на левый берег Дона в районах Цимлянской, Николаевской и, развивая наступление, устремился на Северный Кавказ.

Относительно того, на каком направлении будут развиваться решающие события войны, существовали самые различные мнения. В частности, некоторые предполагали, что противник пойдет на Кавказ с целью отрезать Баку с его нефтеносными районами. Но, как увидим дальше, именно Сталин верно определил направление главного удара верховного командования немецкой армии, и это послужило Ставке отправной точкой для проведения соответствующих мероприятий.

— Я прошу вас направить все имеющиеся сейчас силы на уничтожение переправ противника в районе станицы Константиновской и сообщить мне, когда вылетят самолеты, — приказал Сталин.

Через два часа я доложил Верховному, что самолеты в воздухе и идут на выполнение поставленной задачи.

Ожесточенное сражение, разыгравшееся под Сталинградом, как известно, закончилось окружением, полным разгромом и пленением армии Паулюса, хотя в начале своего наступления противник имел значительный успех. Позволю себе остановиться на этом историческом сражении, вернее, битве, как оно совершенно правильно названо, ибо отдельные бои и сражения действительно переросли в Сталинградскую битву, масштабы которой были поистине грандиозны.

Когда некоторые товарищи называют отдельные боевые действия или операции битвами, мне кажется, они впадают в ошибку. Дело в том, что битва, а не отдельные, пусть даже довольно крупные боевые действия или операции, становится тем поворотным моментом войны, когда решаются судьбы целого государства. Мне представляется, что в нашей Великой Отечественной войне были три такие битвы: битва за Москву, Сталинградская битва и битва на Курской дуге. Именно эти битвы стали решающими, главнейшими этапами войны, именно они предрешили как судьбу нашего государства, так и полный разгром гитлеровской Германии. В то же самое время в ходе войны, как известно, было немало важных по своему значению кровопролитных, проходивших с переменным успехом сражений, которые являлись или преддверием указанных выше битв, или их следствием, как, например, Белорусская или Берлинская операции. Последние, несмотря на грандиозные масштабы, называются операциями. Для немцев же Берлинская операция являлась битвой за Берлин, ибо там была окончательно решена судьба гитлеровского рейха.

Останавливаясь на Сталинградской битве, я не собираюсь подробно ее описывать, ибо в литературе о ней сказано достаточно и еще больше будет написано.

Я считаю своим долгом показать боевую работу АДД, которая решением Ставки была привлечена для обеспечения на сталинградском направлении оборонительных действий войск сперва Юго-Западного, а затем Сталинградского, Юго-Восточного и Донского фронтов. Часть сил АДД была выделена для взаимодействия с войсками Северо-Кавказского фронта против устремившегося сюда противника.

В оборонительной стадии битвы за Сталинград можно выделить четыре периода. Первый период — бои на дальних подступах к Сталинграду. Второй — форсирование противником Дона и выход его к ближним подступам Сталинграда. Третий начинается с отхода наших войск на внутренний обвод Сталинградского укрепленного района. И четвертый — выход войск противника непосредственно к городу и уличные бои.

В первый период, когда оборонительные бои шли на дальних подступах, АДД уничтожала живую силу и технику противника в местах переправ через Дон и его притоки в районах Острогожска, Богучара, Морозовской, Клетской, Цимлянской. Наши подразделения совершали налеты на аэродромные узлы в районах Морозовской, Тацинской, Обливской и одновременно в тесном взаимодействии с войсками Воронежского и Северо-Кавказского фронтов уничтожали переправы через Дон в районах Константиновской, Николаевской, бомбили сосредоточенные здесь для переправы на противоположный берег вражеские войска и технику.

Чтобы воспрепятствовать переброске войск противника с пассивных, не ведущих в данное время наступательных действий, участков фронта в район Сталинграда, с конца июля стали проводиться отдельные наступательные операции. Так, в августе Калининским фронтом была проведена Ржевская операция, а Западным фронтом — уже описанная мною операция в районе Погорелое Городище.

Кстати говоря, довелось мне в районе Погорелое Городище увидеть и такой эпизод войны. Атакующая пехота ушла уже далеко вперед, и подтягивались вторые эшелоны. Вместе с членом Военного совета ААД генералом Г. Г. Гурьяновым ехали мы верхами на конях, данных нам командующим армией генералом Рейтером.[83] Несколько впереди нас «юнкерсы» бомбили переправу, встав в обычный для них круг и по очереди пикируя; с востока подходили несколько наших истребителей, и вскоре, как видно, должен был завязаться воздушный бой. В стороне в небольшом овражке располагалась на отдых какая-то часть, мы решили к ней подъехать. Каково же было наше удивление, когда мы увидели женские лица… Это была примерно рота. В солдатской форме, не по размерам больших сапогах, с винтовками и всем тем, что всегда солдат имеет при себе. Это были девушки-добровольцы, пожелавшие воевать непосредственно на поле боя. Но, конечно, солдатские переходы со всей выкладкой не являлись для них привычным делом. Не слышно было ни смеха, ни разговоров. Девчата очень сильно устали, и мучили их, видимо, больше всего сапоги, которые многие здесь же снимали. Никогда мне не доводилось видеть ни раньше, ни потом таких подразделений. Много, конечно, за войну пришлось нам встречаться с нашими женщинами-героинями, которые несли ратную службу разведчиц и санинструкторов, снайперов и шоферов… Но служба простого рядового солдата, который делает большие переходы, а нередко и броски, который ходит в атаку — под стать только мужчине. Я думаю, что женщины за эти высказывания на меня не обидятся. Достаточно было беглого взгляда, чтобы определить, что с ходу это женское подразделение в бой не бросишь и требует оно основательного отдыха и приведения себя в порядок.

Конечно, бывают и исключения. Невольно вспомнился Ленинградский фронт, где среди группы разведчиков я видел девушку с длинными, черными как вороново крыло косами, в хорошо подогнанной одежде, с автоматом, парой подвешенных к поясу гранат и с каской в руках. Все в группе были в веселом настроении, и по лицам разведчиков было незаметно, что они возвращаются после выполнения ими сложного и опасного задания. Тоже девушка, тоже на войне… Однако условия были разные и результаты тоже другие.

…На северо-западном направлении боевые действия наших войск также активизировались, и, пока шла Сталинградская битва, АДД была непременной участницей всех фронтовых операций. В газетах того времени сводки Совинформбюро скупо сообщали о боевых действиях местного значения на тех или иных фронтах. Между тем этими действиями была скована подавляющая масса войск противника на всем протяжении советско-германского фронта, и он не имел возможности снимать с отдельных участков столько войск, сколько ему нужно было для того, чтобы получить решающий перевес в районе Сталинграда и не оказаться в тяжелом положении на оголенных участках.

Известно, что на сталинградское направление немец вынужден был «тащить» войска с Запада, где вопреки договоренности с Рузвельтом и Черчиллем об открытии второго фронта в Европе в 1942 году им, то есть вторым фронтом, образно говоря, и не пахло. Ничем не рискуя, противник мог перебрасывать с Запада к Сталинграду свежие силы.

В один из августовских дней я был вызван Сталиным с фронта, что случалось нередко. Прибыв в штаб АДД, я, как всегда, занялся накопившимися делами. Раздался телефонный звонок. Сняв трубку, я услышал голос Сталина. Поинтересовавшись, как идут дела, он сказал:

— Приведите себя в порядок, наденьте все ваши ордена и через час приезжайте.

Раздались частые гудки. И прежде случалось, что Сталин, позвонив и поздоровавшись, давал те или иные указания, после чего сразу клал трубку. Это было уже привычно. Верховный имел обыкновение без всяких предисловий сразу приступать к тому или иному вопросу. А вот указаний надеть ордена и привести себя в порядок за год совместной работы я еще ни разу не получал.

Обычно я не носил никаких знаков отличия, и пришлось потрудиться, чтобы правильно прикрепить ордена на гимнастерке, почистить ее (так как вторых комплектов не имелось) и пришить новый подворотничок.

Придя в назначенный час, я и вовсе был сбит с толку. Поскребышев направил меня в комнату, расположенную на одном этаже с Георгиевским залом. Там уже были К. Е. Ворошилов, В. М. Молотов, А. С. Щербаков[84] и еще два-три человека.

Вошел Сталин, не один. Рядом с ним я увидел высокого полного человека, в котором узнал Уинстона Черчилля, и какого-то военного, оказавшегося начальником английского имперского генерального штаба Аланом Бруком.[85] Сталин представил Черчиллю присутствующих, а когда очередь дошла до меня и он назвал мою довольно длинно звучавшую должность, дав при этом соответствующую аттестацию, я почувствовал, что краснею. Черчилль очень внимательно, в упор разглядывал меня, и я читал в его взгляде некоторое изумление: как, мол, такой молодой парень может занимать столь высокую и ответственную должность? Поскольку я был самым младшим, здоровался я с Черчиллем последним. После представления Черчиллю и обмена рукопожатиями всех нас Сталин пригласил к столу.

Если не ошибаюсь, на этой встрече присутствовало человек десять, а может быть, чуть больше. Стол был небольшим, но за ним уселись все. Я оказался напротив Климента Ефремовича Ворошилова, перед тарелкой которого стояла бутылка водки со стручком красного перца. Это было, как он утверждал, его лекарство от желудка. По правую руку от Ворошилова сидел Брук, затем Черчилль, рядом с ним Сталин, далее Молотов и другие. Сталин налил Черчиллю вина и провозгласил здравицу в честь союзников. Сразу вслед за этим Ворошилов взял стоявшую перед ним бутылку, пододвинул две солидного размера рюмки, наполнил и подал одну из них Бруку со словами:

— Предлагаю выпить со мной за доблестные вооруженные силы Великобритании и Советского Союза. По нашему обычаю, такую здравицу пьют до дна, если, конечно, человек, которому предлагают, согласен с этим. — И выпил свою рюмку до дна.

Англичанину ничего не оставалось, как последовать примеру Климента Ефремовича. Он опрокинул рюмку в рот, но «перцовка», видимо, была хорошо настояна, и я с великим любопытством наблюдал, справится ли с ней англичанин, ибо по лицу его было видно, что в нем идет страшная борьба противоречивых чувств: явного стремления проглотить водку и столь же явного инстинктивного противодействия этому организма. Наконец сила воли победила, водка была выпита, но по его лицу потекли слезы. Последовавшее за этим добродушное предложение Климента Ефремовича продолжить тосты с перцовкой встретило галантный, но решительный отказ.

Тем временем я увидел в руках британского премьера бутылку армянского коньяка. Рассмотрев этикетку, он наполнил рюмку Сталина. В ответ Сталин налил тот же коньяк Черчиллю. Тосты следовали один за другим. Сталин и Черчилль пили вровень. Я уже слышал, что Черчилль способен поглощать большое количество горячительных напитков, но таких способностей за Сталиным не водилось. Что-то будет?!

Почему, и сам не знаю, мною овладела тревога. За столом шла оживленная беседа, звучала русская и английская речь. Референт Павлов с такой легкостью и быстротой переводил разговор Сталина с Черчиллем, что казалось, они отлично понимают друг друга без переводчика. Я впервые увидел, что можно вести разговор на разных языках так, словно переводчика не существует.

Черчилль вытащил сигару такого размера, что подумалось, не изготавливают ли ему эти сигары на заказ. Речь Черчилля была невнятна, говорил он, словно набрав полон рот каши, однако Павлов ни разу не переспросил его, хотя беседа была весьма продолжительна.

В руках Павлова были записная книжка и карандаш: он, оказывается, одновременно стенографировал. Павлова я уже знал, так как мы перебрасывали его на самолете Асямова в Лондон. Небольшого роста, белокурый молодой человек обладал поразительным мастерством переводчика.

Тосты продолжалась. Черчилль на глазах пьянел, в поведении же Сталина ничего не менялось. Видимо, по молодости я слишком откровенно проявлял интерес к состоянию двух великих политических деятелей: одного — коммуниста, другого — капиталиста — и очень переживал, чем все это кончится…

Наконец, Сталин вопросительно взглянул на меня и пожал плечами. Я понял, что совсем неприлично проявлять столь явное любопытство, и отвернулся. Но это продолжалось недолго, и я с тем же откровенным, присущим молодости любопытством стал смотреть на них.

Судя по всему, Черчилль начал говорить что-то лишнее, так как Брук, стараясь делать это как можно незаметнее, то и дело тянул Черчилля за рукав. Сталин же, взяв инициативу в свои руки, подливал коньяк собеседнику и себе, чокался и вместе с Черчиллем осушать рюмки, продолжая непринужденно вести, как видно, весьма интересовавшую его беседу.

Встреча подошла к концу. Все встали. Распрощавшись, Черчилль покинул комнату, поддерживаемый под руки. Остальные тоже стали расходиться, а я стоял как завороженный и смотрел на Сталина. Конечно, он видел, что я все время наблюдал за ним. Подошел ко мне и добрым хорошим голосом сказал: «Не бойся, России я не пропью. А вот Черчилль будет завтра метаться, когда ему скажут, что он тут наболтал…» Немного подумав, Сталин продолжил: «Когда делаются большие государственные дела, любой напиток должен казаться тебе водой, и ты всегда будешь на высоте. Всего хорошего». — И он твердой, неторопливой походкой вышел из комнаты.

Из различных рассказов о Черчилле я знал, что у него на службе находится некое лицо по фамилии, по-моему, Томпсон, главной обязанностью которого было пить вместе с Черчиллем, когда это на него находило, ибо не всякий человек мог с ним пить. В этот приезд к нам британский премьер жил на даче Сталина, имел в своем распоряжении достаточное количество армянского коньяка, после употребления порядочной дозы которого устраивал борьбу на ковре со своим партнером. Привожу это я лишь для того, чтобы подчеркнуть, как непросто было состязаться с таким человеком и все же оставить его опростоволосившимся.

Сколь велико было пристрастие британского премьера к нашим спиртным напиткам, можно судить и по тому, что посланные Сталиным через Черчилля различные подарки Рузвельту — черная икра, балык, рыба — были доставлены в целости, а вот водка и коньяк были выпиты в пути, о чем сам Черчилль и сообщил Сталину, присовокупив свои извинения…

18 августа противник силами 6-й армии при поддержке авиации после мощной артиллерийской подготовки форсировал Дон на участке Трехостровская — Акимовский, закрепился на восточном берегу и, прорвав 23 августа нашу оборону, вышел к Волге в районе поселка Ерзовка, что севернее Сталинграда. Части немецкой 4-й танковой армии, наступавшие вдоль железной дороги Котельниковский — Сталинград, к 31 августа форсировали реку Червленую, достигли района поселка Питомник и таким образом вышли на ближайшие подступы к Сталинграду. Начался второй период оборонительного сражения.

Наши войска вели тяжелые оборонительные бои. АДД, поддерживая их действия, наносила бомбовые удары по живой силе и переправам противника через Дон на участке Хлебный — Рубежный, бомбила вражескую группировку, прорывавшуюся к Волге в районах Котлубань, Кузьмичи, Ерзовка, и немецкие войска, наступавшие с юго-запада в районах населенных пунктов Блинников, Зеты, Абганерово, Цаца, Плодовитое, разрушала переправы через реку Червленая на участке Варваровка — Андреевка, уничтожала самолеты противника на аэродромах Суровикино, Обливская, Аксай.

С 19 по 28 августа не было ни одной ночи, когда бы подразделения АДД не бомбили скопления немецко-фашистских войск и техники на переправах в районе Хлебный — Рубежный. Мы не имели точных данных о месте расположения каждой переправы, и потому нам приходилось освещать реку с помощью сброшенных с самолетов на парашютах медленно опускавшихся стокилограммовых светящихся бомб. Поддерживаемые стропами, они медленно спускались, освещая все окрест, и это позволяло обнаруживать переправы. Интересная деталь — переправа, разбитая у берега, бездействовала дольше, чем разбомбленная посередине реки, ибо на ее восстановление уходило в два раза больше времени. Это было установлено через разведку, причем не сразу, и в дальнейшем мы старались поразить цель не в середине реки, а били по ее берегам. 1466 самолето-вылетов — таков итог работы АДД в этом районе в период с 18 августа по 2 сентября.

В августе 1942 года первые пять полков АДД были преобразованы в гвардейские. В опубликованном документе говорилось:

«В боях за Советскую Родину против немецких захватчиков 1-й, 81-й, 250-й, 748-й и 750-й авиационные полки Дальнего Действия показали образцы мужества, отваги, дисциплины и организованности. Ведя непрерывные бои с немецкими захватчиками, эти авиационные полки нанесли огромные потери фашистским войскам и своими сокрушительными ударами уничтожали живую силу и технику противника, беспощадно громили немецких захватчиков.

За проявленную отвагу в боях за Отечество с немецкими захватчиками, за стойкость, мужество, дисциплину и организованность, за героизм личного состава преобразованы:

1. 1-й авиационный полк Дальнего Действия в 1-й Гвардейский авиационный полк Дальнего Действия — командир полка полковник Чирсков Б. Ф.

2. 748-й авиационный полк Дальнего Действия — во 2-й Гвардейский авиационный полк Дальнего Действия — командир полка подполковник Микрюков Н. В.

3. 750-й авиационный полк Дальнего Действия — в 3-й Гвардейский авиационный полк Дальнего Действия — командир полка подполковник Щербаков А. П.

4. 250-й авиационный полк Дальнего Действия — в 4-й Гвардейский авиационный полк Дальнего Действия — командир полка подполковник Глущенко.

5. 81-й авиационный полк Дальнего Действия — в 5-й Гвардейский авиационный полк Дальнего Действия — командир полка майор Омельченко А. М.»