Благоговение перед жизнью

Благоговение перед жизнью

Великого гуманиста, автора учения о благоговении перед жизнью, доктора Альберта Швейцера Фаина Георгиевна называла своим «любимым мужчиной». «Этика — это безграничная ответственность за все живое», — писал он. — Человека можно назвать нравственным только тогда, когда он следует лежащему на нем долгу оберегать все живое, что он в состоянии защитить, и когда он идет своей дорогой, избегать, насколько это возможно, причинять вред живому. Такой человек не задается вопросом, насколько та или иная форма жизни заслуживает симпатии к себе, или насколько она способна чувствовать. Для него священна жизнь как таковая. Он не сломает сосульку, что сверкает на солнце, не сорвет лист с дерева, не тронет цветок и постарается не раздавить ни одно насекомое при ходьбе. Если он работает летним вечером при свете лампы, он скорее закроет окно и будет работать в духоте, нежели наблюдать, как один за другим мотыльки падают на его стол с опаленными крыльями». («Цивилизация и Этика».)

Так же благоговела перед жизнью и Фаина Георгиевна. Соседка рассказывала, что, войдя к ней однажды, обнаружила ее неподвижно сидящей в кресле — на открытой ладони лежала не подающая признаков жизни муха. Как выяснилось, муха залетела в молоко, и Раневская ждала, когда муха обсохнет и улетит.

Она жалела все живое — собак, насекомых, и даже людей, которые этого явно не заслуживали…

А. Щеглов вспоминал, что все, кто бывал у Раневской дома, отмечали, как трогательно относилась старая артистка к своему подобранному на улице псу по кличке Мальчик. Несчастный пес — с поломанной лапой, в лишаях — был обречен. В ветлечебнице Раневской сказали: «Его надо немедленно усыпить, он просто опасен». Она умоляла, говорила, что не уйдет без него. Спасли его врачи только ради актрисы.

Со временем ее стараниями Мальчик превратился в дорогое комнатное существо с довольно скверным характером. У него были кривые лапы, огромное брюхо и седой хвост. У Раневской могла быть только такая собака.

— Мой Мальчик стареет с хвоста, — говорила она, расчесывая уродца специальной щеткой. — Фу, как ты пахнешь, мой милый. — В ход шли французские «фуняфки» — любимое слово, в переводе с польского означающее духи.

Мальчик — единственное существо на свете, разделившее последнее одиночество Раневской, ее бессонные ночи. Именно ему читала она французских лириков и русских классиков. Вероятно, это была самая начитанная собака на свете. Ума ему это, однако, не прибавило. И счастья, разумеется, тоже.

Сторож из Мальчика (притом, что дверь в квартиру Раневской никогда не закрывалась) получился довольно странный. Когда кто-то входил, пес заходился в бранчливом экстазе. Столь же непродолжительном, сколь и бесполезном. Хватало его не больше чем на минуту. Норовил кусануть в самом начале визита и когда знакомые поднимались, чтобы уйти. Раневская оправдывала его поведение:

— Сначала ревнует меня к вам, а потом вас к моему одиночеству.

Вот странички из дневника актрисы:

«Принесли собаку, старую, с перебитыми ногами. Лечили ее добрые собачьи врачи. Собака гораздо добрее человека и благороднее. Теперь она моя большая и, может быть, единственная радость. Она сторожит меня, никого не пускает в дом. Дай ей Бог здоровья!»

«…Мой подкидыш в горе. Ушла нянька, которая была подле него два года (даже больше). Наблюдаю псину мою… А она смертно тоскует по няньке. В глазах отчаянье, ко мне не подходит. Ходит по квартире, ищет няньку. Заглядывает во все углы, ищет. Упросила няньку зайти повидаться с псиной. Увидел ее — упал, долго лежал не двигаясь. У людей это обморок. У собаки — больше, чем обычный обморок, боюсь за него, это самое у меня дорогое — псина моя. Человечная».