Из комментария Луиса, приобщенного к письменному отчету о вербовочной беседе с Филдингом

Из комментария Луиса, приобщенного к письменному отчету о вербовочной беседе с Филдингом

…Поначалу, когда Персей обратился ко мне с просьбой познакомить его с кем-либо из русских, я невольно подумал: «А не провокация ли это со стороны ФБР?» Сомнения мои рассеялись после того, как он сказал, что по долгу совести и гражданской морали не может допустить, чтобы Советский Союз остался безоружным перед грозящей опасностью возможной атомной войны. При передаче секретных материалов по урановой проблеме Персей категорически отказался от материального вознаграждения, мотивируя это тем, что он пошел на такой шаг по чисто гуманным соображениям.

Смею утверждать: Персей — человек надежный, твердый и решительный. Как ученый, он правильно оценивает складывающуюся в мире обстановку и ситуацию в высших эшелонах власти…

Луис.

* * *

Специальное заседание Государственного Комитета Обороны состоялось в конце осени 1942 года. На повестке дня стоял один вопрос: о развертывании в СССР исследований по созданию атомной бомбы на основании данных, полученных советской разведкой. На заседание были приглашены ученые А. Ф. Иоффе, H. Н. Семенов, В. Г. Хлопин, П. Л. Капица и И. В. Курчатов.

Выступивший тогда академик Иоффе сказал:

— …Для решения стоящей перед нами весьма сложной научно-технической задачи есть только один плюс — мы знаем, что проблема атомной бомбы решаема. Но минусов у нас гораздо больше. Англичане привлекли к урановым исследованиям крупных ученых со всего мира: Кокрофта, Чедвика, Ротблата, Симона, Фриша, Пайерлса, Линдеманна. У нас тоже есть прекрасные ученые-физики, но все они заняты сейчас оборонкой. Англия имеет солидные научные базы в Оксфорде, Бирмингеме, Кембридже и Ливерпуле. У нас же их в настоящее время нет. А если и сохранились где-то, то находятся в плохом состоянии. Британские ученые опираются на сильную промышленную базу. У нас же ей нанесен войной значительный ущерб, а научная аппаратура эвакуирована в различные районы страны и практически оказалась теперь бесхозной…

— И все же вы, ученые, не должны опускать руки, — прервал его Сталин. — Было бы, конечно, легче, если бы не шла война. На победу направлены сейчас все ресурсы страны. Вы должны это понимать, а не скулить. Вместе с тем не следует забывать, что в Советском Союзе есть два определяющих преимущества: первое заложено в самой системе государственного строя — это организующие и мобилизующие ресурсы. Второе — это достижения нашей науки в области атомного ядра, — тут он сделал паузу.

Обычно Сталин был немногословен, но когда речь шла о вещах серьезных, он менял свои привычки и говорил пространно, как сейчас:

— Безусловно, делать первые шаги по созданию отечественного атомного оружия будет трудно, но мы обязаны их сделать. Для этого потребуются огромные усилия всей страны, большие материальные затраты. Необходимо будет поднять на ноги все НИИ и конструкторские бюро, срочно наладить промышленное производство новой научной и экспериментальной аппаратуры… Пока эта работа будет идти, товарищу Берии надо более эффективно использовать имеющиеся в его «шарашке» научные силы. Если вы, Лаврентий Павлович, сумеете бережно с ними обращаться, подкормить и подбодрить их, — Сталин при этом пристально посмотрел на Берию, — а главное, организовать их, то, я уверен, многое можно будет сделать и быстро, и дешево…

По кабинету поплыл шумок. Сталин прислушался, но слов не расслышал и потому поднял руку, успокаивая присутствующих. Затем продолжил свой монолог в форме директивы:

— Я понимаю, что проект создания атомной бомбы потребует принятия общегосударственной программы. Мы пойдем на это, несмотря на тяжелые условия военного времени. Риск будет вполне оправдан. Трагичность ситуации состоит в том, что когда надо сохранить мир, то нужно делать такие же вещи, как у противника. Да, только ответное, взаимное устрашение поможет нам сохранить мир. Поэтому первое, к чему мы должны стремиться, — это развивать нужные для создания атомного оружия отрасли промышленности. Второе — поиск более коротких и дешевых путей его производства. Для этого, выражаясь языком сегодняшней войны, надо вам, товарищ Берия, сконцентрировать удар главных сил на ограниченном, но хорошо выбранном направлении. Во-первых, поставить на всех ключевых участках науки авторитетных ученых, чтобы они четко направляли усилия коллективов исследователей. Во-вторых, руководящим товарищам из министерств и ведомств необходимо уяснить, что ученые в данном вопросе ведущая, а не подсобная сила. И в-третьих, более эффективно использовать труд в производственных коллективах… Теперь я хотел бы услышать от вас, ученых, сколько времени потребуется для создания атомной бомбы?

Академик Иоффе высказал мнение, что для реализации программы потребуется не меньше десяти лет. Сталина такой срок явно не устраивал, и он с едва уловимым раздражением произнес:

— Нет, товарищи ученые, мы уже и так оказались в роли догоняющих. Но не по вашей вине. Надо вам как-то более правильно распределить свои силы и возможности. Мы со своей стороны готовы пойти на все, чтобы работа у вас шла более высокими темпами… Я думаю, для решения этой государственной задачи, — многозначительно заметил он и опять посмотрел на Берию, — Лаврентий Павлович обеспечит вас недостающими научными сведениями. Они позволят вам ускорить исследовательские и экспериментальные разработки. Пожалуйста, сообщите товарищу Берии, какого рода научно-техническую информацию вы хотели бы иметь для начала работ. А сейчас мы должны определить среди вас «главнокомандующего». Я полагаю, что им должен быть крупный ученый-физик и хороший организатор…

Окинув взглядом притихших академиков, Сталин после небольшой паузы добавил:

— Я думаю, товарищ Иоффе справился бы с этой задачей. Человек, он энергичный, умеет хорошо отличать второстепенное от главного, точно формулировать свое решение.

Но Иоффе неожиданно осмелился снять свою кандидатуру, сославшись на свой возраст, и взамен предложил Игоря Васильевича Курчатова — руководителя лаборатории, в которой было открыто явление распада атомов урана.

Сталин пронзительно долго смотрел на Иоффе, потом сказал:

— А я такого академика не знаю.

— Он, товарищ Сталин, не академик. Пока лишь профессор, — ответил Иоффе.

— У нас что, товарищ Кафтанов, нет для такого важного дела достойного академика?

Решив подыграть вождю, Кафтанов назвал Капицу, а потом предложил опять Иоффе.

— Тогда давайте обсудим кандидатуру товарища Капицы. Я знаю, он имеет высокую международную репутацию. Знаю, что работал у корифея ядерной физики Резерфорда… Но давайте спросим его самого. Пожалуйста, товарищ Капица, вам слово…

Петр Леонидович встал и без колебаний заявил:

— Я согласен, но при условии — если мне позволят пригласить из Англии некоторых физиков-ядерщиков, а также инженерно-технических сотрудников и наиболее квалифицированных рабочих…

Сталин посмотрел на Молотова, медленно опустил веки, давая ему понять, что теперь он может высказать Капице отрицательный ответ. И Молотов безропотно повиновался заранее обусловленному сигналу вождя:

— Ваши условия, Петр Леонидович, неприемлемы.

Снова поднялся А. Ф. Иоффе:

— Товарищ Сталин, я настаиваю, чтобы руководителем советского атомного проекта стал все же именно Игорь Васильевич Курчатов.

— Хорошо, товарищ Иоффе, но для веса вы сначала дайте ему звание академика… Товарищ Курчатов присутствует на этом заседании?

— Да, он здесь, товарищ Сталин.

— Покажите нам его.

За дальним концом стола робко встал высокий, плотный мужнина с миндалевидными глазами и округлой, аспидно-черной бородкой.

Внимательно вглядевшись в него, Сталин сказал:

— Мы утверждаем вас, товарищ Курчатов, в качестве руководителя проекта. Можете подбирать себе научный коллектив. Определитесь в ближайшее время со всеми вашими потребностями для решения обозначенной задачи. Не стесняйтесь, просите все, что вам нужно… В отдельной записке укажите, какие научные сведения вам хотелось бы получить из-за рубежа.

— Но разве это возможно? — Курчатов непонимающим взглядом смотрел на Сталина. — Все исследования за рубежом теперь строго засекречены. Исчезли даже публикации со страниц научных журналов…

— Это не ваша забота, товарищ Курчатов. У нас есть кому подумать об этом. — И Сталин в который раз перевел взгляд на Берию, потом снова на Курчатова: — Вы хотите что-нибудь сказать присутствующим?

Курчатов встал.

— Да, товарищ Сталин. Очень коротко. Единственный путь защитить нашу страну — это наверстать упущенное время и незаметно для внешнего мира создать в Советском Союзе достаточного масштаба атомное производство. А если у нас об этом раззвонят, то США так ускорят работу, что нам их будет не догнать…

Игорь Васильевич хотел еще что-то сказать, но Сталин не дал ему договорить:

— Нет, товарищ Курчатов, вы все же постарайтесь их догнать… А товарищ Молотов, который будет курировать ваш проект от имени правительства, поможет вам в этом. Окончательные сроки по завершению работы мы устанавливать пока не будем. Но нужно, товарищи, помнить: дамоклов меч уже занесен над планетой. Он угрожает всей человеческой цивилизации. Необходимо как можно скорее найти противоядие нависшей угрозе, противопоставить ей все самое лучшее и самое мощное, на что мы способны. И чем быстрее это будет сделано, тем лучше… В том числе и для вас, ученых. Учтите это, товарищи… Вопросы ко мне есть?

— Вопросов нет, — ответил за всех Берия.

* * *

Возвратившись с заседания Государственного Комитета Обороны, Л. Берия сразу же пригласил к себе начальника разведки П. Фитина:

— …Прошу вас, Павел Михайлович, в самое ближайшее время встретиться с товарищем Курчатовым и выяснить, чем конкретно разведка может помочь ученым в ускорении исследовательских работ по урану. К вашему сведению, это указание товарища Сталина. А теперь — мои указания по этой проблеме. Итак, первое…

Фитин изготовился делать пометки.

— Для обеспечения секретности исследовательских работ, — продолжал Берия, — товарищу Курчатову необходимо подобрать опытного помощника по режиму. Статус его — уполномоченный Совета Министров СССР, по званию он должен быть не ниже полковника. Второе: выделите одного из своих замов, который должен будет вести атомное направление в разведке и осуществлять переписку с Курчатовым, Кафтановым и Первухиным. Последние двое будут отвечать за это же направление по линии ГКО и советского правительства.

— Вопросы по ходу ваших указаний можно? — перебил наркома Фитин.

— Да, пожалуйста.

— Первый вопрос в отношении назначения заместителя, который был бы способен курировать атомную программу.

Берия недовольно дернулся:

— Вы кого-то уже хотите предложить на эту должность?

— Я хотел бы предложить на эту должность начальника 3-го отдела полковника Гайка Бадаловича Овакимяна. Он — доктор химических наук, хорошо знает оперативную обстановку в Германии и Соединенных Штатах Америки. И еще: учитывая, что из этих стран по атомной проблеме меньше всего поступает разведывательной информации, то это назначение будет обязывать его к активизации работы именно в этих регионах…

— А твои замы, — перебил его Берия, — Дубовик, Прудников и Мельников разве не потянут это направление?

Фитин задумался, соображая, как потактичнее ответить, чтобы самому не попасть впросак.

— Наши люди, Лаврентий Павлович, вы знаете, могут все потянуть. Но лучше, если это будет человек, близкий к науке, который попробовал себя «в поле», имел на связи не один десяток хороших агентов, причем многих из них вербовал сам. По-моему, ему и карты в руки?!

Берия понимал, что начальнику разведки нужен именно такой «зам» — профессионал высокого класса, внесший свой личный опыт в разработку и осуществление многих крупных разведывательных операций, — и потому без колебаний согласился с доводами Фитина.

— Хорошо. Готовьте приказ на Овакимяна. А теперь прошу ответить: почему из Нью-Йорка так мало идет информации по делу «Энормоз»?.. Не потому ли, что Зарубин не может уделять должного внимания этой проблеме из-за того, что занимается в основном выполнением личного указания товарища Сталина по политическим вопросам? Может быть, нам стоит подумать о введении в Нью-Йорке дополнительной должности заместителя резидента по научно-технической разведке?.. И не только в Нью-Йорке, айв Лос-Анджелесе, Вашингтоне и Сан-Франциско?

— Да, это бы дало возможность в значительной мере активизировать нашу работу в названных вами промышленных центрах Америки! — на одном дыхании обрадованно произнес Фитин.

— Если вы тоже так считаете, то что ж… Готовьте обоснование об открытии этих должностей в четырех американских городах. Одну из них, в Нью-Йорке, забронируйте за товарищем Квасниковым. Пусть этот умник-правдолюбец попробует себя «в поле». Нам действительно нужно организовать в США хорошую научно-техническую разведку. Я поручу Меркулову переговорить об этом с Квасниковым и о его назначении на должность заместителя резидента…

— Но мне без него… — начал было Фитин, однако Берия посмотрел на него таким взглядом, что он невольно умолк.

— Второй вопрос, который я хотел перед вами поставить, — спокойно, как ни в чем не бывало, продолжал Берия. — Вы разработали или нет план агентурно-оперативных мероприятий по делу «Энормоз»?.. Если разработали, то почему до сих пор не докладываете его мне?

Фитин мгновенно изменился в лице, он производил впечатление человека, попавшего в ловушку. Берия заметил на его лице растерянность и потому не стал заострять внимание, продолжив свой монолог:

— Если нет, то имейте в виду: в ближайшее время из ГКО мне будет направлено решение по урановой проблеме. Отдельные его положения, касающиеся разведки, можно без изменений заложить в ваш план. Утверждать его буду я. И вообще — курировать это направление тоже буду я! Товарищ Сталин дал мне прямое указание оказывать ученым помощь в получении интересующих их сведений по атомной бомбе. Конкретные задания разведка будет получать от руководителя атомного проекта Игоря Васильевича Курчатова. И вся поступающая из резидентур информация должна вручаться под расписку только лично ему. За вами лично остается обеспечение глубокой секретности всего, что связано с получением развединформации, с ее реализацией и ее конечными результатами. Об источниках атомной информации должны знать за кордоном только резидент и тот оперативник, который работает с агентом. В Центре об этом могут знать кроме вас лишь начальник научно-технической разведки и тот, кто ведет дело «Энормоз».

Фитин возрадовался: «Наконец-то наркома убедили, что урановая бомба — это реальность и что ее надо как можно скорее создавать».

— И еще, — продолжал тем временем Берия. — По данным ГРУ, их агента Клауса Фукса приглашают в числе других ученых Англии на работу в Америку. В связи с этим военная разведка готова хоть сегодня передать его нам на связь. И последнее: вчера на мое имя пришла от Зарубина шифровка с уведомлением о том, что их агент Персей переводится из Чикаго в Лос-Аламос, где будут вестись основные исследования по созданию атомной бомбы. В связи с этим и еще одним обстоятельством — призывом в армию его связника Луиса — Зарубин просит срочной санкции на использование в качестве связника ранее подготовленного ими агента Стара. Как видите, Павел Михайлович, работы вам прибавляется… Учитывая, что Квасникову предстоит организовывать с ними работу в Америке, прямо сейчас подключайте его к составлению планов передачи Фукса и Персея на связь другим агентам. Кстати, о Персее. Это что за агент? Как вы вышли на него?

— Это молодой, подающий большие надежды ученый-физик из Металлургической лаборатории Чикагского университета, где как раз ведутся экспериментальные работы по получению чистого металлического урана. Сами мы в силу его большой засекреченности вряд ли бы когда-нибудь могли выйти на него. К счастью, он по собственной инициативе установил контакт в Амторге с Луисом, и тот с нашей санкции завербовал его четыре месяца назад.

— А кто он по национальности? — заинтересовался Берия.

— Чистый американец.

— Хорошо. Как только поступит информация от Персея, обязательно ознакомьте меня с нею… Шифровка от Зарубина находится у Меркулова…

* * *

После долгих согласований с лондонской и нью-йоркской резидентурами, а также с ГРУ Генштаба РККА Овакимян и Квасников подготовили и доложили на утверждение начальнику внешней разведки два отдельных плана: один — по установлению связи с агентом Чарльзом в Нью-Йорке, другой — по проведению беседы агента-атомщика Персея с новым связником Старом.[52] По первому плану была разработана специально для Чарльза инструкция, которую перед отъездом из США должна была передать ему агент-связник Соня. В инструкции сообщалось, что его американским контактом в Нью-Йорке станет человек по имени Раймонд.[53]

Далее в плане указывалось:

1. Встреча должна состояться в первую субботу 4 февраля 1944 года в восемь часов вечера на углу Истсайд и Генри-стрит в Манхэттене. К Чарльзу со стороны кинотеатра подойдет низкорослый, плотного телосложения, средних лет мужчина с крупным, не сколько одутловатым лицом и выразительными черными глазами, спрятанными за толстыми диоптриями очков в роговой оправе. В одной руке у него будут зажаты кожаные перчатки, в другой — книга в зеленом преплете. Это и будет Раймонд. Он должен сам подойти к Чарльзу и произнести слова пароля: «Вы не скажете, как можно поскорее добраться до Центрального вокзала?» Ответная фраза должна быть такой: «На Центральный вокзал лучше всего ехать на такси».

2. Если встреча 4 февраля по каким-либо причинам не состоится, то она переносится на следующую субботу в этом же месте и в это же самое время до тех пор, пока не произойдет контакт.

3. Встреча должна продолжаться не более 15–20 минут. Главная ее цель — договориться о последующей явке в мае на углу 59-й стрит и Лексингтон-авеню.

4. В случае потери связи из-за непредвиденных обстоятельств Чарльз должен сообщить Раймонду адрес сестры, проживающей в пригороде Бостона, и обусловить через нее запасной вариант связи.

Утвердив оба плана, Фитин вернул их своему заместителю Овакимяну, затем взял с края стола тоненькую белую папку, раскрыл ее и, посмотрев на Квасникова, спросил:

— Почему я, товарищи, до сего времени не был осведомлен и только сегодня узнал о тревожных письмах Твена? Оказывается, он уже во второй раз бьет в колокола о нависшей над ним угрозе расшифровки, а вы молчите? Или вы хотите, чтобы ФБР упрятало его за решетку?

Овакимян хотел ответить, но не успел — его опередил Квасников:

— Как во второй раз? Он что… еще одно письмо прислал?

— Письма разведчиков, доставленные в Центр на мое имя, прошу впредь не оставлять без внимания, — предупредил его Фитин.

— Разрешите мне, Павел Михайлович, познакомиться со вторым его письмом? — попросил Квасников.

— Вот… Пожалуйста. — Фитин протянул ему белую папку, в которой находился написанный от руки документ, Квасников начал читать:

Дорогие товарищи! Пользуясь удобным случаем, направляю вам еще одно письмо и повторно напоминаю насчет своей замены. При этом прошу рассматривать поставленный мною вопрос о необходимости замены не как проявление трусости или желания поскорее уехать отсюда. Дело не в этом. Лично я считаю опасным свое дальнейшее пребывание здесь. Слишком много «спрутовских» глаз стало следить за мной. Это может обернуться серьезными неприятностями и для тех, с кем мне приходится сталкиваться по работе в Тире.[54]

Конечно, не нужно понимать это так, будто надо мной нависла реальная угроза. Явной, непосредственной опасности вроде бы и нет, но зачем ждать, чтобы она внезапно нагрянула и обернулась бедой?

Прошу также иметь в виду, что по приезде нового товарища мне придется послужить еще два-три месяца, чтобы устроить его здесь и ввести в обстановку, а она, должен вам сказать, весьма сложная из-за разбросанности моих помощников по соседним штатам из-за довольно пестрого их состава.

Я понимаю, что нелегко сейчас, когда идет война, подобрать мне преемника, но именно поэтому настоятельно прошу вас вторично обратить надлежащее внимание на мое письмо и правильно понять все его мотивы.

С большевистским приветом Твен.

Квасников закрыл папку и передал ее генералу.

— Я прекрасно понимаю его обеспокоенность, — сказал Фитин. — Подобная игра разведчика с собственной тенью никогда еще хорошо не кончалась. Твен, чувствуется, устал от слежки за собой, а вы, товарищи, видимо, забыли о том, в каких он условиях работает…

— Да не забыли мы о его замене! — возразил Квасников. — Но как это сделать? Вы же знаете, как нелегко сейчас найти равноценную замену такому асу разведки, как Твен. Я считаю, надо еще некоторое время подождать с его возвращением домой.

— Нет, Леонид Романович, мы не должны допустить, чтобы его окончательно разоблачили и раззвонили всему миру, что Твен — разведчик, использовавший крышу советского представительства в Нью-Йорке. Такими разведчиками, запомните, не разбрасываются!.. В Канаде в аппарате торгового атташе есть одна никем пока не занятая должность. Вот чтобы не брать грех на душу, давайте переведем туда Твена.

Фитин неожиданно умолк, задумался. Решив скрыть прямое указание наркома о направлении Квасникова в загранкомандировку, он с улыбкой добавил:

— А что касается замены Твена, то давайте не будем создавать себе проблем! Ну чем не замена ему сам Леонид Романович? Опыта оперативной работы у него вполне достаточно. И организатор он — прекрасный.

— Да я не возражаю, Павел Михайлович. Готов хоть завтра поехать, — подхватил Квасников.

— Ловлю на слове. Завтра же отдам распоряжение в кадры на оформление вас в загранкомандировку… На должность заместителя резидента по научно-технической разведке согласны?

— Согласен.

— А кто же тогда возглавит НТР в Центре? — недоумевая, спросил Овакимян.

Возникла небольшая пауза.

— Учитывая, — начал неторопливо Фитин, — что вы пока остались начальником 3-го отдела и недавно стали моим замом по атомной разведке, возьмите и руководство НТР на себя. Назначать нам сейчас некого, резерв выдвижения на сегодня полностью исчерпан. Вы же сами знаете, людей в Центре не хватает. Руководители многих подразделений в связи с боями под Москвой эвакуированы в Сибирь. Это хорошо вот вы приехали за своим назначением и, наверное, теперь останетесь здесь…

С учетом решения Государственного Комитета Обороны о создании в Советском Союзе отечественной атомной бомбы и личных указаний Сталина по добыванию за рубежом разведывательной информации по этой проблеме Квасников составил новый план мероприятий по делу «Энормоз». В нем не только ставились задачи, но и конкретно указывались способы агентурного проникновения в самые секретные центры по исследованию урана в Соединенных Штатах, Англии, Германии, Канаде и Франции, способы связи и передачи информации от агента к разведчику, назывались определенные сроки и лица, ответственные за их выполнение, — словом, предусматривалось все возможное, чтобы с первых шагов не выпускать из поля зрения разработку атомного оружия.

Квасников, зная, что только после утверждения плана лично Берией он может выехать на работу в Нью-Йорк, решил заблаговременно отработать с Курчатовым порядок реализации разведывательной информации, то есть вопросы обеспечения режима полной секретности при ее использовании, хранении и возврате в I Управление НКВД. Собрав все сведения по урану, которые поступили в 1942 году из разных резидентур, в том числе и находившиеся под сукном у наркома, он заранее договорился с Курчатовым о конфиденциальной встрече в одном из кремлевских кабинетов, который был выделен специально для работы над документальными материалами разведки.

Познакомившись с Квасниковым, Курчатов был приятно удивлен, что его собеседник из НКВД легко владеет редкими в то время научно-техническими терминами и главное — неплохо разбирается во многих научных проблемах, в том числе и по урану. Благодаря этому с первых минут встречи у них сложилось полное взаимопонимание. В процессе беседы они договорились, что с разведывательной информацией будет знакомиться только руководитель советского атомного проекта, а материалы будут ему персонально доставляться из разведки и передаваться под расписку Квасниковым или же переводчицей Еленой Михайловной Потаповой. При подготовке отзывов и оценок, а также последующих заданий разведке Курчатов не имел права использовать ни секретарей, ни машинисток, ни своих непосредственных помощников. Тексты документов он должен был писать собственноручно, а сведения, которые получал от разведки, рекомендовалось доводить до ближайших своих соратников лишь в устной форме.

Все настолько строго было засекречено, что в самой разведке подлинники агентурных сообщений не доверялись даже переводчикам и машинисткам, они оставались навечно в рукописном виде. Делалось это во имя того, чтобы до минимума свести число посторонних глаз. Даже сотрудники резидентур не знали, что оценку их разведдеятельности и новые задания по атомной проблеме дает Курчатов. Его имя как руководителя проекта было в то время скрыто под фамилией «Бородин».

Подлинники, возвращенные Курчатовым, подшивались в дело «Энормоз». Если же это были вторые или третьи экземпляры, то, по указанию Квасникова, а впоследствии и Овакимяна, они сразу же уничтожались по акту специально созданной комиссией. Благодаря такой вот системе учета документов и соблюдению конспирации в работе с ними ни одна спецслужба Запада понятия не имела, что в Советском Союзе тоже начали работать над созданием атомной бомбы.

Передав на первой встрече Курчатову кипу разведматериалов, Квасников, не дождавшись их оценки, вскоре выехал в Нью-Йорк. Заключение же по этим документам пришло в НКВД лишь 10 апреля 1943 года окольным путем — через Совнарком СССР:

Сов. секретно № П-37 сс апреля 1943 г.

Заместитель Председателя Совета Народных Комиссаров М. Г. Первухин Москва-Кремль

Заместителю Народного Комиссара НКВД тов. Меркулову В. Н.

При сем направляю записку профессора Курчатова И. В. о материалах по проблеме урана.

Прошу дать указания о дополнительном выяснении поставленных в записке вопросов.

По использовании материал прошу вернуть мне.

Первухин 8/IV.

К правительственному документу приложено собственноручно подготовленное И. В. Курчатовым оценочное заключение на материалы разведки:

^{Соверш. секретно}

Заместителю Председателя

Совета Народных Комиссаров Союза ССР

т. Первухину М. Г.

Произведенное мной рассмотрение материала показало, что получение его имеет громадное, неоценимое значение для нашего государства и науки.

С одной стороны, материал показал серьезность и напряженность научно-исследовательской работы в Англии по проблеме урана, с другой — дал возможность получить весьма важные ориентиры для нашего научного исследования, миновать весьма трудоемкие фазы разработки проблемы и узнать о новых научных и технических путях ее разрешения.

В дальнейшем приводятся соображения по отдельным разделам (…) (см. Приложение № 1).

На документе резолюции:

Лично т. Фитину. Дайте задания по поднятым в записке вопросам.

Меркулов. 9.04.

Тов. Овакимяну. Дайте задание Антону.

П. Ф.[55]10.04.

О заинтересованности Курчатова в поступлении информации от разведки свидетельствовало и направленное им через две недели в тот же адрес еще одно рукописное послание на семи страницах:

Совершенно секретно

Заместителю Председателя

Совета Народных Комиссаров Союза ССР

т. Первухину М. Г.

В материалах, рассмотрением которых занимался в последнее время, содержатся отрывочные замечания о возможности использовать в «урановом котле» не только уран-235, но и уран-238. Кроме того, указано, что, может быть, продукты сгорания ядерного топлива в «урановом котле» могут быть использованы вместо урана-235 в качестве материала для бомбы (…).

Перспективы этого направления необычайно увлекательны (см. Приложение № 2).

* * *

В середине декабря 1943 года из Нью-Йорка поступило по дипломатическому каналу сразу более десяти разведывательных материалов. Среди них в отдельном, опечатанном сургучом конверте находились переведенный на русский язык отчет связника Стара о встрече с атомным агентом Персеем и подлинник его сообщения на английском языке по делу «Энормоз». В препроводительном письме Антона[56] давалось короткое пояснение о том, что:

«1) …в целях конспирации и безопасности агента подлинное имя и фамилия „Персея“ связнику не сообщалось;

2) „Персей“ инициативно запросил внеплановую экстренную встречу;

3) подготовку и безопасность ее проведения осуществлял „Твен“ и его негласные помощники;

4) операция по связи была выполнена блестяще, ходатайствуем о поощрении „Твена“[57] правительственной наградой».

…Отчет о встрече, как и о ранее проведенной вербовке Персея, был составлен и приобщен в дело «Энормоз» в следующем виде:

Стар. Чем был вызван ваш выход на экстренную связь со мною?

Персей. Обеспокоенностью и нежеланием потерять контакт с русскими. Два месяца назад я был внесен в секретный список ученых, которым в самое ближайшее время предстоит покинуть Чикаго на несколько лет.

С. С чем это связано?

П. Дело в том, что я, как и другие мои коллеги, дал согласие поехать в Лос-Аламос и уже подписал контракт на период войны в Европе. Как нам сказали, в Лос-Аламосе мы будем надолго отрезаны от внешнего мира и поначалу будем жить далеко не в комфортабельных условиях.

С. Только жить?

П. Нет, почему же — там же и работать.

С. Извините, но, насколько мне известно, вы занимались урановыми проблемами. А чем же вы будете заниматься там?

П. Тем же самым. Причины переезда заключаются в следующем. До недавнего времени теоретические исследования по урану велись в десятках различных лабораторий и научных учреждений. Потом, когда руководителем американской атомной программы стал неутомимый Оппи, он пришел к выводу о том, что усилия многочисленных лабораторий, рассредоточенных по всей территории Америки, должны быть сконцентрированы в одном месте, в противном случае неизбежны дублирование и путаница, что отрицательно может сказаться на результатах. Поэтому он считает, что необходимо собрать всех, кто работал над урановой проблемой, в Лос-Аламосе, где бы под единым руководством и по единому плану сотрудничали физики-теоретики и экспериментаторы, математики и химики, специалисты по металлургии, взрывному делу и ученые многих других направлений. Эта идея Оппи встретила поддержку у корифеев американской атомной физики, и было принято решение о создании сверхлаборатории. Разместить ее хотели вначале в Ок-ридже, в штате Теннеси, где уже шло строительство секретных заводов по производству взрывчатки. Но этот город находится в опасной близости от Атлантического побережья, где имели обыкновение курсировать германские подводные лодки и иногда даже высаживать на берег шпионов. Поэтому официальный Вашингтон принял иное решение: построить секретный город в безлюдной местности, подальше от Атлантики. Начались опять поиски такого места. Оппи предложил участок в Калифорнии, однако административный руководитель «Манхэттенского атомного проекта» нашел это место неподходящим из-за близости населенных пунктов, опасаясь, что при предварительных испытаниях может произойти преждевременный взрыв с распространением радиоактивности.

С. Извините, у меня несколько уточняющих вопросов. Кто же все-таки является руководителем «Манхэттенского проекта»?

П. Бригадный генерал, который несколько раз предупреждал нас и требовал ни при каких обстоятельствах не называть его имя.

С. Почему?

П. Чтобы, как он говорил, не возбудить у немецких и японских разведок интереса к тому, чем он занимается.

С. Так он тоже, что ли, ученый?

П. Нет, он ничего общего с наукой не имел и не имеет. Это типичный «надзиратель в погонах», наделенный правительством США чрезвычайными полномочиями. Семнадцатого сентября сорок второго года военный министр Генри Стимсон возложил на него главную ответственность за направление общих усилий на военные цели. То есть он стал отвечать за всю деятельность армии по «Проекту ДСМ»[58] — так был назван с целью зашифровки «Манхэттенский проект».

С. Назовите, пожалуйста, имя и фамилию бригадного генерала и того ученого, который назначен возглавлять научную часть «Манхэттенского проекта».

П. Генерал Лесли Ричард Гровс. А научным руководителем с его подачи и по настойчивым просьбам назначен был тот самый Оппи, о котором я уже говорил вам.

С. Его полное имя?

П. Роберт Оппенгеймер. Ваш покорный слуга имел честь работать с ним несколько месяцев. С середины прошлого года Оппи возглавлял у нас, в Метлабе,[59] небольшую группу. Она решала теоретические основы наилучшей конструкции атомной бомбы, в которой бы наиболее активно развивалась реакция на «быстрых нейтронах». Директор Метлаба, Нобелевский лауреат Артур Холли Комптон, остался тогда доволен сообщениями Оппи о ходе дел. А когда начали создавать Лос-Аламосскую сверхлабораторию, то Комптон предложил возложить на него как выдающегося организатора и блестящего физика-ядерщика научное руководство ею. В мире ученых действительно редко встречаются столь вдохновляющие личности. Представьте себе, ему пришлось объехать все штаты Америки и убедить многих старых и молодых физиков работать в новой секретной лаборатории на краю пустыни. При этом одних он «пугал» перспективой создания германской атомной бомбы; других увлекал захватывающей работой, которая позволит им полностью раскрыть себя; третьих он взял неотразимым личным обаянием, способностью понимать точку зрения собеседника и находить правильные слова-ответы на выражаемые сомнения в том, что из затеваемого им дела вряд ли что-либо выйдет. Многие из тех, к кому он обращался, — а в большинстве случаев это была молодежь — соглашались на его предложения еще и по той причине, что Оппи был их кумиром. Он ведь в молодые годы прошел знаменитую Кавендишскую лабораторию под руководством Резерфорда и по приглашению самого Нильса Бора стажировался затем в Геттингенском университете.

С. Вас он чем взял?

П. Всем, Оппи и для меня кумир.

С. А где будет расположена новая лаборатория?

П. Место для ее постройки выбрано по рекомендации Оппи. Расположено оно в штате Нью-Мексико, на Лос-Аламосском плато, в тридцати милях от Санта-Фе. Единственным средством связи с внешним миром служит извилистая горная дорога.

С. О’кей. Теперь нам надо определиться, где, в какое время и сколько раз в году мы можем с вами встречаться.

П. Появляться в Лос-Аламосе посторонним лицам запрещено. Поэтому приезжать вам туда нежелательно. Думаю, это будет небезопасно для нас обоих: можно попасть под подозрение ФБР. Лучше всего встречаться в соседнем городке Альбукерке. Это недалеко от Лос-Аламоса. А приезжать туда можно под видом лечения на знаменитый климатологический курорт Рио-Гранда.

С. Хорошо, в какое время и где именно в Альбукерке мы можем встречаться?

П. В час дня около собора. Это место я выбрал потому, что там более спокойно — нет транспорта и почти нет пешеходов. А следовательно, легче будет обнаружить слежку.

С. О’кей! Итак, запомните: встреча должна проводиться по-прежнему в последнее воскресенье месяца.

Если по какой-либо причине она не состоится двадцать пятого июля, то вы переносите ее на неделю позже. Так каждый раз. И еще имейте в виду: на связь вместо меня может выйти другой человек. В этом случае ему потребуется быстро и безошибочно опознать вас, но не только по внешности, а и по каким-то особым приметам… Поэтому пусть у вас будет в руке бумажная желтая сумка, из которой торчал бы рыбий хвост. Если вы почувствуете опасность и сочтете необходимым отменить встречу в обусловленный день, то заблаговременно предупредите Мориса Коэна письмом. В нем должна быть условная фраза: «В ближайшее время пойти в отпуск не смогу». Это будет означать, что встреча переносится ровно на месяц. Если же возникнет необходимость экстренной связи с нами, то так и укажите, что хотели бы поехать на отдых, скажем, после двадцатого числа. Это значит в последнее воскресенье месяца мы должны встретиться. Но может оказаться, что на связь выйдет вместо меня другой человек. Тогда визуальное узнавание «своего среди чужих» должно обязательно страховаться паролем, который состоит из вопроса и ответа. Связник должен обратиться к вам по паролю: «Подскажите, на какой курорт для легочных больных — в Рио-Гранде или в Сандиа — мне лучше поехать?» Ваш ответ: «Лучше всего на климатологический курорт в Рио-Гранде. Он находится в Скалистых горах. Проехать туда можно автобусом с железнодорожного вокзала». И еще хорошенько запомните: в переписке Лос-Аламос должен называться «Карфагеном», место работы — «Парфеноном», бомба — «горгоной», а вы останетесь по-прежнему Персеем.

П. Хорошо, я все понял.

С. И последнее — это вопрос сбора и накопления информации. Ее направленность и характер будут определяться потребностью советских ученых-атомщиков. Интересующие их вопросы доведут до вас письменно.

П. Спасибо. До свидания в Альбукерке. А еще лучше в том самом «Карфагене», который мы должны общими усилиями разрушить.

К отчету связника Стара прилагалось сообщение Персея о том, что:

1) … под руководством Э. Ферми создан и начал действовать урановый котел, в котором человеку впервые удалось вызвать самоподдерживающуюся ядер-ную цепную реакцию. Что уже получено и химическим путем отделено от урана и продуктов деления 500 грамм плутония. Что проблемой выделения плутония занималось несколько групп ученых: под руководством Сиборга — в Чикаго; Джонсона и Вильгельма — в Эймсе; Валя и Кеннеди — в Калифорнии;

2) Метлабу дано указание усилить экспериментальную и вычислительную работу по котлу с тяжелой водой. Что с этой целью образована специальная комиссия Э. Вигнера, а из Колумбии в Чикаго переехала группа ученых во главе с Г. Верноном;

3) на химических заводах Малинкродта в Сен-Луи и фирмах «Дюпона» в штате Нью-Джерси налажено производство чистого металлического урана;

4) принято решение о постройке небольшой 1000-киловаттной плутониевой установки в Клинтоне (штат Теннеси) и большой промышленной установки в Хэнфорде (штат Вашингтон). Что подготовка инженерно-технических работников для их использования в Хэнфорде проводится на базе Чикагского университета.

Материалы агента Персея были оперативно доложены Берии. Просмотрев их, он тут же позвонил своему заместителю Меркулову и по привычке выразил сомнение в их достоверности. По мнению Берии, не могли так легко дешево достаться разведке самые оберегаемые в США атомные секреты. Определенную роль сыграла и личная неприязнь Берии к заместителю резидента Квасникову.

Антон, не получив в течение месяца соответствующую оценку добытых им сведений по делу «Энормоз», интуитивно догадался, что нарком в очередной раз подверг сомнению то, что направляется в Центр от его имени. Не долго думая, он отправил на имя Овакимяна шифротелеграмму за номером 12743/47, в которой высказал просьбу показать агентурные материалы лично «Бородину». Антон знал, что Берия неплохо относится к Овакимяну и потому очень рассчитывал, что через него удастся заполучить от наркома материалы Персея и реализовать их через Курчатова.

Овакимян, естественно, позвонил Берии и попросился на прием, но тот, прежде чем кого-то принять, по своему обыкновению, сначала выяснял: по какому вопросу? Назначив Гайку Бадаловичу время встречи, нарком вызвал к себе и Фитина. Выслушав повторно, что полученные из Нью-Йорка материалы желательно направить на заключение Курчатову или Кафтанову, Берия, нахмурившись, спросил сердито:

— А вы-то верите, что один агент, какой бы учености он ни был и как бы он ни был предприимчив и удачлив, мог получить такой объем информации?

Кстати, даже если бы он и имел доступ к ней, ему все равно вряд ли бы удалось скопировать такое количество документов.

— И тем не менее Персею это удалось, — упрямо возразил Овакимян. — Мир разведслужб не только загадочен, но и непредсказуем.

— А вы ни разу не давали указаний Квасникову, чтобы он попробовал разобраться, как это удается Персею добыть такие сведения?

— Нет, — ответил Гайк Бадалович и, взглянув на Фитина, добавил: — Прежде всего ему надо думать о безопасности агента. Если же мы начнем разбираться, как и при каких обстоятельствах он получает ценную информацию, то можем его засветить. Это во-первых. А во-вторых, если Персей почувствует, что мы ему не доверяем, то он может просто-напросто отказаться от нас. Вы же знаете: ученые — легкоранимые люди.

Берия, помолчав немного, тяжелым взглядом посмотрел на Фитина:

— Вы тоже так считаете, Павел Михайлович?

— Да, я тоже так считаю. Наша информация может, конечно, быть неполной, она может отражать неверные пути решения, не содержать элементов новизны для советских ученых. Но главным ее достоинством, Лаврентий Павлович, является то, что она отражает достигнутый уровень проработки в США и Англии исследуемой проблемы, что само по себе уже может служить полезным ориентиром для Курчатова. Кроме того, я убежден, что она отличается высокой степенью достоверности еще и потому, что ее источники — непосредственные участники всех исследований и экспериментов. Надежность Персея не вызывает у меня сомнений, потому что его связь с советской разведкой и начало сотрудничества с нею исходят из симпатий к нашей стране и благородного побуждения помешать утаить от СССР сведения об американской программе создания атомного оружия. Поэтому я считаю, что эти обстоятельства исключают внедрение в нашу агентурную сеть двурушников и продвижение через них преднамеренной дезинформации. А впрочем, мы же можем, — Фитин перевел взгляд с Берии на Овакимяна, — перепроверить сведения Персея не подвергая его самого опасности.

— Это каким же образом? — заинтересовался Берия, продолжая исподлобья смотреть на Фитина.

— Через другого такого же агента, который без нашей помощи будет скоро переброшен из Англии в США.

— Вы имеете в виду Чарльза?

— Да.

— Ну хорошо, проверьте это через Чарльза, — согласился Берия. — Поставьте перед ним те же задачи, что и перед Персеем. Потом, когда получите от Чарльза информацию, доложите мне материалы того и другого агента. Я сам хочу сличить их данные и убедиться в их объективности. — После этого он взял со стола папку, помеченную ярко-красными чернилами: «Сообщение по делу „Энормоз“», и протянул ее Фитину: — Передайте это под расписку Курчатову, пусть он изучает ваши сведения. А теперь у меня к вам, Павел Михайлович, вопрос по материалам Персея. В них указаны строящиеся атомные объекты и уже существующие в Сен-Луи и в штате Нью-Джерси, а обеспечены они агентурой или нет?

Фитин начал кашлять: он не мог вспомнить всех источников информации, их кличек и кто из них на каких объектах был задействован и потому после небольшой паузы дал уклончивый ответ:

— Не на всех, но есть.

— Например?

— Например, на фирме «Дюпон» есть агент Скаут. С прекрасными возможностями работает в компании «Кэллекс» агент Монти. Он дает нам очень ценную информацию по строительству атомных объектов, — Фитин перевел вопросительный взгляд на своего заместителя Овакимяна, в надежде, что он вспомнит и подскажет кого-то еще.

Гайк Бадалович, не поднимая своей крупной головы с густой шевелюрой темных волос, напомнил:

— Вы забыли еще двух вспомогательных агентов, которые тоже завязаны на дело «Энормоз». Один из них — Бир, а другого… я не помню…

— Вы, товарищи, — вновь назидательно начал Берия, — должны поставить перед собой задачу приобретения источников на всех объектах «Манхэттенского проекта», все у нас должно быть схвачено. Одно дело иметь агента в Лос-Аламосской лаборатории, но есть ведь еще экспериментальные заводы, строительные компании и фирмы, которые тоже как-то связаны с созданием американской атомной бомбы. Вот сообщил вам сейчас Персей, что принято решение о постройке плутониевой установки в Хэнфорде, вы должны сразу же отреагировать: решать задачу агентурного проникновения. Пусть Квасников обеспечит одну или две вербовки на этом объекте. Повторяю еще раз: разведкой должно быть схвачено все по линии «Энормоз».

Принимайте это как обязательное для исполнения указание.

— Хорошо, Лаврентий Павлович, мы будем его выполнять, — заверил наркома Фитин.

Берия возвратил ему полученные от Персея материалы. В тот же день они были доставлены Овакимяном лично Курчатову. Ознакомившись с ними, руководитель советского атомного проекта пришел к выводу о необходимости создания уранового котла, чтобы производить в нем начинку для атомной бомбы — плутоний.

В обширном заключении Курчатова, представлявшем собой анализ развединформации на двадцати четырех страницах, охватывалось множество различных аспектов ядерной проблемы (см. Приложение №3).

При анализе каждого цикла исследований, проведенных американскими физиками, Курчатов в своем заключении оценивал и состояние соответствующих работ в Советском Союзе: он, в частности, отмечал ведущиеся изыскания Ф. Ф. Ланге и И. К. Кикоина по разделению изотопов урана методом центрифуги; М. И. Корнфельда и Д. М. Самойловича — по разделению изотопов методом ректификационных колонн; Г. Н. Флерова, К. А. Петржака и М. Л. Орбели — по сечениям деления урана при облучении нейтронами в области средних энергий; работы академика АН УССР А. И. Бродского по получению тяжелой воды, Я. Б. Зельдовича, Ю. Б. Харитона и И. Я. Померанчука — по расчету критической массы и замедления нейтронов; В. И. Спицина, Ан. Н. Несмеянова, В. Г. Хлопина — по химии урана. Высказывалась также возможность развертывания работ по разделению изотопов методом электролиза в Коллоидно-электрохимическом институте АН СССР у академика А. Н. Фрумкина.

* * *

12 апреля 1943 года в Академии наук СССР вышли сразу два приказа: № 1 — о создании нового научного коллектива, зашифрованного под названием Лаборатория № 2. Другим приказом начальником этого засекреченного объекта назначался профессор И. В. Курчатов.