Николай Рыленков. Рецензия на рукопись Ирины Озеровой «Клинопись» июль 1968 г.

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Николай Рыленков. Рецензия на рукопись Ирины Озеровой «Клинопись»

июль 1968 г.

Говорят, что с годами притупляется острота ощущений. Ей на смену приходят зрелость и мудрость, опыт и знания. Но временами тревожит память об утраченном умении ежесекундно открывать мир – видеть, слышать и осязать его, словно в первый раз. И тогда ищешь поэта, ищешь стихи у разных поэтов. Иногда они возвращают утраченное.

В стихах Ирины Озеровой уместилась целая жизнь. В ней, как в большом и светлом доме, дружно живет множество людей – людей разных времен, но единых по духу. Стихам тесно на страницах рукописи, но в стихах просторно, и чувства в них крупные. С одними стихами встречаешься, как со старыми друзьями, с другими знакомишься заново. Но и в новых знакомых узнаешь черты уже полюбившиеся:

Я, как художник, с натуры пишу —

Пейзаж, портрет, —

И, глядишь —

Уже на мокрое масло дышу

Староарбатских крыш.

Уже говорю, где боль, а где ложь,

Где холод, где искра тепла…

И если в будущем зла не найдешь,

Значит, и я помогла.

Очень неприятно говорить оценочными словами, которые кажутся выспренними от своей неконкретности, о поэзии доброй и некрикливой, которая достигает гораздо большего точно употребленным в ряду других словом, чем может достигнуть слово невероятное, втиснутое в строку с явной целью – удивить. Но чем более цельный и естественный поэт перед тобою, тем труднее исследовать секреты его поэтичности.

Поэт сторицей возвращает людям то, что берет у них, – красоту. Утверждать все самое прекрасное в мире – может ли цель быть более благородной?! Суметь передать всю полноту и многокрасочность жизни, пользуясь самыми простыми изобразительными средствами, – не это ли признак настоящего мастера?! Я снова – в который раз – удивляюсь возвышенной простоте поэзии Ирины Озеровой:

Монах корпел в уединенной келье

Над перечнем минующих минут.

Ночами, словно мать над колыбелью,

Он пестовал свой бесконечный труд.

А светский франт раскованность безделья

Коварным рифмам отдавал на суд,

Не связанный тщеславием и целью,

Слова сплетал он, как венки плетут.

Перебирая, словно четки, даты,

Мы узнаем, что жил монах когда-то,

Что келью заменил ему архив.

А вертопраха ветреное слово,

Как старое вино, волнует снова:

Он современник, он поныне жив!

Я давно мечтаю иметь эту книгу на своей книжной полке и не понимаю, почему до сих пор должен ее рецензировать.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.