27. «Звезды горят над землей в синеве необъятной…»

Звезды горят над землей в синеве необъятной.

Тает у сердца и тихо сползает тревога.

Манит меня, победительно манит с порога

Ночь эта мглою своею тепло-ароматной.

Дале и далее от освещенного дома

Я ухожу по сбегающей к речке аллее.

Тайна меня обнимает светлей и светлее.

Все так знакомо вокруг и все так незнакомо.

Эти деревья я видел когда-то и где-то,

Этот задумчивый слышал и раньше я шорох, —

Только нова мне волна серебристого света,

Новы мне звезды с ласкающей думой во взорах.

Грезою я отуманен тепло-ароматной,

Сердце покорное сладкою сковано властью.

Звуки ночные сулят нескончаемость счастью.

Звезды плывут и горят в синеве необъятной.

Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚

Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением

ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОК

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Читайте также

«Помчат нас вперед от звезды до звезды…» Поэтыпесенники всегда были люди богатые, ущербные и обидчивые. Они знали, что настоящие стихотворцы, такие как Пастернак, Ахматова или Заболоцкий, к ним относятся без всякого уважения, считая их тексты не имеющими ничего общего с

«Помчат нас вперед от звезды до звезды…» Не знаю, как сейчас, а тогда поэты-песенники были люди богатые, ущербные и обидчивые. Они знали, что настоящие стихотворцы, такие как Пастернак, Ахматова или Заболоцкий, к ним относятся без всякого уважения, считая их тексты не

«Помчат нас вперед от звезды до звезды...» Не знаю, как сейчас, а тогда поэты-песенники были люди богатые, ущербные и обидчивые. Они знали, что настоящие стихотворцы, такие как Пастернак, Ахматова или Заболоцкий, к ним относятся без всякого уважения, считая их тексты не

ГОРЯТ ХИЖИНЫ «Горят хижины», — писал Анри домой в январе 1946 года.— Почему горят хижины? С кем же они воюют? Ответь мне наконец! — Мать металась по комнате, бросала работу, снова брала ее, чтобы успокоиться. — С кем воюют наши сыновья? Я ничего не понимаю, но чувствую — в

«Парит орёл в прозрачной синеве…» Парит орёл в прозрачной синеве. Поток сияет нитью голубою. Как хорошо сидеть с тобой в траве, Знать, что тебе быть радостно со мною. Ты тёплой загорелою рукой Ромашку рвёшь, По лепесткам гадаешь, Хотя отлично без ромашки знаешь, Что я

«Трепещут тополя в осенней синеве…» Трепещут тополя в осенней синеве. И облака — густые хлопья ваты — Медлительно идут, и тенью по траве Сбегают вниз по солнечному скату. Летят над сжатыми полями журавли И в небе крик протяжный и печальный. О чём кричат? — о днях

«Опять горят любимые созвездья…» Опять горят любимые созвездья И в воздухе деревенская весна. И соловьи, И горькое возмездие За преданное счастье. Ночь без сна. С какою жадностью И как самозабвенно Встречал я жизнь И поднимал на щит. И вот от близкой гибели, От тлена Уже

«Горят костры осенних листопадов…» Горят костры осенних листопадов Оставленным кострам любви сродни. О Боже мой, кому же это надо, Зачем в больной груди горят огни? Судьбу давно не навещает радость. Любовь давно оставлена другим. О Боже мой, кому же это надо, Когда в любви

«Помчат нас вперед от звезды до звезды…» Поэты-песенники всегда были люди богатые, ущербные и обидчивые. Они знали, что настоящие стихотворцы, такие как Пастернак, Ахматова или Заболоцкий, к ним относятся без всякого уважения, считая их тексты не имеющими ничего общего с

«Хранили звезды в синеве свои предначертанья…» К семи годам он стал щуплым тонкошеим мальчишкой, вертлявым и задиристым. Книги не очень- то интересовали Фрэнсиса, да и буквам научить парня пока не удавалось. И что с того? Толстый или худой, разумный или озорной — какое это

Новогвинейские дневники: рукописи не горят Дневники первого пребывания Николая Николаевича на Новой Гвинее — одна из жемчужин европейской литературы путешествий. В них ярко и подробно описан процесс открытия путешественником неизведанного папуасского мира и

ГОРЯТ «МЕССЕРШМИТТЫ» и «ЮНКЕРСЫ» На следующее утро мы вместе со штурмовиками перелетаем на площадку для заправки (не так давно здесь было картофельное поле), а потом берем курс на далекую Лахденпохью, к северному берегу Ладожского озера. Встречно-боковой ветер гонит по

Рукописи не горят После «Симора» Сэлинджер замолчал на долгие годы (не считая публикации в 1974 году рассказа «Хэпворт 16, 1924»). Почему? Кредо сформулировано. Вперед – пиши для людей. Литературоведы объясняют его молчание беспощадной критикой, которая обрушилась на