Глава III «ВОРО́НЫ»

Глава III

«ВОРО?НЫ»

Так началась мня работа в мастерской инструктора планеров Павла Ивановича Лебедева. Каждый день после уроков я приходил к нему, становился к своему верстаку и начинал лобзиком выпиливать из фанеры разные штучки. Работа нетрудная. Начертят мне на фанерном листе фигуру, а я ее и вырезаю. Главное, чтобы аккуратно получалось.

Пилил я, пилил и соскучился. Проще говоря, надоело! Каждый день одно и то же! А главное, не знал, зачем эти штучки нужны. Пробовал спрашивать у товарищей — отмахиваются.

— Знай свое дело: пили! А рассказывать тебе — все равно не поймешь. Тут, брат, геометрию знать нужно!

Ладно, думаю, геометрию! Зачем тут геометрия? Здесь не школа. Мне в школе эта геометрия надоела. Обидно стало, зачем от меня скрывают. Однажды принесли мне выпиливать по чертежу, а я и уперся. Скажи да скажи, как эта штука называется. Иначе не буду выпиливать!

Пришел Павел Иванович. Узнал, в чем дело. Засмеялся.

— Ты будешь выпиливать нервюры для хвостового оперения. Понял теперь?

Я на него поглядел волком. Конечно, ничего не понял, а заупрямился.

— Понял!

Еще скучнее мне от этого стало. «Нервюры!» Ишь, слово-то какое! А что оно значит, поди разбирайся. «Хвостовое оперение». Что за штука? Неужели у планера в хвосте перья будут? Тоска меня взяла. Хожу сердитый, и работать не хочется. Павел Иванович и это заметил. Как-то вечером позвал к себе в комнату, усадил на стул, сам сел напротив.

— Ну, рассказывай, брат Павел, в чем дело?

Я ему и рассказал… про все… И про дядю Гришу, и про мечту свою, и про то, как мать с отцом меня ругают, что я учусь плохо. И того не скрыл, как отец мой не раз грозился пойти к Павлу Ивановичу и отругать его, зачем, мол, мальчишку — меня то есть — от дела отбивает. Ему, мол, учиться нужно, а он в столяры поступил.

Напоследок признался Павлу Ивановичу, что хочу бежать из дому, если отец в летчики не пустит.

Говорил долго и горячо. Павел Иванович слушал внимательно и не перебивал. А когда я кончил, он спросил:

— Всё?

— Всё… Я, Павел Иванович, если мена в летчики не пустят, в беспризорные уйду! Назло!..

— А в разбойники не хочешь? — спросил Павел Иванович и засмеялся. — Ах, Пашка, Пашка! Чудесный ты парень, а говоришь глупости.

Я молчал. Что мне говорить? Если уйду в беспризорные, отец меня жалеть будет! Ну и пусть!

Павел Иванович смотрел на меня молча и ласково, улыбался тихонько и головой покачивал, будто сказать хотел: «Ах, Пашка, Пашка! Ишь, что вздумал: в беспризорные!..

Потом поманил меня пальцем к столу, достал чертежи планера. В глазах зарябило от линий, кружков, треугольников и цифр, которые были разбросаны по листу то целыми кучами, то к одиночку.

Просидели мы с Павлом Ивановичем в этот раз далеко за полночь. Рассказал он мне всё про себя, и с этого вечера крепко я его полюбил. Просто и понятно объяснил он мне, что такое планер, как он летает и как его можно построить. Рассказал, как делается чертеж планера и что для этого нужно знать.

И, когда уходил домой, Павел Иванович пожал мне, как взрослому, руку и сказал, строго нахмурившись:

— Давай, брат Павел, уговоримся. Ты должен хорошо учиться в школе. Иначе мы с тобой поссоримся и расстанемся. Летчик должен всё знать. Если будешь неучем, можешь итти в беспризорные. Плакать о тебе не будем — ни твой отец, ни я…

Я обещал Павлу Ивановичу хорошо учиться.

С тех пор перестал фыркать на учебники. На уроках сидел смирно и внимательно слушал учителей. Домой стал приносить хорошие отметки. Отец радовался:

— Молодец, Павлик! — И удивлялся: — Что это с тобой вдруг случилось?

И отец перестал меня дразнить «летчиком», обещал купить ружье. Думал, должно быть, что я больше не мечтаю о полетах.

Садясь вечерами за уроки, я стискивал упрямо зубы, угощал себя подзатыльником и уговаривал сам себя:

— Не ленись, Пашка! Летчик должен всё знать!..

Только потому, что хотел стать летчиком, я хорошо учился и терпеливо высиживал уроки в классе.

Между тем постройка планера подходила к концу. Отдельные части его были готовы — стали их соединять, или, как говорят, монтировать планер.

Скоро на земле распластала свои тонкие, легкие крылья красивая деревянная птица — наш планер. Мы его назвали «Нарофоминец-1». Он блестел свежей краской, им приходил любоваться весь город, а мы ужасно гордились! Еще бы: все, до последней щепочки, построено нашими руками. Про нас говорили:

— Молодцы комсомольцы!

Только приятель мой Борька по-прежнему не верил. Ходил вокруг планера и фыркал. Досада на него брала!

— Ну чего ты фыркаешь?

— А тебе чего? Хочу — и фыркаю…

— Понимаешь ты много!..

Из Москвы приехали инженеры осматривать планер. Признали его хорошим. Я — к Борьке. Что? Слыхал, как инженеры наш планер хвалят? А Борьке хоть бы что, усмехается:

— Ладно, рассказывай! Вот посмотрю, как он летать будет! Не может быть, чтобы на щепках люди летали!

Так и уперся на своем.

Тем временен планер разобрали на части, запаковали в ящики и отправили по железной дороге в Крым. Там, недалеко от моря, в местечке Коктебель, каждый год устраиваются состязания планеров.

К назначенному дню со всех концов Советского Союза съезжаются в Коктебель планеристы, а конструкторы присылают свои новые планеры.

Эти состязания — настоящий праздник для планеристов. Они состязаются друг с другом: кто дальше пролетит, кто наберет самую большую высоту.

Победителям в состязаниях дают премии. Каждый планерист мечтает попасть в Коктебель на состязание планеров. Каждому хочется летать дальше всех и выше всех..

Наш планер тоже поехал в Коктебель. Понятно, все мы очень волновались: как-то он будет летать там?

Нам казалось, что лучше всех.

Проходили томительные дни. Состязания еще не начинались. В газетах писали обо всем, что делалось в далеком Коктебеле, на берегу теплого моря. Мы читали, как съезжаются планеристы, знаменитые летчики, конструкторы. В списке планеров, которые будут состязаться, мы с гордостью прочитали название нашего планера «Нарофоминец-1».

Наконец в газетах объявили: состязания начались! Мы с нетерпением ждали, что будет завтра.

А на другой день ко мне прибежал Борька. Я еще спал, и он разбудил меня. Ничего не понимая спросонок, я смотрел на моего приятеля, как он бегал по комнате, приплясывал, прищелкивал пальцами и кричал:

— Разбился! Разбился!

— Чего ты орешь? Кто разбился?

— Планер ваш разбился!

Полуодетый, неумытый и растрепанный, прямо и постели, помчался я к товарищам. Я застал всех в сборе. Все были встревоженные и печальные.

В телеграмме, полученной из Коктебеля, говорилось, что наш планер взлетел, пролетал всего только четыре секунды, потом упал и… разбился.

Не хотелось верить. Как же так? Строили мы его несколько месяцев, построили, красавец получился, инженеры его хвалили, весь город им любовался, а он только четыре секунды и пролетал. Теперь вместо него — куча щепок и мусора. Разбился!..

Все молчали. Один только Борька ходил между нами важный, как петух. Надувался и фыркал:

— Тоже придумали моду! Этак каждый летчиком станет. Сделай себе из лучинок самолет и летай! Дудки!

В городе над нами стали смеяться. Раньше хвалили, а теперь только головами покачивали да приговаривали:

— А еще комсомольцы! Эх, вы!

И прозвали нас «воро?нами». Кто придумал эту кличку, не знаю. Только от этой клички житья нам не стало. Едва нос на улицу покажешь, а тебе уж кричат:

— Эй, ворона!

В школе тоже проходу не давали:

— Ворона пришла!

А больше всех, понятно, дразнился Борька. Бывало до того раздразнит, впору хоть драться.

Так окончилась наша первая попытка построить свой планер. Окончилась она большой неудачей — вся работа пропала.

Наш планерный кружок распался. Большинство ребят ушло в кружок футболистов. Там было веселее.

Павел Иванович сидел дома и старался не показываться людям на глаза. Над ним тоже смеялись. Скучное время пришло!..