Глава XI РЕКОРД НА ПЛАНЕРЕ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава XI

РЕКОРД НА ПЛАНЕРЕ

Мне было уже двадцать два года. Совсем взрослый. Школа летчиков, где я учился, а впоследствии и сам стал инструктором, разрасталась с каждым годом. Уже не было этих старых самолетов, на которых учился я летать. Появились новые, советские самолеты, быстрые, красивые… Летать стало интереснее.

Я продолжал обучать молодых ребят искусству летать и был уже командиром целого звена самолетов.

Однажды летом, во время отпуска, я летал на агитсамолете по Московской области. Забирался в самые далекие, глухие уголки, где никогда еще но видели самолета.

Вернувшись из одного такого полета и Москву, я встретил Славку.

— Еду в Крым, — объявил он, — на планерные состязания. Хочешь, поедем вместе?

— А что я там делать буду?

— Летать, чудак! Вот а думаю новый мировой рекорд поставить. Давно мечтаю!

— Ну что же, — счастливый путь!..

— Поедем! — пристал Славка. — Хочешь, я тебя с одним конструктором познакомлю? Он новый планер построил. Хороший — двухместный. И ему как раз планерист нужен.

Я подумал: «Отпуск у меня еще не кончился, планеристом в свое время был хорошим. Разве в самом деле поехать в Крым, попробовать опять полетать на планере?»

— Ладно, Славка! Знакомь меня с этим конструктором!

Спустя несколько дней я уже был на заводе, где строился планер, и наблюдал за его снаряжением. Это был прекрасный двухместный планер замечательной отделки. Глядя на него, я невольно вспомнил те планеры, которые когда-то строил сам. И какими жалкими и убогими они показались бы, если бы поставить их рядом с этим красавцем! Да, на этом полетать можно!

Конструктор планера мне тоже понравился. Зато я ему — не очень. Ему во мне не нравился мой вес.

— Что я буду делать? — вздыхал он, оглядывая мою фигуру. — У меня же, знаете, все рассчитано. У меня каждая часть планера на весах свешана. Я рассчитывал, что мой планерист будет весить не более как шестьдесят килограммов. А вы, товарищ Головин, такой огромный! В вас, пожалуй, все сто килограммов будет!

— Да нет! — успокаивал я конструктора. — Совсем не сто, а всего лишь восемьдесят пять!

— Ну вот! На целых двадцать пять килограммов больше. Ведь это лишняя тяжесть! Пожалуй, мои планер вовсе не взлетит с вами.

— Взлетит! В Крыму тепло. Я в одних трусиках летать буду. Все же легче…

На планере установили освещение — красные и зеленые лампочки на крыльях — и приборы, показывающие высоту. Наконец сборы окончились. Планер запаковали в вагон, а следом за ним поехали и мы с Борисом Николаевичем. Вот и Коктебель — место, куда я, помните, еще маленьким мечтал попасть на состязания планеров.

На склоне горы выстроились планеры, участвующие в состязаниях.

Среди них выделялся яркой, пестрой окраской наш красавец. «Темп».

На хвосте у нет стоял номер «5».

Когда мне разрешили подняться в воздух, чтобы испробовать, как летает новый планер, я очень волновался. Дело в том, что на состязания приехали уже опытные планеристы.

Многие из них не раз бывали в Коктебеле на состязаниях; некоторые считались замечательными планеристам и рекордсменами. А я почти что новичок среди них. На планере не летал очень давно и боялся осрамиться.

Сначала меня совеем не хотели пустить на состязания, потому что я не имел звания «парителя». А чтобы получить это звание, надо выдержать особый экзамен, доказать, что ты умеешь летать на планере. Потом решили не делать экзамена.

Взлетел я благополучно и скоро очутился на семьсот метров вверху.

Так высоко я никогда еще не летал на планере.

В начале этой книги я обещал вам рассказать, как летают на планере и почему вообще он летает, раз у него нет мотора, как у самолета.

Ну, вы, конечно, все знаете, что наша земля со всех сторон окружена атмосферой, проще говоря — воздухом. Воздух — это газ. Мы его не можем видеть глазами — он невидим. Не можем пощупать руками — он слишком легок для этого. Но мы всегда можем узнать, что вокруг нас есть воздух. Попробуйте махнуть рукой около лица, и вы почувствуете ветер. Это и есть воздух, который вы заставили двигаться, потревожив его рукой. Значит, ветер есть движение воздуха. По тому, как движется воздух — быстро или тихо, мы с вами и говорим: «сильный ветер» или «тихий ветер».

Бывает такой ветер, который ломает деревья, сваливает телефонные столбы, топит корабли в море. Мы его называем бурей. Но бывает такой ветерок, что едва шевелятся листья на деревьях. Вообще же в окружающем нас воздухе никогда не бывает спокойно. Воздух всегда двигается, иногда так тихо, почти незаметно.

Вот это постоянное движение воздуха и помогает планеристу летать.

Высоко от земли воздух очень холодный. А у самой земли он теплый, потому что нагревается от теплой же земли. А вы знаете, что теплый воздух легче холодного. Сверху к земле постоянно движется, словно падает, холодный, тяжелый воздух, а от земли вверх поднимается легкий, теплый… Это движение воздуха вниз и вверх у планеристов называется «потоками».

Поток теплого воздуха называется «восходящим», потому что он поднимается вверх.

Поток холодного воздуха называется «нисходящим», потому что он падает вниз.

Теперь подумайте и скажите: что? будет с планером, если он попадет в поток теплого воздуха? Конечно, планер тоже станет подниматься кверху. Его увлечет за собой восходящий поток.

А если он попадет в холодный поток? Ясно, что, падая на землю, нисходящий поток потянет за собой вниз и планер.

Значит, для того, чтобы планеристу хорошо летать, ему нужно выбирать в воздухе нужный ему поток.

Я вам расскажу интересный случай, который был со мной во время одного полета в Коктебеле.

Вылетели мы на планере «Темп» с пассажиром Федей. Летали над склоном горы. Недалеко от нас летал орел. Летал он так: сделает несколько кругов над одним местом, потом остановится, распластав крылья, и словно висит в воздухе, не шелохнувшись ни одним перышком. И вниз поглядывает — добычу ищет…

Меня заинтересовало: почему орел не падает? Ведь он не машет крыльями. Почему он держится в воздухе? Я направил планер к тому месту, где летал орел. Оказавшись над этим местом, я почувствовал, что планер медленно поднимается еще выше. Значит, мы попали в сильный восходящий поток.

При нашем приближении орел замахал крыльями, отлетел в сторону и опять остановился. Я — за ним. Подлетели — опять восходящий поток.

Мы долго гонялись за орлом. Куда он, туда и мы. И везде оказывалось, что наш планер тянет вверх. Значит, орел искал для себя места, которые и нам нужны были, — восходящие потоки.

— Чудеса! — засмеялся мой пассажир Федя. — Оказывается, орел тоже планерист.

То ли орлу надоело от нас удирать, то ли ему любопытно стало, что это за штука за ним летает, но он подпустил нас к себе, поднялся немного повыше и стал кружиться над нами.

Над своей головой, совсем близко, я видел его чешуйчатые лапы. Такие огромные, чти в них свободно можно унести теленка.

Свесив горбатый острый клюв и поворачивая голову то в ту, то в другую сторону, орел внимательно разглядывал меня немигающими глазами. Федя испугался.

— Смотри ты, — прошептал он, — вот ему взбредет сейчас в голову долбануть тебя клювом в затылок — и поминай, как звали. Полетим вниз камнем!..

Но орлу, должно быть, не хотелось с нами связываться.

Он еще раз облетел вокруг планера, осмотрел его со всех сторон и, тяжело махая крыльями, скрылся за горой.

Когда я испытал планер, конструктор меня спросил, что я буду делать дальше. Планеристы между собой состязались так: кто дольше всех пролетает, не садясь на землю, кто выше всех поднимется на планере в воздух и кто дальше всех улетит.

Я решил побить рекорд на продолжительность — пролетать дольше всех.

Я вылетел утром, а сел уже вечером. Пробыл, кружась в воздухе, целых двенадцать часов. До этого никто у нас в Союзе так долго не летал.

Этим полетом я установил уже мировой рекорд.

Я пролетал дольше всех в мире.

Обо мне стали писать в газетах, а командир состязаний предложил завоевать еще один мировой рекорд: дольше всех пролетать на планере, но не одному, а с пассажиром.

Незадолго до того этот рекорд завоевали немцы. Они у себя и Германии на своих состязаниях пролетали семь часов. Это считалось очень много, потому что летать с пассажиром вдвое труднее, чем одному.

Однако я согласился. Очень уж хотелось обогнать немцев! На другой день утром мы вылетели. Пассажиром у меня был тот же Федя. Он не летчик и не планерист, а просто рабочий с завода, где строился наш «Темп». Парень веселый и певун. Но время полета всё песни пел. А у меня в кармане била губная гармоника. Федя пел, а я ему подыгрывал. Весело летали!

Потом вдруг погода испортилась. Небо заволокло облаками, хлынул сильный ливень. За несколько минут мы с Федей до нитки вымокли. Стало холодно. Зубы стучали. Порывистый ветер трепал планер, и нас качало, как в люльке. От качки стало тошнить… Федя разохался и стал проситься «домой» — вниз. А мне жалко было садиться. Пролетали уже пять часов. Неужели сдаваться немцам?..

К счастью, дождик скоро перестал, облака разошлись, и опять проглянуло ласковое солнышко. Мы согрелись, ветерком нас обдуло, и все стало прекрасно. Одна беда — есть очень хотелось. А запасов не догадались взять побольше. У Федя в кармане было несколько сухарей да штук пять виноградных кистей. Он изредка давал мне по ягодке, а сам съел все остальное. Съел и запел снова… Стало уже темнеть, когда с земли поднялся другой планер и подлетел к нам. Планерист что-то кричал. А что — никак не разберешь. Поняли только одно слово: «садись».

Я посмотрел на часы. Мы летали уже восемь с лишком часов. Подумал, что начальство приказывает садиться потому, что немцев я уже обогнал: они ведь только семь часов пролетали.

Повел планер на посадку. Навстречу мне бежали люди. Впереди всех бежал командир состязаний и еще издали кричал:

— Зачем же вы сели?

Оказывается, немцы пронюхали, что я хочу их обогнать, и решили не сдаваться.

Утром, когда я поднялся в воздух, в тот же самый день, только на час раньше, в Германии поднялся на планере немецкий планерист. Он пролетал девять часов и, когда сел, послал телеграмму об этом в СССР.

Получили телеграмму, когда я еще был в воздухе. Но как мне дать знать, что немцы опять впереди и нужно летать как можно дольше?

Решили послать в воздух еще планер и приказали планеристу крикнуть мне, чтобы я не садился до той поры, пока не дадут снизу сигнала.

Планерист кричал мне:

— Садись после сигнала!

А я расслышал только одно слово: «садись» — и сел…

Сами понимаете, как мне было обидно! Даже затосковал с горя. Потом подумал: время еще есть, дней впереди много.

И решил:

— Все равно обгоню!

Одна беда: от долгого неподвижного сиденья в кабине разболелись ноги. Прямо терпенья нет! Едва дошел до дома. Отдыхать пришлось не много.

На другой день вылетели мы с Федей еще до рассвета. И решили летать до самой ночи, Покажем мы немцам, как умеют летать советские планеристы!

И оконфузились… Нас подвела погода. Совершенно не было ветра. Куда ни сунемся, всюду жмет нас к земле нисходящий поток.

Промучились так часов пять. Вижу, дело скверное!

Дольше летать невозможно. Планер летел низко-низко, и я очень боялся зацепить в темноте за какой-нибудь забор. Внизу — тьма. Земли не видно.

Вдруг крылья планера зашуршали по верхушкам кустов, потом что-то треснуло. Планер перевернулся, и мы оказались на земле. Все это в какую-нибудь минуту…

Вылезли мы с Федей из-под планера и стали дожидаться рассвета. Впотьмах ведь никак не узнаешь, сломался планер или нет. Когда рассвело, то увидели, что планер перевернулся, но цел.

Значит, все в порядке. Еще полетаем!

Утром за нами прислали лошадей, и они поволокло планер на гору. А мы с Федей пошли спать.

Прошло еще несколько дней, прежде чем нам разрешили опять лететь. Вместе с нами выпустили с воздух еще планер.

Кто-нибудь из нас двоих должен обогнать немцев. Без этого на землю не возвращаться.

Весь день мы пролетали рядом. А когда стало смеркаться, потеряли друг друга из виду.

Чтобы как-нибудь не столкнуться впотьмах, я зажег на крыльях планера электрические лампочки — зеленую и красную.

Федя сидел на своем месте за моей спиной и спокойно спал.

Он в последнее время так привык летать, что, нисколько не тревожась тем, что висит в воздухе на высоте в полкилометра, храпел в обе ноздри. Даже завидно было. Ему ведь можно спать, а мне польза.

Когда совсем стемнело, мой пассажир проснулся, зевнул, потянулся, спросил, который час, заглянул через борт вниз и запел:

Ах, ты ноченька, ночка темная…

Смешной этот Федя!

Спел песенку, потом вытащил из кармана сухарь и принялся хрустеть им.

— Эй, кучер! — крикнул мне Федя. — А, должно быть, мы высоко. Смотри, как тускло горят костры внизу.

Я посмотрел на альтиметр, стрелка показывала семьсот метров. Так высоко мы за весь день не были. Высота все прибавлялась. Мы стали, как говорят планеристы, «пухнуть».

— Федя, — сказал я, — полетим к морю!

— Чего? — забеспокоился мой не особенно храбрый пассажир. — А чего там делать?

— А просто так — посмотрим его ночью… Надоело на одном месте кружиться…

— И не думай! Я тебе такое покажу море… Летаешь ведь? Ну и летай! А море — не нужно. Я его сам посмотрю завтра, когда на земле буду. Так спокойнее… А то ишь что вздумал! Залетел нивесть куда и хочет море разглядывать! Я тебе погляжу! — погрозился Федя напоследок.

— Ты, Феденька, трус! — засмеялся я.

— Не твое дело! Я для тебя кто?

— Пассажир.

— Совершенно верно. А ты для меня кучер. Значит, слушайся! Что же это получится, если кучер повезет пассажира, куда ему совсем не хочется? А я не хочу к морю лететь. Значит, точка! Я не хочу никакого моря! Еще свалишься, и плавай с рыбами, пока не утонешь…

Я, однакоже, не послушался и повернул планер в сторону моря.

Федя совсем взбесился! Он страшно ругался. Потом, видя, что это не помогает, схватил меня сзади за воротник в принялся колотить кулаком по затылку, приговаривая:

— Поворачивай! Поворачивай!

Делать нечего, повернул обратно.

Пассажир мой успокоился, спел еще одну песенку, а потом захрапел…

Тогда я повернул-таки планер к морю.

Через полчаса в стороне показались огни города. Это Феодосия.

Пролетел над портом, прислушался — город засыпал. Тихо. Дальше начиналось море.

Понятно, я ничего не видел внизу. Только еле-еле доносился до моих ушей шум прибоя.

Над морем я пролетел несколько километров. Потом решил повернуть обратно. Над городом сделал несколько кругов и полетел к мосту посадки.

В это время проснулся Федя.

— Где мы? — спросил он, протирая глаза.

— Опоздал, Феденька, полюбоваться морем!

— Врешь!

— Не врешь! Оглянись — сзади Феодосия! Видишь огни?

— Ну, брат, хорошо, что я не проснулся над морем! — проворчал пассажир. — Я бы тебе задал перцу!

Федя долго ворчал, потом съел все, что оставалось у него в карманах, и успокоился. Мне же ни крошки не дал!

Скоро я увидел огни костров внизу. Посадка!

Когда мы сели, раздалось громкое «ура».

Кричали летчики, планеристы, конструкторы…

Мы с Федей пролетали одиннадцать часов и больше чем на два часа обогнали немцев.

На другой день я получил телеграмму от Климента Ефремовича Ворошилова.

Народный комиссар поздравлял меня с победой.