Глава III. Когда рвутся бомбы.

Глава III.

Когда рвутся бомбы.

Эшелон уже погружен, ждем сигнала к отправке. Напряженно следим за обстановкой на фронтах, все рвутся ближе к передовой. Выехали 1 апреля 1942 года. Путь длинный и трудный. Сутками простаиваем на железнодорожных станциях, пути забиты. Сложности быта: днями не умывались, трудно с водой, сутками не ели, в неухоженных вагонах пыль, грязно, только шинель под боком. Увидали Куйбышев 10 апреля. Лежа на нарах, вслух читаем «Горную дорогу» Федорова. Кто-то наизусть декламирует выдержки их книги: «...кто только не наступал на Россию - немцы, поляки, половцы, хазары, татары, шведы, французы, англичане. Чьи только жадные руки не протягивались задушить русский народ, поработить его»... И дальше: «...пусть попробуют победить его - не выйдет».

6 мая подъезжаем у Двуреченской, Купянску. Ходят слухи, что едем на фронт. Эшелон все стучит по рельсам, мелькают версты. Неожиданно 9 мая начальник госпиталя военврач II ранга Н.И.Глебин вызвал меня в свой вагон. Эшелон стоит на каком-то разъезде.

- По вашему приказанию явилась!

- Отправляйтесь в командировку, вот документы. Найдете фронтовой эвакопункт 73. Он где-нибудь недалеко, возьмете пакет и без задержки обратно!

- Есть! Быстро с пакетом обратно!

На попутном эшелоне, на машинах и пешком, в сапогах с дырками и в очень старой, еще с финской войны, шинели. Неоднократно вызывала подозрения у патрулей, два раза останавливали и проверяли документы. Дождь усилился, дороги развезло. Рядом гремит и ухает. Наконец разыскала эвакопункт. Беспокоит обстрел из минометов - то там, то тут вздымаются фонтаны из земли и раскаленного металла. Больно бьет в уши воздушная волна. В небе Бузулука воют самолеты, бомбят, войска куда-то торопятся. Холодно, сыро. Вот и фронтовой эвакопункт.

- Прибыла за пакетом! - рапортую после приветствия. Штабист дважды проверил документы:

- К начальству в таком виде нельзя!

Старая мокрая шинель, вконец изношенные сапоги, ноги промокли, замерзли, зуб на зуб не попадает.

- Грейся у печки!

Теплота и сон сразу навалились на меня, и не слышу войны.

- Встать! - Штабист в клубах пара, как привидение. Это сохнет моя распаренная шинель у огня. Подает пакет, расписываюсь. Теперь надо догонять эшелон, который мотается по путям от станции к станции под наседающими с воздуха «мессерами». На полустанке Купянск веревкой подвязала подошву сапога, сижу на платформе, страдаю, жду попутный эшелон. К дежурному не пробьешься, народу полно. Все гудит, как развороченный улей, все ищут кого-то, хотят чего-то, мечутся, шумят. Вот только моряки сидят спокойно на полу и разговаривают. К ним подошел красивый молодой, по-детски пухлый казачок. Новая форма хорошо пригнана, казацкая кубанка с красным верхом лихо заломлена назад, волнистый чуб съехал на лоб. Румяное круглое лицо с озорными глазами. Взглянул на меня: «Эй, красотка! Далеко ли?» И засмеялся, показал крупные жемчужные зубы. Меня словно обдало жаром. Насмехается над моим видом! Подбираю ноги в худых сапогах под лавку. Смотрю с завистью на его начищенные новые сапожки, любуюсь его беззаботностью, лихостью, молодостью. Он начал что-то говорить, но раздался гудок приближающегося состава, и я, забыв обо всем, была уже у края платформы. Остановки не будет, мимо проносятся подножки товарных вагонов. Страшно без привычки прыгнуть, но нужно срочно доставить пакет. Пробежав несколько шагов, ухватилась за скобу и прыжком на подножку. Тряхнуло меня, чуть голова не оторвалась. Еду и гляжу, не мелькнет ли где наш эшелон.

Вечереет, состав слегка тормозит. А вон и наш эшелон, около вагонов ходят знакомые дежурные. Радостно спрыгиваю с подножки и кубарем качусь по земле. Встала, потерла ушибленное колено. В штабном вагоне доложила начальнику госпиталя: «Ваше приказание выполнено!» Передаю пакет с приказом.

11 мая разворачиваемся в поселке Уразово Воронежской области. Юго-Западный фронт. Станция небольшая, квартиры заняты войсками, все здания целы. Под госпиталь нам выделена бывшая школа. Офицерский состав обмундировали и выдали знаки различия, остальные - в гражданском. В госпиталь прибыл новый начальник, военврач III ранга. Н. И. Глебин назначен руководить медчастью.

Работа идет в настоящей фронтовой обстановке. Авиация бомбит Валуйки, Купянск и Уразово. Разрывы бомб сотрясают здание школы, тревога за тревогой. Положила вещмешок в доме у Индиной, быстро развернули госпиталь и приняли в перевязочной более 400 раненых. Начала обрабатывать. Бойцы сидят у стен, ждут, а новые все прибывают. Иду по коридору. Темновато, кругом полно людей.

- Сестра! Проводите меня в другую перевязочную на гипсовку! Обернулась - передо мной раненый. Рука перевязана, нога полусогнута, в бинтах, палка в здоровой руке.

- Обопритесь о мое плечо и пойдемте! Он прыгал на одной ноге, слегка стонал.

- Сестра! Вы меня не узнали? Смотрю на него.

- Помните в Купянске, казачок?

У меня в глазах потемнело, я даже отшатнулась. Веселый казачок? Передо мной стоял изможденный калека. Усталые глаза, серое лицо. Грязный. Кровь запеклась.

- Вам неприятно, сестра? Не беспокойтесь! Я еще за себя и товарищей посчитаюсь, только лечите быстрее!

Несколько дней ему было плохо, а затем он быстро стал выздоравливать. Из командировки приехал Минько, привез письма. В конце июня фронт приблизился к Уразову. За меловой горой уже идут бои, все время вздрагивает земля, гудит, словно стонет. Слышу: «У кого вторая группа крови, в операционную!» Бегу. На столе в операционной лежит молоденький офицер, на побелевшем лице капельки пота, как роса. Берут у меня каплю крови из пальца и у раненого тоже, проверяют на совместимость. Игла легко вошла в вену, и вот моя кровь уже спешит на помощь. Раненый дышит глубже, на щеках появляется розоватость. Вот он уже повернул голову, посмотрел на меня и спросил: «Девчачья кровь?» «Не волнуйся! Она у нас боевая и смелая», - ответили ему. Голова у меня кружится, красные пятна мельтешат в глазах. Иглу вытащили, дали стакан горячего чая. Медленно иду в перевязочную, чувствую слабость, хочется сесть, но времени нет - раненые все идут и идут. Проносятся с воем самолеты, ухают орудия, падают бомбы. Раненые выходят из боя группами, помогая друг другу, даже не прикрывая ран, из которых каплет кровь. Перевязываем и срочно отправляем в тыл. Основная работа свернулась, кончились перевязочные средства. Мне приказано в маленькой палатке перевязывать, пока есть кое-какие остатки. Залаяли минометы, мины ложатся ровно, осыпая осколками. По меловой горе бегут раненые бойцы, а там, дальше, появились черные силуэты - это фашисты бьют по отступающим раненым красноармейцам. Темнеет, быстро перевязываю, экономлю бинты.

Вот они и кончились.

Так в моей памяти запечатлелся фрагмент операции по освобождению Харькова. Успеха она не имела. Фашисты готовили второе летнее наступление и обрушились на Воронеж и Сталинград. Ночью остатки перевязочной погрузили и выехали.

В Острогожске нас уже ждали. Было 23 июня. Госпиталь подформировывают, работает комиссия, по одному вызывая в кабинет. Мне хотелось быть с Варварой Николаевной - я ее любила. Всегда со мной, как родная сестра, и Оля. Стою у крыльца, один за другим проходят наши работники. Подошел капитан, посмотрел на меня оценивающе и говорит: «А вот вас я к себе в госпиталь возьму!» И рукой по спине похлопал. Этого я не терплю! Взбешенная, вбежала на крыльцо. А сама думаю, в каком же он госпитале? Председатель комиссии спросил фамилию: «Вы зачислены в госпиталь». «Прошу откомандировать на фронт, не останусь, все равно сбегу! Отправляйте на фронт!» «Хорошо! Зайдите за документами через полчаса».

Подавая пакет, штабист спросил: «Верно, поссорились с кем-нибудь?» Ну как я скажу? Мотнула головой, прощайте! Прощайте, дорогая Варвара Николаевна, милая Оля! Еду в медико-санитарный батальон 262, в 175-ю стрелковую дивизию, где командиром генерал Александр Демьянович Кулешов.

А вот и попутный эшелон. Мелькают полустанки. Дремлю, уставшая. Опять завыли пикирующие «мессера», рвутся бомбы. Взрывной волной меня выбило из вагона, кубарем на траву. Встала и бегом. В ушах гудит, будто самолет только за мной гонится, из сил выбилась, обернулась - вдали на насыпи все горит, черный дым тянется шлейфом. Самолеты улетели, а гул в ушах не прекращается. Неподалеку наши войска идут. По тропе наперерез.

- Ваши документы?

Проверили, иду к деревне, смотрю - у оврага дом словно сам подпрыгнул и умчался, рассыпавшись, в небо. Это немецкие минометы обстреливают деревню. Прохожу по улице, из-за загородки зовут: «Сестра! Поди сюда!» Заглянула - у дома лежат раненые. Перелезла через трясущийся забор:

- Чего вы ждете, братцы? Видали, как дом улетел?

- Обещали забрать на машине, не дойти нам самим!

- Ребятки, подумайте! Машина должна подъехать с грейдера через поле, она же буксовать будет. Да и войска ушли. Рано или поздно надо двигаться вперед, на грейдер.

Слышу, посвистывает у кого-то. Спрашиваю, кто в легкие ранен. Вроде, никто. Один ранен в спину, дышать тяжело.

- Вам сидеть надо, а не лежать!

Повязка сползла, и кровавая пена накипает при выдохе и вдохе, окрашивая рубаху и гимнастерку, клочьями висевшими в розовых пузырьках. Наложила клеенку от санпакета с марлей на рану, подбинтовала. Помогла встать, подставила плечо, и, поддерживая друг друга, мы кое-как перелезли через забор. Остальным крикнула: «А вы лежите, скоро вернусь!»

С каждым шагом раненый дышал все труднее и чуть ли не падал. Подбадриваю его изо всех сил, хотя у самой их не осталось. Изгородь кончилась, тропинка пошла по полю. С большим трудом добрались до грейдера, посадила легочника у кювета, стерла с губ розовую пену: «Отдыхайте! Приведу остальных».

Контуженный лежал ближе всех к ограде. Взялась за ворот шинели, еле вытащила его из-под забора и поволокла к грейдеру. Соленым потом пропиталась моя гимнастерка, его капли застилают глаза. Притащила, положила поудобнее, и бегом за следующим. Он был ранен в бедро. И снова тяжелейший путь к грейдеру. Пока всех не вытащила.

Где-то недалеко взорвалась мина - с воем и свистом. Колонна наших машин развернулась за деревьями. Иду туда, может, знают, где медсанбат. Вдруг как зашуршало оглушительно, красные веретена понеслись над землей, а на горизонте, откуда стреляли немцы, долго клубился черный дым. Упала со страха на землю, не поняв, что же случилось.

- Залезай скорее на крыло машины! Вскочила с земли, смотрю - комиссар.

- Идите скорее! Сейчас налетят «мессера» и превратят все вокруг в запаханное поле.

Так я впервые увидела знаменитые «катюши» - реактивные минометы. С любопытством смотрела на уже закрываемые брезентовым чехлом направляющие рельсы.

Довезли меня до грейдера и исчезли вдали. Смотрю, в небе появились «мессера» и действительно начали бомбами ровнять местность за деревней, около оврага. Шагаю по грейдеру, раненых уже увезли. На повороте шоссе старший лейтенант проверяет документы. Прочитав мое направление в медсанбат, сказал: «Пойдете с моей группой, я начальник особого отдела Казаков». И сунул мне в нос удостоверение. Несколько красноармейцев вели под конвоем группу деревенских жителей. Через полчаса свернули с грейдера и пошли по пыльной дороге под палящими лучами солнца. Километров через пять один старик упал. Старший лейтенант приказал помочь.

Кто-то поднял его, надел на седые волосы линялый картуз. Худое лицо, заросшее сединой, маленькая рыжевато-серая бородка, голубые глаза с красноватыми старческими веками. Мирный, добрый вид. Демисезонное пальто, серое от пыли и старости, прикрывало старую рубаху, подпоясанную шнурком. Коротковатые домотканые штаны не закрывали худых босых ног. Он оперся на красивую девушку. Такая милая, пухленькая, глаза озорно блестят. Старший лейтенант показал пистолетом на рожь, которая стояла у дороги стеной. Старик поднял голову, огляделся, медленно шагнул в рожь и пошел, раздвигая колосья натруженными, в узлах руками. Все остановились. Я еще ничего не понимала. Раздался негромкий сухой щелчок, голова старика дернулась и исчезла в волнах ржаных колосьев.

- За что? Он же русский, старенький! - рванулась я, привыкшая оказывать помощь.

Старший лейтенант вышел на дорогу суровый. Пряча пистолет, громко сказал:

- Именем закона моей Родины - Советского Союза - предатель расстрелян!

- Предатель? Как не похож!

- Внешность обманчива, русские бывают разные, запомните это!

Двинулись дальше. Меня била дрожь, первый раз я увидела расстрел. Да и весь этот день был какой-то нереальный. Хотелось пить, есть, некогда было перекрутить портянки. Смерть в бою - это обычно. А вот такая смерть страшна. Искоса поглядывала на группу деревенских. Предатели? Весь народ встал на защиту Родины. Кто в армии, кто в партизанах, кто на заводах и фабриках. Погибают в боях героями, умирают от голода в тылу. А эти несколько человек, такие разные, старые и молодые, почему они пошли против своих, русских? Разговаривать нельзя, да и некогда. Идем быстрым шагом, сзади усиливается грохот войны. Немного отстаю, начала хромать, натерла ноги.

- Снимите сапоги! Легче будет. А то отстанете, ждать нельзя! - командует старший лейтенант.

Гудит земля, пыль, жара. Сняла сапоги, перекинула через плечо, полегчало. Только с непривычки каждый камешек, каждую соломинку чувствую босыми ногами.

Вечереет. Отдыхаем прямо у дороги, выставили часовых. Свалилась, как убитая, в теплую и пушистую пыль. Чуть рассвело, командир показал мне дорогу в часть, и мои попутчики пошли дальше. Иду одна в нарастающем гуле войны. Догоняю пожилого врача, разговорились. Он - Мамлиури, ищет свой госпиталь. Решили пробираться вместе.