6.

6.

Когда был окончен очередной сеанс радиосвязи с Большой землей, рассудительный Гоменко сказал Малышеву:

— Ты, Николай, поговори с командиром, чтобы длинных радиограмм не писал. А то, не дай бог, гитлеровцы засекут нашу рацию. Сеансы радиопередач надо сократить по времени.

— Много ценных сведений накопилось, нельзя молчать, — ответил Малышев, прекрасно понимая опасность длительной работы рации.

— Лучше маленькими порциями передавать, — настаивал Антон Осипович.

— Наши сведения, и притом самые обстоятельные, в штабе фронта нужны сейчас. Сам понимаешь, служба у нас такая. Будем передавать все, что ребята добывают. Усилим охрану нашей базы. В случае угрозы уйдем отсюда.

— Опасно же… Запеленговать могут.

— Дорогой Антон! Мы с тобой уже в центре Чехословакии. Фашистская Германия обречена. Еще натиск наших войск и гитлеровцам капут. До нашей ли группы им?

— Ты верно говоришь о скорой победе. Но надо знать фашистов, Николай, они будут драться до последнего и окажут самое упорное сопротивление. Вот поэтому и надо быть осторожными…

Действительно, обстановка становилась все более тревожной.

С того часа, когда днем 21 февраля германские власти в Валашске-Мезиржичи и управление охранной полиции во Всетине получили донесения жандармерии о найденных в Видче и Стржитеже грузовых мешках с батареями и продуктами питания русского происхождения, подразделения радиочастей специального назначения люфтваффе и абвера усилили контроль за эфиром. Гитлеровцы мобилизовали все стационарные и подвижные подразделения службы пеленгации и подслушивания. Вскоре им удалось засечь работу каких-то неизвестных радиостанций, но они были далеко за пределами предполагаемого района действия партизан.

Пеленгаторные станции противника продолжали работать круглосуточно. Данные пеленгации немедленно сообщались по радио и телефону в штабы частей СС и войск по борьбе с партизанами. В конце концов оказалась засеченной и рация группы Юрия. Полетели указания гитлеровцев: в районе горы Ништин обнаружена неизвестная радиостанция. По характеру передач можно утверждать, что она принадлежит русским партизанам. Принять срочные меры для разгрома партизан… Особо обращаю внимание на необходимость пленения командира и радиста… Подготовку к операции по ликвидации партизанской группы закончить 17 марта, с тем чтобы ранним утром 18 марта начать практическое осуществление этого плана…

Ранним утром 18 марта в Зубржи, Зашова, Кргова и некоторых других окрестных населенных пунктах зазвучали команды: «Уничтожить русских бандитов, скрывающихся в лесу на горе Ништин!»

Поднятые по тревоге эсэсовцы и полевая жандармерия заводят двигатели грузовых автомашин и мотоциклов. Все готовы к облаве. Каратели двинулись с разных сторон к вершине горы. Артиллерия и минометы ударили по районам вероятного расположения партизан. Весь день 18-го и до середины дня 19 марта метр за метром прочесывались хвойные леса на горе Ништин, на той горе, где была база советской разведывательной группы, возглавляемой Николаем Суховым…

В головной группе карателей, действовавших на северных скатах горы, шли Альпинист и гестаповский офицер Горт.

Когда до вершины оставалось менее километра, гауптштурмфюрер Горт спросил Альпиниста:

— Почему не стреляют партизаны?

— О, майн герр! Партизаны — это хитрый народ, — ответил агент гестапо. — Они хотят подпустить нас ближе. Я их тактику знаю.

— Шнеллер, шнеллер!

Последние сотни метров крутого подъема Альпинист преодолевал с отчаянным рвением. Разгоряченный, предвкушая радость скорой победы, он потерял перчатки и, взбираясь вверх, хватался обнаженными руками за стволы деревьев, камни, кустарники. Его руки были в крови, в глубоких царапинах и ссадинах, но он торопился и не чувствовал боли. Ему хотелось первым обнаружить укрывшихся на горе партизан.

Но вот на самой вершине горы показались три солдата ягдкоманды, действовавшей слева. Вскоре там же оказался другой отряд, штурмовавший гору с южной стороны. Добралась до цели и группа Горта.

— Где партизаны? — заорал гауптштурмфюрер, обращаясь к Альпинисту. — Ты же уверял, что они здесь?!

— Я был убежден, что они… — начал Брюль и, не закончив фразу, упал на колени перед гестаповцем: — Простите… Я оправдаю доверие…

— Встать!

Альпинист вскочил, вытянулся перед шефом.

— Разоружить! — приказал Горт. Его искаженное злобой лицо в этот момент было страшным. Гауптштурмфюрер неторопливо достал из кобуры пистолет. Впервые в жизни агент увидел черный зрачок направленного на него пистолета, из которого вот-вот могла вырваться свинцовая пуля.

— Свяжите ему руки, — распорядился Горт, вкладывая «вальтер» в кобуру. — Он не достоин расстрела. Пусть трибунал решит, что ему положено — петля или гильотина. В гестапо его! — распорядился гауптштурмфюрер. — Мы разберемся, как он служил рейху.

…Штаб 4-го Украинского фронта, ежедневно получавший радиограммы от Юрия, был обеспокоен тем, что связь с разведгруппой неожиданно оборвалась. Около двух суток операторы штаба фронта беспрерывно прощупывали эфир, искали позывные рации группы Сухова и не могли найти…

А Николай Александрович в это время вел разведчиков в район города Френштат, к вершине горы Радгошть. Чешские патриоты своевременно предупредили Сухова о предполагаемой облаве. Глухой ночью 16 марта разведчики покинули Ништин…

Когда до горы Радгошть, казалось, было совсем близко, Сухов замедлил шаг, пропустил мимо себя Гоменко со Швабом и пошел рядом с Малышевым.

— Погодка-то какая, просто прелесть, — сказал Коля Малышев, обращаясь к командиру.

— Да, погодка словно по заказу, — ответил Сухов. — Не такая, как на прошлом задании, когда мы пытались по Вигорлату перейти линию фронта… Крепко тогда мы влипли, особенно ты. Я уж решил — все, готов парень. Дым рассеялся, увидел: ты валяешься. Лицо в крови, волосы слиплись. Кстати, все забываю спросить: проходит контузия?

— Голова стала болеть реже, а вот шум постоянный.

— Значит, ты больным полетел в тыл? Как же врачи пустили?

— Я врачам о контузии не говорил… А вот голова трещит. Как-то бы надо снять боль, — сказал Малышев.

— А я до сего времени не слышу на левое ухо, да и правое иногда закладывает. Только ты, Николай, никому об этом не говори, а то прощай моя разведка…

— Ладно, с чего это у тебя так?

— Под Сталинградом… Наш батальон ночью обошел подразделение фашистов с правого фланга и на рассвете бросился в атаку. Противник встретил нас ураганным артиллерийским огнем. Около меня блеснуло пламя. Совсем рядом, почти под ногами, разорвался снаряд. При падении я сильно ударился грудью о землю… Подняться помог друг из соседнего взвода. Я взял свой «дегтярь», и мы опять пошли вперед на вражеские позиции. Бежать уж не мог, ноги подкашивались. Вот тогда-то я и понял, что не слышу никакой стрельбы. Оглох!.. Помню, тогда еще пуля обожгла щеку, перебила ремешок у каски…

И Сухов замолчал.

Разведчики шли по заросшим лесами горным скатам, преодолевая каменные гряды, пока их путь не уперся в небольшую площадку, укрытую ветвистыми елями. Шумя и посвистывая, резвился ветер. Когда ступала здесь нога человека, трудно было сказать. Время, дожди и ветры стерли все следы. Площадка, еще совсем недавно ничем не выделявшаяся среди других небольших горных участков, укрытых лесом, вскоре превратилась в замаскированную самой природой базу разведчиков. После окончания работ по сооружению жилья Януш Шваб прислушался к горной тишине, взглянул на затухающие в предрассветном небе звезды. Их было много, очень много…

Новую базу разбили в шести километрах юго-восточнее города Френштат. Рация Юрия заработала вновь…

Позднее от антифашистов разведчики узнали, что каратели прочесали все леса на горе Ништин и, не обнаружив там партизан, ушли.

Через несколько дней Сухов решил вернуться опять на более удобное для работы старое место. Он был убежден, что гитлеровцы успокоились и вряд ли в ближайшее время будут вновь искать там партизан. 23 марта разведгруппа возвратилась на Ништин. Сухов радовался тому, что так ловко удалось обвести карателей.

Несколько дней назад здесь рвались вражеские снаряды и мины, свистели пули. А сейчас тишина. Напряженная, настораживающая…

Разведчики возобновили наблюдение за коммуникациями противника, успели повидаться с Франтишеком Львом, Фердинандом Корговяком, Витом Вашатом. Гоменко, Шваб и Малышев побывали у «почтовых ящиков», через которые чешские патриоты Людвиг Кубят и Ян Счастный передавали свои сообщения. То и дело доносились звуки пролетавших самолетов. Советская авиация бомбила вражеские объекты.

В один из напряженных дней бойцы группы Сухова возвращались с разведки железнодорожной станции Моржков. В лесу, недалеко от семафора, они встретили невысокую, стройную голубоглазую девушку, немного знавшую русский язык. Это была Аша Голишова — восемнадцатилетняя чешка из села Стара Зубржи. Уже несколько лет работала она стрелочницей на станции. Почувствовали разведчики, что юная чешка готова на все, лишь бы нанести урон проклятым фашистам.

Аша стала помогать советским разведчикам. Она подсчитывала вражеские эшелоны, проходящие через Моржков. Считала их тщательно, с точностью до вагона. Запоминала, какие грузы перебрасывают оккупанты, шла на станцию и в беседах с железнодорожниками уточняла свои сведения, а потом через «почтовые ящики» в лесу передавала их советским друзьям.

Разведчики искренне благодарили девушку, но их огорчало то обстоятельство, что, когда Аша была свободна от дежурства, она не могла собирать столь необходимые сведения. Как быть? И Аша нашла выход:

— Я поговорю со своей сменщицей Бертой Питровой.

— Не подведет? — спросил Шваб землячку.

— О, нет. Не беспокойтесь. Это очень хороший человек. Я ей верю, как себе.

— Подумай, Аша, как следует, — советовал Януш. — Ты отдаешь свою жизнь в чужие руки. Ошибка может очень дорого обойтись.

— Не беспокойся, Януш. Я хорошо знаю Берту.

— Хватит у нее мужества? Ей же еще только семнадцать лет, моложе тебя…

— Берта очень смелая, умная. Думаю, что она уже связана с подпольщиками своей деревни Вержовице.

Вскоре Берта так же, как и Аша, стала помогать разведгруппе.

Когда Малышев закончил очередную передачу в штаб сведений, полученных от девушек, перед глазами почему-то встала Берта. Он задумался о ней. Его воображение рисовало, как тоненькая, смуглая, она моментально появлялась у «почтовых ящиков» и также неожиданно исчезала в лесу, как легко, бесшумно, чуть-чуть касаясь земли, шла она на встречу… Так и хотелось Николаю подхватить ее на руки и закружиться.

Знают ли родители этих девушек, что сумели воспитать верных патриоток Родины? Знают ли они о смертельно опасном труде своих дочерей, связавших судьбы с антифашистской борьбой, с борьбой за освобождение Чехословакии от гитлеровских оккупантов?

Как-то Николай Малышев рассказал Янушу Швабу, как заботилась о детях его мать, как волновалась за него, а вот сейчас не знает ничего о своем сыне.

Этот разговор растрогал, казалось, беззаботного весельчака Шваба.

— Мама у меня тоже прекрасный человек, — с нахлынувшей грустью сказал Януш. — Когда германцы погнали меня на фронт, говорила, чтобы осторожным был… Жалко маму. Очень жалко. Ждет не дождется конца войны. Меня ждет…