Первые удары судьбы

Первые удары судьбы

8 ноября я снова, загрузившись продуктами, ушел к себе. Нес 12 килограммов, не считая оружия. Тяжело, ничего не скажешь. В прошлом году таскал продукты от Андрея Карпова и ходил по 11 километров. Теперь делаю то же самое, только расстояние удвоилось.

Вышел при ?30°. Это самая хорошая температура для перехода. При ?20° идти уже жарко. Шел почти шесть часов без отдыха и в хорошем темпе, то есть все время мокрым от пота. После такой ходьбы аппетит зверский и неуемный. Поэтому весь вечер ел, делая лишь непродолжительные перерывы, во время которых блаженствовал, лежа пластом на нарах…

В этой избушке дни мои заняты до предела. Хожу по тайге, выискивая старые капканные установки. В прошлом году у меня было девять путиков. В этом году намерен восстановить шесть из них, так как остальные бесперспективны. Ходового соболя нет, следовательно, надо перестраиваться и удлинять путики, расширяя ареал. Ходить поэтому приходится больше, соответственно возрастают и затраты сил. Раздражает то, что приходится часто ходить за продуктами в балаган. Принесенной еды хватает совсем ненадолго. Ведь едоков двое, причем Мальчик ест даже больше меня. Оно и понятно: ему приходится труднее, да и теплообмен у него интенсивнее, поэтому и энергии он затрачивает гораздо больше, чем я. Снег сыплет безостановочно, и теперь Мальчик тонет в нем по уши. Однако сзади идти не соглашается. Все время пашет впереди. Золотая собака. Другая бы давно забастовала. А Мальчик самолюбив. Для него плестись сзади равносильно самоуничижению. Вот и приходится его кормить досыта. Поэтому продукты тают на глазах. Если бы были соболя, это стало бы хорошим подспорьем. Но в этом году ни соболей, ни птицы. Та птица, что мы добыли, пошла в основном на приманку, за исключением нескольких рябчиков. Но что такое рябчик! Одному человеку на ползуба. Приходится поэтому нам с Мальчиком здесь жить впроголодь, отъедаясь лишь в балагане. А едим мы, скромно говоря, за четверых. Да это и неудивительно: выходим с рассветом, а возвращаемся в сумерках. Все остальное время едим и отдыхаем, если не считать постоянных домашних хозяйственных работ.

Однако, когда в очередной раз мы вздумали пойти в балаган, это у нас не получилось. Произошло непредвиденное: под тяжестью навалившегося снега лед в реке просел и из промоин выступила вода, залив поверхность льда на многие километры. Причем сверху ее не заметно, так как снеговая толща не вся пропитана водой. И это усугубляло положение, ибо под рыхлым снегом вода не промерзает даже в тридцатиградусные морозы. По реке стало идти невозможно. После нескольких безуспешных попыток мы вернулись назад, домой. Целый вечер я сушил лыжи, пропитавшиеся водой. Вот ведь положеньице! Из-за этой проклятой воды мы заперты в своей избушке, так как возвращение возможно только по реке. Даже к Карпову нельзя сходить. А мороз всего ?23°. Когда еще он прихватит эту воду!

Но, как говорится, ничто не вечно под луной. Через два дня, то есть к вечеру 14 ноября, врезали морозы. Красная жидкость в термометре подползла к отметке ?40°. С одной стороны, это хорошо, так как наконец хоть наст образуется на реке, а с другой — все равно никуда не двинешься; при такой температуре опасно пускаться в двадцатикилометровое путешествие по столь коварной реке. Вдруг где-нибудь запорешься в воду — и тогда каюк. Нет, лучше не рисковать, хотя продуктов с большой натяжкой осталось всего на два дня.

15 ноября я записал в своем дневнике: «За окном ?47°. Что ж, буду отлеживаться, сберегая энергию и продукты. Если по прошествии двух дней мороз не отпустит, придется идти к Андрею. Дальше поститься опасно. Неизвестно, сколько продержатся эти морозы. Можно ослабнуть так, что и до Андрея не дойдешь. Поэтому лучше идти. Приятной прогулкой переход в такую стужу не назовешь. Но другого выхода нет».

17 ноября я оделся потеплее и при температуре ?48° вышел в сторону Андрея. Прощупав на реке снег палкой, убедился, что наст меня выдержит. Палка, правда, легко его пробивала, достигая разжиженного водой снега, но для меня и Мальчика это было не опасно.

В такой мороз мне еще ни разу не приходилось ходить. Пар изо рта валил такой густой, что застилал глаза, мешая видеть дорогу, а выдыхаемый воздух шипел, как хорошая газировка. Носом дышать было невозможно, ибо ноздри мгновенно при вдохе обледеневали. Приходилось идти с открытым ртом, дыша одновременно через нос и рот. Чтобы холодный воздух не обжигал бронхи, я закрыл рот шерстяным шарфом.

Первые два километра прошли в хорошем темпе. Мальчик, как обычно, шел впереди. Вдруг он остановился и, осторожно ступая, начал пятиться. Из-за застилавшего глаза пара я не сразу обнаружил недоброе и остановился слишком поздно. В этот момент наст подо мной просел, и выступившая вода залила лыжи. Не размышляя ни секунды, бросился к берегу, который возвышался почти отвесной стеной. С трудом дотащившись до него, сбросил лыжи и стал спешно соскабливать лед ножом. Однако на таком морозе лед сразу же превратился в твердый камень, и нож не брал его. Рискуя рассечь лыжу, стал орудовать топором, скалывая наросты льда. Кое-как сбив их и соскоблив неровности на скользящей поверхности, бросился помогать Мальчику, который сидел, безуспешно пытаясь зубами разгрызть ледяные култышки на лапах. Мы и раньше попадали в воду, но при небольшом морозе быстро избавлялись ото льда. Сейчас же наши усилия были тщетными. Я пытался пассатижами, которые тоже ношу с собой постоянно (приходится порой прямо в тайге ремонтировать капканы или лыжные крепления), скусывать лед с лап Мальчика, но из этого тоже ничего не вышло. Мальчик жалостно скулил, лед, словно тиски, сжал его лапки. Видя бесполезность наших усилий и боясь долго стоять на месте, я сначала решил посадил Мальчика в рюкзак и нести до Андрея: назад идти смысла нет, голодной смертью умирать не хочется. Но потом подумал, что на таком морозе, сидя без движения в мешке, Мальчик меньше чем через час окочурится. Теперь спасение лишь в движении. Поэтому я быстро надел лыжи и двинулся вперед. Слабо поскуливая, Мальчик заковылял сзади. А я шел и все время подбадривал его голосом, периодически останавливаясь.

Так мы прошли все оставшиеся девять километров. Всю дорогу я говорил с Мальчиком, а сам считал метры. Наконец миновали последний поворот и увидели на обрыве избу с дымящейся трубой. Какая радость, что Андрей на базе и дом прогрет. Первым делом внес Мальчика и уложил на нары. Отогревшись, он слизал свои култышки, но встать на лапы не смог. Так и лежал почти двое суток, приподнимаясь лишь с огромными усилиями и скуля при этом от боли. Только на трети день он оправился от обморожения и смог ходить, постепенно обретая былую подвижность.

Живя у Андрея, мы наконец наелись вволю. Однако долго отлеживаться было некогда. Как только Мальчик встал на ноги, двинулись в обратный путь. На наше счастье, мороз вдруг отпустил и мы вернулись к себе уже при ?35. По дороге я даже смог поставить несколько капканов и подстрелить шесть рябчиков. При этом принес полный рюкзак продуктов. В общем, все обошлось благополучно, без роковых последствий. А ведь ситуация была не из обнадеживающих…

На следующий день я поспешил к балагану, пользуясь образовавшимся в эти дни настом, хотя с ночи опять повалил снег, который шел беспрерывно целые сутки. Ходить по этому маршруту с каждым разом становилось все труднее. А тут еще этот рыхлый снег, который не только не держит, но и коварен, ибо скрывает предательскую воду, особенно сильно разливающуюся после очередного снегопада. Вляпаться в воду теперь уже не являлось событием. Забурунивался я регулярно, с интервалом в несколько километров, как бы осторожен и внимателен ни был. От частого скобления ножом лыжи стали заметно тоньше. Но главное, из-за отсутствия скольжения сил затрачиваешь столько, что изматываешься вконец. В этот переход 22 ноября я буквально еле дополз до балагана. Уже после 15 километров в мышцах ног появилась боль, которая усиливалась с каждым шагом. Я волочил ноги, стиснув зубы. Я знал, что это такое. Это организм отвечал соответствующей реакцией на длительное перенапряжение. Но не мог же я лечь отдыхать на несколько часов. А тут еще тяжелый рюкзак, куда я добавил шесть килограммов чистого веса, когда Мальчик облаял огромного глухаря. Отказываться от такой добычи в нашем положении нельзя. И я, превозмогая усталость, тащил все это, считая уже не километры и метры, а каждый шаг, каждое движение.

Доплелся до балагана я уже в темноте, опасаясь не найти его. Но Мальчик не дал мне заблудиться, находясь все время в поле зрения, и подвел прямо к дому.

Толя в морозы тоже отсиживался дома. Проверки путиков все равно были безотрадными. Ходового соболя до сих пор не было. Кажущееся относительное обилие следов объяснялось тем, что местный соболь, владевший большими территориями, был вынужден много ходить, так как год оказался неурожайным: нет мышей, ягод, да и шишку не так-то просто достать. Птицы тоже мало. Вот и ходит соболь много, оставляя массу следов, создавая ложную видимость обилия зверя. Но в отличие от ходового местный соболь очень осторожен. Прекрасно зная свои угодья, он с большой подозрительностью относится ко всякого рода необычным приманкам и запахам и предпочитает их обходить. В этом отношении ходовой соболь являет резкую противоположность. Этот кочевник, странствуя по тайге, берет любую приманку: ведь он именно ради добычи и ходит, выискивая кормные и незанятые территории. Так что даже по характеру поведения можно определить, с каким соболем имеешь дело. Те два-три соболя, что поселились вокруг нас, — давно оседлые жители, и в капкан их уже не поймаешь. А на собаку рассчитывать не приходится. Мальчик во всяком случае буквально плавает в лесу по снегу, утопая порой с головой. Теперь он может ходить лишь по лыжне.

Но мы не теряем надежды на появление ходовых соболей. Ведь чем дальше, тем труднее придется соболю. Поэтому он начнет расширять свои владения за счет соседей. Тогда-то и должны появиться ходовые соболя. Вероятно, это произойдет в декабре. Так мы решили с Толей. А пока надо ждать и готовиться к их приему, удлиняя путики и расширяя опромышляемую территорию. Вот еще одно непременное качество профессионального охотника — умение терпеливо ждать. Кто не имеет терпения, вряд ли сможет стать настоящим промысловиком.

К сожалению, я пока не имел возможности расширять свои владения, так как все силы отдавал перетаскиванию продуктов и борьбе за существование. Теперь, чтобы рационализировать свой труд, я придумал новый способ транспортировки грузов. Три дня подряд я носил поклажу из балагана на десятикилометровый рубеж, возвращаясь оттуда уже налегке. Перетаскав солидную гору, вышел, наконец, в последний рейс. Взял на этот раз всего десять килограммов и заскользил по пробитой лыжне до своей перевалочной базы. Чтобы сэкономить силы на оставшиеся десять километров целины, заставил работать и Мальчика. Надев ему широкий ошейник, подвязал поводок к поясу и заставил тащить меня. Мальчик не тяжелый, да и ростом не удался, но он удивительный труженик и очень крепкий. Поэтому десять километров он тащил меня, как вол, упираясь всеми четырьмя ногами. Я лишь катил сзади, изредка понукая его. На перевалочной базе я еще добавил себе груза и хотел продолжить путь таким же манером, но Мальчик укоризненно посмотрел на меня, давая понять своим выразительным взглядом, что пора бы и честь знать, и я, усовестившись, отпустил его на свободу. Он пошел вперед, нащупывая старую лыжню, занесенную снегом. Все-таки по ней идти легче и безопаснее, чем по новому месту. Но через пять километров мы снова попали на залитое водой пространство. Шли по старой лыжне, как по мосту, хоть и по мокрому. Уже пройдя несколько сот метров и выходя на сухой берег, я оступился и почти по колено утонул в воде. На мое счастье, мороз был всего градусов 27–28 и я быстро соскоблил наросты льда. Но лыжи все равно потяжелели, и тащить их было занятием более чем утомительным.

Придя наконец в свою избу и прогрев ее, а затем и подкрепившись, я повалился, как труп, не в силах не только что-нибудь делать, но и уснуть спокойно от переутомления.

Следующие дни спешил перетаскать оставленный на перевалочной базе груз. (Сколько непроизводительной работы!) Несмотря на 32-35-градусный мороз, вода на реке не исчезала.

Однако, пользуясь «мостом» — первичной лыжней, проложенной по мокрому снегу и прихваченной морозом, я преодолевал залитые поля. Сойдешь с обледенелой лыжни — сразу окунешься в ледяную воду. Этот эксперимент я все-таки проделал в последний день на обратном пути, когда тащил оставшиеся 12 килограммов груза. Забурунился так, как еще не удавалось до сих пор. Увязнув по колено в разжиженный снег, я уже не мог пошевелить ногой, поскольку лыжи мгновенно прихватило морозом. Пришлось спешно отцеплять крепления и, стоя по колено в студеной жиже, волочить пятипудовые болванки на сухое место. Так что без приключений у меня никак не получалось. Хорошо хоть в этот момент я был в непромокаемых броднях, и до дому оставалось три-четыре километра.

По пути размышлял, что с успехом смог бы съесть всю эту перетаскиваемую с огромным трудом и риском провизию в самом балагане. Ан нет, ношу харч за тридевять земель, подвергаясь каждый раз издевательствам со стороны всевышнего.

А за что?

На следующий день сидел в избе. По одну сторону двери температура —45°, по другую — тоже 45, но только с обратным знаком. Обливаясь потом, готовил варево из принесенных калорий. Как и 20 дней назад, я снова заперт дома морозом. Только в тот раз я был без продуктов, а на этот — обеспечен ими, и посему на душе спокойно и даже радостно. В прошлый раз я сидел в избе к тому же и без приемника. На этот раз я в ущерб провианту принес трехкилограммовую «Спидолу».