1. Ровесник рок-н-ролла.

1. Ровесник рок-н-ролла.

Автор этого местами не всегда веселого повествования появился на свет в год, когда черные тарелки в домах, словно назойливые насекомые призывно застрекотали: "Едутновоселы-ы поземлецелинно-ой…" Одновременно на другой стороне Земли загремел рок-н-ролл.

Переведя дыхание после Войны,

колесо Жизни покатило дальше…

В тринадцать лет отец, изредка возникавший на горизонте моего в ту пору еще почти беспечного бытия, принес в подарок простенький радиоприемник "Альпинист" на мягкой ручке. "Вот тут вечером, – он ткнул пальцем в край шкалы, – можно поймать Китай". Действительно, в указанное время кроме трех советских станций из шумов эфира возник жизнеутверждающий азиатский голосок: "Говорит Пекин! Здравствуйте дорогие советские радиослушатели! Начинаем передачи из Пекина на русском языке". Далее шел гимн китайских коммунистов "Алеет Восток", цитаты из Великого Мао, перечисление очередных побед китайского народа на пути социализма, свежие новости о событиях вокруг острова

Джин-бол-Дао, дежурная критика американских империалистов и советских ревизионистов и тому подобные занимающие пытливый ум подростка известия. Иногда где-то очень не близко звучала чужая музыка, видимо, джаз, и что-то еще, чему я тогда не знал названия.

В 1971 году подходила к концу моя "счастливая школьная пора". В нашем классе, к общей тихой зависти, небольшой магнитофон "Весна-3" был только у одного парня. В пластмассовое чудо вставлялась солидная кучка круглых батареек, а когда они через три часа садились, их разогревали на костре как картошки. Записи были такие: перепевы западных шлягеров, к примеру, "солнце на спицах" и "синий-синий иней", да, самодельные фонограммы из фильма "Песни моря" – "К долгожданной гитаре…" Ко всему этому изредка попадалось нечто много раз перезаписанное и от того почти непонятное, но вызывающе модное под общим названием БИТЛЫ.

Был короткий период в конце шестидесятых, когда по советскому радио включали песенки Биттлз, и я помню, каким шоком для моих ушей была их музыка. Слухи о битлах и битломании глухо доходили до нас, и некоторые, на сколько могли, отращивали волосы, с чем жестоко боролись учителя.

Как и все тогда, я был убежденным ленинцем, но даже беглое знакомство с трудами классиков марксизма-ленинизма пробудило во мне некоторое сомнение в отношении окружающей советской действительности. Многое в ней было далеко от идеалов коммунизма.

Некоторых преподавателей я раздражал. "Не понимаю, как можно учиться по одному предмету на пять, а по другому на… кол!" – учительница русского языка и литературы Надежда Петровна. "Уберите от меня этого Волосатого! Видеть его не могу!" – учительница истории

Мира Ивановна. После этого в притихшей аудитории она, как видно, в утешение предрекла мне не простое, но славное будущее: "Вот из таких часто выходят герои…" Класс это замечание принял близко к сердцу.

А Волосатый перебрался на камчатку.

В мае, в конце генеральной репетиции, когда всю школу тренировали на поле стадиона в слаженном выполнении простеньких физкультурных движений, директор Минин предупредил в рупор: "Если ты, Харин, не пострижешься, – на спортивный праздник лучше не приходи!"

Он не пришел.

Вдобавок к этому за мною числилось множество иных прегрешений. В частности: подкидывание на диспуте полит клуба "Алый Парус" провокационных вопросов о семье при коммунизме; издевательства над соперником на школьном КаВээНе; вечные скептические ухмылки и тому подобное.

Накануне выпускных экзаменов наш любимый классный руководитель физик Филипьев демократично предложил классу поставить мне "НЕУД" за поведение, но одноклассники после минутной оторопи отстояли оппортуниста, и тот отделался туманным "удом". Все остальные получили приличное "прим". Впрочем, школа Љ 9, где я пребывал последние два года, выгодно отличалась от иных учебных заведений города – там не было Военного Дела. То есть, учащихся мужского пола не принуждали ходить на занятия в темных костюмах с галстуками и прическами "под полу бокс". Не заставляли раньше времени вышагивать строем по двору и натягивать противогазы, разбирать на скорость учебные автоматы и с тоской перечислять ужасные поражающие факторы ядерного, химического и бактериологического оружия в немыслимых количествах накопленного по всему миру.

Почти единственный в классе я не вступил в комсомол – они не настаивали, а я не просился. В те времена это вызывало немые вопросы в отделе кадров, а в 1-ом отделе (КГБ) таких наверняка заносили в особый списочек. В армии, где почти все поголовно числились в членах, кривоногий старший сержант с фамилией Михалев (как у героя популярного в ту пору фильма "Сотрудник ЧК"), еще более страшный от угревато рябой физиономии, входе наигранно задушевной беседы вынудил меня написать заявление. Но всякий раз вереница провинностей отодвигала грехопадение в светлую даль неизбежного дембеля.

Правда, если быть до конца честным, тогда я еще не был столь твердым в своем упорстве советскому Мэйн стриму. Дело было так.

Весной 74-го началось очередное общесоюзное мероприятие – строительство БАМа. Молодежи надо было указать жизненный ориентир, да и китайцы нависали над Дальним Востоком. Добровольцев рискнувших нырнуть во глубину сибирских руд в награду выпускали из армии на месяц – два раньше. Нестойкое большинство из числа желающих поскорее вырваться из суровых армейских пут после ознакомительного круиза по

Сибири разлеталось по родным углам, – а БАМ пусть зеки строят.

Потому такое высокое доверие из предосторожности оказывали исключительно комсомольцам. Знакомый инструктор политотдела сержант

Якимчик обещал сделать мне все нужные документы, но замешкался и в последний момент меня в очередной раз (уже последний) отослали в творческую командировку в отдаленную роту. Так я и не сподобился стать членом и увидеть хваленые красоты Сибири.

Как-то накануне долгожданной свободы в веселенький майский денек на собрании роты наш замполит учил салаг: "Не тяните с комсомолом, не смотрите на Харина, он всю службу кисточкой промазюкал, у вас так не пройдет!" Упомянутый отщепенец сидел спиной ко всем в дальнем углу Ленкомнаты и, действительно, выводил по трафарету буквы на очередном стенде наглядной агитации. Устроился я здесь, в конвойном полку внутренних войск, художником при клубе части. В радиоузле и по совместительству киноаппаратной на стенной полке покоился ламповый

"Казахстан". Короткие волны у него оказались предусмотрительно опломбированы. Нач. клуба прапорщик Ушкань время от времени проверял сохранность пломб, но это не мешало нам, клубным бездельникам, в его отсутствии крутить ручку железного ящика в поисках вражеских голосов.

Свой старенький "Альпинист", присланный на втором году службы из дома, я перед дембелем продал за пять рублей. Ушкань слегка повредил его, когда пытался отнять – мы катались по грязному полу парткабинета, где шел затянутый нами, нерадивыми работниками, на всю сибирскую зиму ремонт. После этого я познакомился с гауптвахтой.

По возвращении со службы на сэкономленные 60 рублей – буфет ядра полка с бумажными тетраэдрами кефира не всегда был доступен – я купил небольшой приемник с КВ-диапазонами "Россия-303". И почти не расставался с ним пока он не уехал от меня в электричке в сторону

Наро-Фоминска в забытой сумке вместе с театральным биноклем, паспортом без прописки, студенческим билетом и закуской для пикника на двоих.

Через полгода у меня появился внушительный "Океан-205", и в свободное время по вечерам под баритон Юрия Асмаловского я с новым качеством стал слушать концерты на волнах "Голоса Америки". Из этих передач я узнал многое об англо-американской музыке середины семидесятых. В эти благодатные годы на подъеме были корифеи рока:

Led Zeppelin, Deep Purple, Santana, Elton John, Suzy Quattro,

Lennon, McCartney, Queen. Пользовались спросом среди голодных советских радиослушателей заявки на исполнение в эфире гремящих боевиков Slade и "Ночи Трех Собак". Еще сияла звезда Super Star, крутили Shocking Blue, Creedence, Doors и Beatles. Тогда же появился новый, чисто американский стиль музыки "диско" для новомодного увлечения – танцев под записи в специальных залах-дискотеках. В

Штатах оно приобрело размах, достаточно вспомнить "Студию 54" из одноименного фильма. Появилось множество диско-групп. Фильм

"Лихорадка в субботу вечером" с музыкой Bee Gees и молодым Траволтой в главной роли стал культовым. Но все это было далеко на Западе и пробивалось к нам лишь сквозь помехи на коротких волнах.

Описываемые времена сейчас называют "периодом Брежневского застоя", однако, на мой взгляд, конец семидесятых – начало восьмидесятых были наилучшими годами в истории Советского государства. Действительно, за политический анекдот уже не хватали, а волосы, включая бороды, можно было отпускать как у хиппи любой длины. Допускалось ношение широченных снизу штанов, а так же джинсов, если, конечно, достанешь. Правда, ходили слухи, что

"капиталисты", дабы извести нашу молодежь, вшивают в них ампулы с отравой. Одновременно с этим, прекрасная половина молодежи укорачивала юбки до чисто символической длины. Тягомотина промывания мозгов, вроде всяких собраний, политзанятий, демонстраций дважды в год, еще продолжалась, но за уклонение от "общественных мероприятий" ничего не делали. Разве что, пожурят, если комсомолец, да, пригрозят не выпускать за границу. Комсомол как система манипулирования молодежью, безнадежно захирел, чему способствовала атмосфера всеобщего пофигизма, вызванная снижением страха перед властью и безверием во все более отдаленное "светлое будущее всего человечества". Разумеется, в открытую гнать антисоветчину посреди улицы могли только известные психи со справками.

В общем, наступила Золотая Осень Софьи Властьевны. Уморив несчетное количество людей, можно было позволить уцелевшим дать возможность слегка расслабиться, нагулять жирок перед грядущими испытаниями. Да, и сама Кремлевская Власть, состарившись, решила отдохнуть и задремала.

В такие, вот, вегетарианские времена развитого социализма после некоторых разочарований и жизненных крушений, в рваных самопальных джинсах – сосед по купе, недоверчиво оценивая дырки на коленях, радостно изрек "Сам протер!" – я вернулся в родной город.