18. Воронья слободка.
18. Воронья слободка.
Где-то в начале 80-х мы с женой ездили на родину ее матери в деревню Черменята вблизи села Пантыл, где тогда жила ее тетка. После застолья с водкой и простой деревенской закуской, родственник, приехавший, как и мы в гости, увлек автора на поиски в заброшенных домах безразличных ему самоваров. Потом была звенящая цикадами ночь в чулане на свежем воздухе под марлевым пологом. Утром, не дожидаясь местного автобуса, мы ушли вдвоем с женой по лесной дороге в сторону шоссе мимо кедровника возле несуществующей деревни, мимо брошенных среди полей храмов и развалившихся избушек, не встретив никого на своем пути.
Как я упоминал, моя теща жила на южной окраине города вблизи
Бетонного завода. Там же вскоре после свадьбы поселились и супруги
Греховы. В этом районе, заселенном в основном рабочими ближних предприятий, среди которых было не мало выходцев из деревень, существовала особая атмосфера добрососедства, когда многие знакомы, состоят в родстве, вместе работают или учатся. Все восьмидесятые мы с женой почти каждый уикенд проводили там. Иногда с нами собиралась и отдыхала с ночевкой целая компания друзей. У тещи в заначках всегда имелся не один десяток изделий известного завода, что придавало особый колорит нашим пирушкам. Каждый раз случались забавные происшествия, обсуждаемые на другой день с все новыми пикантными подробностями. Как-то среди ночи, услышав подозрительную возню, теща прогнала веником парочку, которой сама только что постелила: "Я у себя дома блядства не потерплю!" – иногда она была строга. Однажды под Новый год при свете елочки, не подумав закрыться, мы с Изеговым уединились в соседнем доме с двумя молоденькими девками, но отдохнуть душой и телом не успели. В самый драматический момент как фурии ворвались наши супруги. Больших трудов стоило помириться с ними.
У Чижа есть пунктик – антиквар – иконы, самовары, серебряные табакерки и прочий инвентарь прошедших времен. Всю жизнь он мечтает где-то что-то такое откопать или стянуть, а потом продать за большие деньги и жить припеваючи. Насобирал немало ценного хлама. Однажды под Новый год с пьяных глаз из чулана Греховых, как Паниковский гуся, стащил здоровенную вазу. Спрятали под тещиным крыльцом, где зимовал незаконнорожденный сын Марты Барбос. Когда через пару дней мы извлекли ее оттуда и рассмотрели трезвыми глазами, это оказалась облупившаяся гипсовая поделка сталинских времен с засохшими внутри трусами неопределенной ориентации. Впрочем, Крошке ваза нравилась.
Грехова до сих пор при встрече после пары рюмок полу серьезно вопрошает: "Чиж, когда вазу вернешь?"
Часто в походы к теще я брал с собой Марту. Однажды она слегка прихватила за нос дядю жены, любившего в подпитии орать: "Балтийский
Флот!", – хоть никогда там не служил. К всеобщему веселью собравшихся, он пробовал при обнять мою пухленькую супругу, за что и был наказан. Как-то Чиж пытался скормить Марте кусок сырого мяса – аж в пасть толкал, – но привереда так и уснула на ковре с нетронутым куском возле морды. На утро это мясо было поджарено и с аппетитом съедено нами.
Летом обычно приезжала из Братска к своей матери троюродная сестра жены с мужем, ресторанным лабухом. Умный мужик в очках, с большим черепом, кругленький в талии, как и его супруга, – он представлял собой интеллигентное украшение в наших посиделках. Было приятно в сумерках на веранде под завывание глушилок и бормотанье далеких радио голосов вести с ним беседы о политике, музыке и далекой сторонней жизни.
В июле 82 года на излете нашего счастья в стиле диско в Вороньей слободке состоялся праздник – заключительный в череде того лета. За неделю до того была свадьба младшей дочери Карасевых и упорно добивавшегося ее вечного автобусника Рудика. Роскошные богатства пышнотелой брюнетки всегда вызывали плотоядное восхищение Чижа.
Однажды он уговорил ее продать за 50 рублей домашнюю икону без оклада, с условием, что "Блинов нарисует копию". Во дворе соседей поставили столы человек на тридцать с общей закуской и выпивкой, включая самогон, произведенный мною с помощью скороварки – мутноватый, с запахом резины медицинских трубок. Привезли аппаратуру. На открытом воздухе звучание особенное, очень четкое.
Сидели и танцевали до часу ночи. Молодежь, возвращаясь с танцев в городском саду, присоединялась к нашему веселью: "У вас тут лучше!"