СЫН ПОЛКА

СЫН ПОЛКА

«Выдела я Сережу в киножурнале… Для меня это было так неожиданно, что не выдержала и вскрикнула на весь зал: «Сережа!» А потом уже опомнилась».

Из письма однополчанки В. Яковлевой, г. Псков

«В музее Обороны Волгограда одна из фотографий привлекла особое внимание. На ней запечатлен бывший воспитанник 142-го гвардейского стрелкового полка Сережа Алешков. Он прошел с полком весь его боевой путь. А сейчас живет в Челябинске…»

Из письма учительницы К. Бессоновой в газету «Челябинский рабочий»

Ему бы сидеть с мамой на крыльце их дома в маленькой тихой деревеньке Грынь. Мама бы гладила по головке, перебирала его реденькие, выгоревшие на солнце русые волосенки и рассказывала сказку. Она их знала множество и умела так рассказывать, что рядом на крыльцо усаживался старший брат Петя, подходили и совсем взрослые братья Иван и Андрей.

А сейчас у Сережи никого не было. Папка уже давно умер. Ушли на войну Иван с Андреем. Потом эта война пришла в их село вместе с чужими злыми солдатами. Они схватили брата Петю и убили на глазах у всех. Кто-то из взрослых сказал тихо: «Партизанский разведчик». А мама билась в руках тети Насти, та ее уговаривала, плача: «Не надо, не надо, голубушка Анисея Ивановна».

Но мама вырвалась, побежала с криком: «Петенька, сынок!..» Сережа — за ней. Она уже добежала до Пети, когда выстрелил из автомата солдат в железной каске, с цепью и круглой бляхой на груди. Мама упала. Сережа ухватился за ее руку, заплакал. Он ведь был еще маленький — чуть больше пяти лет — и не понимал, что на войне люди часто падают, чтобы уже никогда больше не подняться. А солдат в каске подошел к Сереже и пинком кованого сапога отбросил его в сторону.

Уже теряя сознание от чудовищной боли, увидел он, как подбежала к нему тетя Настя, схватила на руки. Потом куда-то бежали много-много людей, в них стреляли и люди падали.

С разных сторон запылали избы в деревне, когда Сережа с тетей Настей уже были в лесу. Но и там все еще стреляли. Тетя Настя держала Сережу за руку, он еле поспевал за ней. А потом вдруг остался один. Куда девалась тетя Настя, односельчане, малыш так и не мог вспомнить. Он плакал и звал их. Потом уже и звать перестал — обессилел.

Провел он в лесу не одну ночь. Когда его нашли разведчики капитана Мещерякова, был совершенно голый, чудом только сохранилась на голове кубанка, весь в коростах и истощен настолько, что и говорить стоило ему больших усилий.

Ему было 6 лет.

Сережу принес в блиндаж мой ординарец Вали Шаяхметов. Он разворачивал попону, в которую был завернут мальчик, словно бинты с раны снимал — и осторожно, и медленно. А по щекам солдата катились и катились слезы.

Я и не подозревал, что Вали может быть таким. В дивизии Шаяхметов от самого Брянска. Был он сначала в транспортной роте. Когда я после госпиталя возвратился в родной полк и не нашел своего старого ординарца Бузулукова, попавшего тоже в госпиталь, — взял в ординарцы Шаяхметова. Был он смелым и решительным, никогда не размагничивался. А тут… Но когда я сам увидел, что вышибло слезы у бывалого солдата, стоило неимоверного труда взять себя в руки.

Сережа едва стоял на своих тонюсеньких ножках и смотрел испуганно, умоляюще. В блиндаже все словно онемели. Хотелось ринуться туда, к линии окопов, чтобы вцепиться в горло первому же попавшемуся фашисту.

Я подошел к нему, погладил по головке и спросил:

— Как же звать тебя?

— Сережа.

— Сергеем, значит, — я старался говорить с ним, как со взрослым. — И фамилию помнишь?

— Алешкины мы, — подумав, ответил он.

Под этой фамилией мальчик долго и значился у нас. Пока через односельчан не удалось установить, что он совсем не Алешкин, а Алешков.

Мальчик все больше нравился своей серьезностью, рассудительностью. Он уже почти «оттаял», как выразился Вали. Но вот я задал неосторожный вопрос:

— Где же мамка твоя?

И малыш расплакался. Не враз его успокоили. Потом Сережу покормили. Шаяхметов снова завернул его в жесткую попону и унес к медикам. Утром я поинтересовался у Вали:

— Как Сережа?

— Хорошо, товарищ командир, — ответил ординарец и засмеялся. — Едва-едва не всю зеленку и йод потратили на него. И портной всю ночь не спал. Теперь Сережа совсем солдат. Гимнастерка? Есть! Брюки? Есть! Пилотка? Есть! Сапоги из плащ-палатки шьют.

Я постарался перед боем повидаться с Сережей еще раз. Солдаты славно экипировали его.

У мальчика, как и говорил Шаяхметов, была полная форма — гимнастерка, брюки, пилотка, сапоги. Но все это пока аккуратно сложено рядом с постелькой. Сережа еще очень плох. Я, как можно бодрее, спрашиваю:

— Как дела, герой?

— Хорошо, — оживился мальчик.

— О, да ты даже улыбаться научился.

А малышка вдруг тихо и очень серьезно проговорил:

— Я ждал вас.

Я присел перед постелькой на корточки, обнял мальчика. Потом много раз ругал себя за нерешительность. Вот уже, кажется, приготовлюсь отдать распоряжение отправить маленького Алешкова в тыл, но вспомню его слова: «Я ждал вас», — и духу не хватает расстаться. А ведь судьбу ребенка надо было решить как можно скорее. Здесь его нельзя оставлять. Сегодня мы уже отбили восемь атак противника.

Слух о найденыше распространился по всему полку. И пока Сережа отлеживался у медиков, кто только не навестил его! Солдаты, офицеры — все тянулись к малышу. И вызывали ответное чувство. Но по-настоящему он привязался, пожалуй, ко мне и к старшине медицинской службы Нине Бедовой. Я видел, что он с нетерпением ждал моего прихода.

А я все больше и больше скучал по нему. И решился. В очередную встречу так и начал:

— Вот что, Сережа. Хочешь быть моим сыном?

— А это можно? — у него радость плясала в глазах, худенькое тельце так и вытянулось. Сережа только ждал одного моего слова.

И я произнес его:

— Можно.

Он бросился мне на шею и так вцепился… Лишь спустя некоторое время смогли мы сравнительно спокойно продолжить разговор:

— Только как мы с тобой, сынок, жить будем? Мы мужчины, а тебе еще мама нужна, ты же пока маленький.

Он словно готовился услышать именно это.

— А я нашел, — сказал он и хитро взглянул на меня.

— Что нашел? — не понял я сразу.

— Да маму нашел! — мальчик даже ручонками всплеснул от избытка чувств.

— Какую маму? — все еще не доходило до меня. Я подумал: «Может, слухи о гибели Сережиной матери не подтвердились?»

Но мальчик как уже раз и навсегда решенное объявил:

— В мамы мы возьмем старшину Нину.

— Так вон ты о какой маме! — вырвалось у меня удивленное и радостное. — Но это не так просто, Сережа. Мы ведь еще не знаем, захочет ли старшина Нина стать твоей мамой.

И на это у названого сына был заготовлен ответ:

— А ты прикажи ей, товарищ майор.

— Эх, сынок, тут я не волен приказывать, — вздохнул я…

А Сережа был всеобщим любимцем. О нем уже знали и в дивизии. В дивизионной газете «Красный воин» даже появилось стихотворение, так и названное: «Сережа».

Стихотворение принадлежало офицеру В. С. Денисенкову, ветерану дивизии. Сережина судьба его настолько взволновала, что и спустя много лет Василий Семенович не забудет о сыне полка. В 1972 году он напишет книгу «Шестилетний гвардеец».

Дети войны… Им выпала на долю трудная жизнь.

В полку Сережа ни для кого не был обузой. Он нашел для себя занятие — взялся разносить письма и газеты.

Было это на хуторе Чеботаревском незадолго до Сталинградского наступления. Сережа помог распространить в подразделениях газету «Красная звезда» с приказом Верховного Главнокомандующего. «Недалек тот день, — говорилось в нем, — когда враг узнает силу новых ударов Красной Армии». Как это поднимало настроение солдат!

Мы должны были сменить на позиции 14-ю гвардейскую дивизию. Условия — строжайшей секретности. А газету с приказом Верховного ждут…

Вот тут и появился Сережа. Шестилетнего малыша с высоты самолетной едва ли заметно. А он ползком, ползком. И так нужный документ оказался в каждом батальоне, роте, взводе, отделении.

Вечером в штабе хвалю Сергея. К разговору подключается командир взвода артразведки младший лейтенант А. Зак:

— Товарищ майор, а Сергей сегодня помог нам обезвредить вражеских лазутчиков.

А ведь Сергей об этом — ни слова. Аркадий Зак рассказывает:

— Пришел Сережа к артиллеристам и говорит, что видел двух мужчин, которые прятались в скирде соломы. Решили проверить. И действительно, вырыли из соломы двух гитлеровцев с рацией! Они должны были корректировать огонь своих батарей.

— Молодец! — погладил я мальчика по головке.

Но маленький солдатик сердито отстранился. Он вообще не терпел ласку на людях. Был не по годам серьезен. Но и по-детски тщеславен. Считал себя не просто сыном заместителя командира полка, но и его адъютантом. А поскольку все адъютанты — офицеры, то Сережа и для себя потребовал офицерское звание. В шутку мы «произвели» его в младшие лейтенанты, выдали потом и соответствующие погоны по форме, когда они были введены. И мой названый сын каждое утро исправно являлся в штаб: докладывал, что прибыл для несения службы. А раз на службе, то — различные, посильные для него поручения. При выполнении одного из них Сережу и ранило в ногу.

Было это во время бомбежки. Мальчика перевязали в медпункте. Держался юный солдат мужественно. Маруся Васильева, Таня Добрыгина и Вера Головина, девчата из санроты, старались как-то отвлечь раненого от боли.

— Ты, наверно, удирал, Сергей, — шутили они. — Почему осколок попал тебе в пятку?

«Адъютант» так объяснил:

— Когда уже немецкие летчики отбомбились и собрались улетать, один вдруг увидел идущего по дороге офицера — вот он развернулся и сбросил на меня бомбу…

Прошло несколько месяцев. Я уже был командиром полка. Однажды, как всегда явившись «на службу» в мой блиндаж, Сережа встретил комдива — генерала Ф. А. Осташенко, сменившего генерала Я. С. Фоканова, ставшего командиром корпуса.

Мальчик не растерялся. Попросив у комдива разрешения, он обратился ко мне:

— Товарищ гвардии майор, какое сегодня дадите задание?

И спустя годы Федор Афанасьевич еще сомневался, не разыграли ли его тогда.

В боях гвардейцы поизносились, а дивизионное начальство не очень-то было щедрым. Но в ту минуту я совсем не думал о каком-то «дипломатическом» ходе. Просто как-то вырвалось само собой:

— Отправляйтесь в пулеметную роту, проверьте состояние обмундирования и снаряжения.

Вечером уже все знали, как мой «адъютант» выполнял «приказ».

Пулеметчики были на отдыхе. Сережа обратился к их командиру Александру Мещерякову:

— Постройте бойцов для проверки.

Комроты хотел было все обратить в шутку. Рассмеялся, ласково привлек маленького солдата за плечи. Но Сережа решительно отстранился:

— Я выполняю приказ командира полка.

Рота была построена. Сережа скомандовал:

— У кого рваные сапоги — три шага вперед!

Вышли вперед многие. Стольких не запомнишь. «Адъютант» достал из планшета блокнот и карандаш, подошел к правофланговому. Чтобы никто не слышал, тихо спросил:

— Скажи, ты писать умеешь?

Получив утвердительный ответ, приказал бойцу:

— Запиши фамилии…

Когда Сережа возвратился, генерал Осташенко еще был у меня. Посмеялся, оказавшись свидетелем рапорта «адъютанта» командиру полка. А перед уходом все же сказал:

— Давай, майор, свою заявку на обмундирование, так уж и быть подпишу.

А 27 апреля 1943 года Федор Афанасьевич Осташенко вручил солдату Алешкову медаль «За боевые заслуги» — за спасение жизни командира полка.

…Случилось так, что, когда мы с Сережей шли на КП, неожиданно налетели «юнкерсы».

— Сережа, быстро в щель! — скомандовал я. А сам перебежками — к блиндажу. Только заскочил в него, как прямое попадание бомбы.

Это, оказывается, видел Сережа. Самолеты еще не отбомбились, а он уже был на КП. Попробовал сдвинуть балку, преградившую вход, но было не по силам. Сережа бросился к саперам.

— Там, — еле переводя дух, крикнул он, — папа!..

Саперы откопали меня, я был ранен и контужен.

Принимая награду, гвардеец Алешков четко произнес:

— Служу Советскому Союзу!

Шел ему тогда седьмой год.

Расстался с родным полком Сережа уже в Польше, на Магнушевском плацдарме.

По случаю вручения Сталинградской армии генерал-полковника В. И. Чуйкова гвардейского знамени был в частях торжественный обед. Были тосты, песни и отчаянные пляски. К нам в полк приехал командарм. В разгар веселья увидел Сережу, подошел.

— Что же спляшем с тобой, герой? — спросил, улыбаясь.

— Сесетку.

Он еще плохо выговаривал отдельные буквы. Но плясал тогда чечетку с прославленным генералом, по нашему общему мнению, отменно.

Об этом они — Маршал, дважды Герой Советского Союза и сын гвардейского полка — вспомнили при встрече, состоявшейся уже через двадцать восемь лет. Тогда Сергей приехал из Челябинска в командировку в Москву. И решил навестить Василия Ивановича Чуйкова. Маршал, оказывается, не забыл его. Крепко обнялись, расцеловались. А потом долго беседовали. О том, как плясали тогда, в сорок четвертом, «сесетку», как командарм подарил юному гвардейцу маленький браунинг системы «вальтер» и, к великому огорчению сына полка, распорядился послать его в Тульское суворовское училище. Но приемная комиссия училища не допускала Сережу до занятий, найдя его здоровье слабым. Пришлось снова вмешиваться Василию Ивановичу Чуйкову.

После суворовского Сергей учился в военном училище, затем закончил юридический институт. Из суворовского училища он часто писал мне на фронт. Вот одно из писем:

«Дорогой папа! Учусь я хорошо. Преподаватели довольны. Очень скучаю без Вас. Здесь много таких, как я, детей офицеров. Папы у некоторых погибли на фронте. Мы дружим между собой. Ваши письма читаем вместе. Вслух. И всегда очень ждем фронтовых вестей. Расскажите о последних битвах подробнее. Привет Вам от моих товарищей».

И пусть времени было в обрез, ему всегда отвечал аккуратно. Я знал, как педантично точен Сергей во всем, за что ни брался. Это помогло ему в условиях походной жизни довольно быстро научиться читать и писать. Да и о фронте у воспитанника гвардейского полка представление не книжное. Затяни с ответом, что может подумать мальчонка?

И в Тулу уходили от меня настоящие письма-отчеты. Сергей мне недавно показал последнее фронтовое. Вот его текст (с некоторыми сокращениями):

«Дорогой Сережа!

Выполняю твою просьбу и подробно сообщаю о последних фронтовых новостях.

Я уже рассказывал тебе, как дивизия форсировала Одер, при свете мощных прожекторов прорывала вражескую оборону, штурмовала Зееловские высоты. Сегодня же с радостью сообщаю, что война для нас закончилась.

Утром 2 мая на участке Ивана Афанасьевича Власенко (ты его должен помнить) в качестве парламентера линию фронта перешел начальник штаба обороны Берлина полковник Дуфвинг. Он сообщил, что Гитлер покончил жизнь самоубийством, поэтому немецкое командование просило о перемирии. Ему ответили, что речь может идти только о безоговорочной капитуляции. Полковник заявил, что он доложит об этом командованию, и попросил назвать пункты, где немецкие войска могут сосредоточиваться для сдачи в плен. Такие пункты были установлены.

Дуфвингу разрешили вернуться в свой штаб с тем, чтобы он мог доложить о решении Советского командования.

Через некоторое время немцы сообщили, что они готовы сложить оружие. С первыми подразделениями сдался и командующий Берлинским гарнизоном Вейдлинг…

Сегодня мы осматривали город. Все улицы, ведущие к центру, перекрыты баррикадами. Сейчас эти завалы разбирают сами же немцы. Теперь в городе тишина. Почти из всех окон вывешены белые флаги. Война, как видишь, закончилась там, откуда пришла…

Мы расписались на рейхстаге, побывали в имперской канцелярии и бункере Гитлера, осматривали уцелевшие памятники. Фотографировались. Снимки я тебе потом пришлю.

Поздравляю тебя с Победой. Ты ведь тоже внес свой вклад. Желаю тебе успехов в учебе.

Привет от однополчан. Целую. Папа».

…На прощание Маршал и Сергей сфотографировались. На одной из фотографий Василий Иванович написал:

«Сыну полка Алешкову. В. Чуйков».

На прощание Маршал и Сергей сфотографировались.

А еще на одной фотографии появились такие строки:

«Пионерам школы № 19 г. Челябинска от Маршала Советского Союза Чуйкова Василия Ивановича и бывшего сына полка Алешкова Сергея Андреевича».

В этой школе есть пионерское звено имени Алешкова.

Есть такие звенья и отряды в Козельске, Калуге, Туле и Волгограде.