Глава 2. Начало пути
Глава 2. Начало пути
(Первый тренер. «Из меня ничего не выйдет». Помогли заводские.)
В один из апрельских дней 1946 года я впервые переступил порог Дворца спорта «Крылья Советов».
Когда я вошел в тяжелоатлетический зал, мне показалось, будто в нем установлены огромные паровые молоты: вокруг стоял сплошной металлический гул. Точно вбивая в пол невидимые сваи, падали на помост тяжеловесные штанги. Со звоном нанизывались на грифы металлические диски. Всюду бегали, прыгали. Увлеченный открывшейся передо мной картиной, я не заметил, как ко мне подошел человек в черной борцовке.
— Ты к кому, паренек?
Я очнулся и от смущения не мог произнести ни слова. Видно, угадав мое состояние, подошедший спросил:
— Наверное, стать силачом хочешь, не так ли? Я утвердительно кивнул.
— Ого, какой ты разговорчивый, — пошутил он. — Ну, а может быть, скажешь откуда ты, где работаешь?
Окончательно придя в себя, я робко ответил.
— Отлично. Наш значит, рабочий. Я ведь тоже с завода. Инженером на авиационном работаю, а в свободное время штангой увлекаюсь, да таких вот, как ты, хлопцев учу. Фамилия моя Базурин, звать Александром Михайловичем.
Так произошло знакомство с моим первым тренером. Потом, поработав под его руководством и ближе узнав его, я полюбил Александра Михайловича. Это был образец спортсмена-любителя. Ставя всегда на первое место интересы производства, постоянно совершенствуясь, как специалист, Александр Михайлович видел в спорте лучший отдых. Но это не значит, что он смотрел на спорт лишь как на развлечение. Никто так горячо, как он, не радовался каждому успеху и не переживал так остро неудачи. Высоки были и личные результаты Александра Михайловича: он стал мастером спорта и долгое время прочно входил в тройку лучших тяжеловесов страны.
Помню, после первой тренировки я сидел вместе с моими новыми товарищами в раздевалке. Разговор шел вокруг только что окончившегося занятия. Кто-то из новичков, увлекшись, выругался. И сейчас же из своей комнаты вышел Александр Михайлович и тихо, но строго спросил:
— Кто?
Поднялся Сергей Проваторов.
— Не ожидал, — признался Александр Михайлович, — не ожидал от спортсмена и своего ученика.
— Я больше не буду, — произнес Сергей.
— Если еще раз услышу эту мерзость — отчислю. Решительно отчислю. Разве можно называться спортсменом и так вести себя?
Когда Александр Михайлович вернулся к себе, я заметил:
— Строгий он у вас…
— Что ты, — возразил Алексей Доронин, студент Московского авиационного института. — Александр Михайлович добрейший человек, но сквернословов, пьяниц и вообще нарушителей дисциплины терпеть не может.
Примерно недели через две после того, как я начал посещать секцию, в нашем зале появился мастер спорта Григорий Новак. Имя Новака тогда было окружено ореолом славы. Он только что вернулся из поездки по Чехословакии, где в течение месяца установил девять всесоюзных и мировых рекордов. Не скрою, он был моим кумиром.
Но вскоре безграничное восхищение уступило место разочарованию. Из личных наблюдений, из рассказов товарищей я узнал, что Григорий Ирмович, одаренный от природы человек, ведет недопустимый для спортсмена образ жизни. Он позволял себе ложиться спать гораздо позже двенадцати и просыпаться в полдень, употреблял алкоголь.
Талантливый человек, а плохо, очень плохо кончит, — не разговорил о нем Александр Михайлович.
И слова эти, к сожалению, оправдались. Григорий Новак ушел из спорта еще совсем молодым, не сделав и половины того, что мог бы сделать. И в этом нет ничего удивительного. Спорт требует от человека, каким бы он одаренным ни был, величайшей дисциплины, высокой культуры быта.
В этой истине мне пришлось однажды убедиться на собственном горьком опыте. Однажды на заводе разыгрывалось первенство по лыжам, и я был включен в сборную команду своего цеха. На прикидках показал хорошее время, и друзья уже начали сулить мне «лавры чемпиона».
Настал день соревнований. До места гонок было километров десять. Ехать пришлось в открытой машине, и все мы основательно промерзли. Ехавший с нами представитель завкома велел остановить машину и, многозначительно подмигнув, достал из кабины бидончик и круг колбасы.
— Разогреемся, хлопцы, чтоб веселей бежать было? — весело предложил он.
Я попробовал возражать, но наш горе-руководитель успокоил:
— Полстаканчика никогда не помешает, хлопцы. Что ж, выпили по полстаканчика, закусили.
А через час побежали. Дистанция гонки была двадцать километров. Пошел я по кругу, чувствую — пот градом и дышать трудно. Кое-как добрался до финиша, а тут уж судьи все домой собрались, кого-то хотят на трассу послать искать пропавшего.
Увидев меня, один из судей подошел ко мне и сердито сказал:
— Можно было бы, молодой человек, не приезжать сюда, если спать хочется.
Стыдно мне было и вместе с тем обида душила. Ругал себя почем зря. «Поддался, дурак, на удочку, вот и терпи». После обдумал все и дал себе слово никогда больше не пить. Держу его по сей день твердо. Без этого не быть бы мне чемпионом и рекордсменом.
Занятия во дворце «Крылья Советов» шли своим чередом. Вместе со мной в секции тяжелой атлетики занимались студент-дипломник Московского авиационного института Алексей Доронин, кандидат технических наук Сергей Шелешнев, повар ресторана «Киев» Кирилл Лепехин, командир воздушного корабля Николай Андрианов, сталевар завода «Серп и молот» Сергей Хорьков. Разные были у всех интересы в жизни, но спорт, желание сохранить здоровье, выковать силу, роднили нас. Собираясь вместе, мы делились друг с другом новостями, рассказывали об успехах в труде, учебе. Все это соединило нас в единый дружный коллектив.
Тренер знакомил нас с азбукой тяжелой атлетики, посвящал в тайны технического мастерства. Первое время каждому из нас приходилось в течение часа работать со штангой очень небольшого веса. Мы осваивали движения классического троеборья — жим, рывок, толчок.
Спустя месяц с момента моего прихода в секцию, Александр Михайлович сказал как-то мне:
— Ну, давай посмотрим, чего ты добился за это время.
Вместе со мной «экзамен» держали и другие новички. Алексей Доронин выполнил норму второго разряда. Повысили свои результаты и другие товарищи. Наступила моя очередь. Александр Михайлович распорядился поставить на штангу 60 килограммов.
— Поднимешь?
Я пожал плечами: попробовать, мол, можно. На заводе приходилось поднимать вещи, которые на вид казались куда тяжелее, но сколько в них веса было, кто его знает? Я подошел к снаряду, широко расставил ноги и, ухватившись руками за гриф, медленно взял штангу на грудь, а затем легко поднял ее на вытянутые руки.
— Так, ничего, — сказал Базурин. — Ну-ка, добавьте ему еще десять килограммов.
В тот день впервые мне удалось выжать 75 килограммов, вырвать 70 и толкнуть 95 килограммов. Собственный вес мой тогда был 79 килограммов при росте 180 сантиметров. Кто хоть сколько-нибудь внимательно следит за развитием тяжелоатлетического спорта, поймет, что результаты эти были более чем скромными. Даже у нас в цехе находилось немало ребят, которые без труда поднимали штангу гораздо тяжелее, нежели та, что я осилил после регулярных тренировок в течение месяца.
Возвращался домой я вместе с Алексеем Дорониным — наши дома оказались почти рядом.
— Чувствую, тезка, ничего из меня не выйдет, — поделился я с ним своими сомнениями.
Доронин остановился.
— Во-первых, это преждевременный вывод, — сказал он. — Во-вторых, это сущая неправда. В-третьих, никто еще не становился чемпионом после первой тренировки. Нужно много работать, Леша, очень много. Месяц в биографии спортсмена — слишком короткий период.
Я продолжал заниматься в секции, не пропускал ни одного занятия, строго соблюдал режим. На тренировках внимательно присматривался к товарищам, особенно к известным в то время штангистам. Я видел, что у каждого из мастеров свой метод подхода к штанге, подрыва снаряда, захвата. Своими наблюдениями я поделился с Александром Михайловичем.
— Правильно, — подтвердил он. — Настоящее мастерство в том и состоит, чтобы, как говорится, найти самого себя. На это иногда уходят целые годы. Но только такой путь, а не слепое копирование знаменитостей приносит настоящий успех.
Эти слова крепко запомнились мне. С первых занятии в секции я почувствовал интерес к силовым упражнениям. Отрабатывая элементы техники, я, как только представлялась возможность, начинал выполнять то рывок без ножниц в высокую стойку, то взятие штанги на грудь, опять-таки без ножниц. Как-то за этим занятием меня застал Григорий Новак.
— Привык на заводе кули таскать, что ли? — не без ехидства спросил он. — На технику, брат, нажимай, на технику…
Советовал человек, с авторитетом которого трудно было тогда не считаться. Но прежде чем принять окончательное решение, я поговорил с Александром Михайловичем.
— Видишь ли, Алексей, сознательно или несознательно, ты стал на сторону новой, только пробивающей себе дорогу школы. Она в противовес старой утверждает, что в тренировках тяжелоатлета должны разумно сочетаться упражнения на технику и силу. Я лично считаю, что это совершенно правильно. Так что продолжай в том же духе.
Прошел еще месяц. На одной из прикидок я довольно легко выжал 80 килограммов, то есть за сравнительно короткий срок прибавил к своему первому результату 5 килограммов. Это дало толчок моей фантазии. В ход тут же пошла арифметика. С ее помощью нетрудно было подсчитать, какой вес при таких прибавках выжму я еще через месяц, полгода, год… Новичок, я еще не понимал, что каждый новый килограмм оказывается намного тяжелее предыдущего. Когда-то в детстве, устав от шумных игр и забав, мы любили, усевшись где-нибудь в укромном уголке нашего двора, рассказывать сказки, вести интересные споры. Помню, предметом одного из таких споров был поставленный кем-то вопрос: «Что быстрее всего на свете?»
Электричество. Свет. Звук, — отвечали ребята. И вдруг в наступившей тишине чей-то не по-детски взволнованный голос произнес:
— Мечта, человеческая мечта.
Отчетливо помню, как все мы звонко расхохотались, как покраснел мальчишка, выпаливший этот ответ. Но вот прошли годы, и я вспомнил про тот чудесный вечер, про необычный ответ. В самом деле, вряд ли есть что-либо на свете быстрее мечты. В одно мгновение она вознесет тебя в поднебесье, домчит в любую точку земного шара, поможет осуществить самые сокровенные желания. Но иногда мечта рушится еще быстрее, чем родилась. Эту способность мечты я испытал в самом начале своего знакомства со спортом.
Как-то после очередной тренировки Александр Михайлович собрал всех нас, своих учеников.
— Ну, мальчики, могу вас обрадовать. Через месяц в Ленинграде проводится первенство Центрального совета общества «Крылья Советов». Мы выставляем две команды: основную и молодежную. Молодежная — это вы.
Нужно ли говорить, как мы все обрадовались. И как волновались в день отъезда. Помню я пришел на вокзал за час до отхода поезда. Разгуливая по залу ожидания, я думал о предстоящей борьбе и почему-то именно здесь, на вокзале, дал себе слово обязательно выжать в Ленинграде не менее 85 килограммов. Возможность добиться этого я не ставил под сомнение. Но ничего нет в спорте опасней излишней самоуверенности и переоценки своих сил. Это я отчетливо понял в Ленинграде. Первый подход сделал на 75 килограммов и сравнительно легко выжал вес. Следующая попытка — 80 килограммов — оказалась безрезультатной. Дважды я брал штангу на грудь, и дважды она останавливалась на полпути, так и не достигнув высшей точки. Еще неделю назад я совсем легко фиксировал этот вес, а теперь вот ничего не получалось. Бросив снаряд на помост, я пошел за кулисы, сопровождаемый насмешливыми замечаниями зрителей:
— Мало каши ел, малыш…
— Тебе бы в пинг-понг играть…
Не знаю почему, но слова «играть в пинг-понг» показались мне тогда особенно обидными. В Москве, на вокзале, прощаясь со мной, Базурин сказал:
— Ну, Алексей, в понедельник, как всегда, на тренировку…
— Хорошо, — ответил я и почувствовал, что краснею — впервые в своей жизни я говорил неправду.
Я решил, что ни в понедельник, ни в другие дни не приду больше в зал. «Из меня ничего не выйдет, штанга не для меня, а следовательно, не стоит зря тратить время», — твердо решил я. Но, как показало время, решение мое было сделано скоропалительно и без всяких к тому оснований. Тогда мне казалось, что я поступаю правильно. Я перестал ходить на тренировки. Но окончательно дружба со спортом не прекращалась. Я продолжал участвовать в состязаниях по легкой атлетике, выступал за сборную завода по футболу и даже участвовал в сводной колонне спортсменов профсоюзов на Всесоюзном параде физкультурников. Но где-то в самых тайниках сердца жила и не давала покоя тоска по тяжелой атлетике. Чтобы как-нибудь заглушить ее, я достал гири и после окончания смены ежедневно тренировался. Часто я думал о своей секции, о ребятах, с которыми провел немало времени. «Забыли небось, что был такой Алексей Медведев», — говорил я самому себе.
Но я ошибся. Ребята меня не забыли. Однажды зимой, придя после работы, я застал у себя на квартире Лешу Доронина, Сергея Шелешнева и Кирилла Лепехина.
— Ты почему, Леша, перестал ходить в «Крылья Советов»? — спросил Шелешнев.
Я считал, что занятие спортом является моим личным делом и прямо, может быть, даже слишком резко сказал об этом товарищам.
— Зря ты, Леша, в бутылку лезешь, — ответил за всех Кирилл Лепехин. — Мы ведь к тебе по-хорошему. Не понимаешь разве, что глупость допустил?
— Не считаю.
— Ну что ж, постараемся объяснить тебе…
Не пожалели товарищи времени, приехали на завод, поговорили с Борисом Костроминым, секретарем комитета комсомола.
И вот через несколько дней в цехе было созвано общее комсомольское собрание. На повестке дня стоял мой уход из секции. Никогда не изгладится из памяти это собрание. Меня ругали, критиковали, а вспомнишь сейчас про это, и на сердце становится тепло. Почему? Да потому, что в каждом выступлении, каким бы суровым оно ни было, чувствовалась доброжелательность, глубокая заинтересованность в моей судьбе, настоящая дружба.
— Алексей, — говорил, обращаясь ко мне Виктор Лощилов, — я ходил в секцию, с Базуриным разговаривал. Он заявляет, что ты, если захочешь, можешь мастером стать. Так разве ж можно, друг ты ситный, отказываться от борьбы, пасовать при первой неудаче? Нельзя… И хоть ты считаешь все это личным делом, знай — не позволим пасовать.
Через два дня я получил письмо от Александра Михайловича Базурина. Как ни в чем не бывало он сообщал дни и часы тренировок. «Все мы в секции соскучились и ждем, когда ты снова будешь с нами. Приходи обязательно!»
Наконец масла в огонь подлил старый мастер Петр Иванович Иванов. Встретив в проходной, он задержал меня и сказал:
— Чего это, Лешка, сказывают смалодушничал, отступил от трудностей… Не годится, парень…
Да, я уж и сам видел, что не годится. Все это я понял еще на комсомольском собрании. Но мне казалось неудобным возвращаться после такого перерыва. Слова старого мастера окончательно сломили мое упрямство.
В январе 1947 года я снова пришел в тренировочный зал. Александр Михайлович тепло, по-отцовски встретил меня, а после занятий оставил и пожурил за слабохарактерность, за то, что я не поделился с ним, не высказал ему своих сомнений.
— Милый Леша, — говорил он, обнимая меня, — пойми раз и навсегда, что в спорте нет и не Может быть легких дорог. Если хочешь идти вперед, добиваться успехов, прежде всего приучи себя к регулярным, систематическим тренировкам. Сделай так, чтобы они были тебе не в тягость, а стали хорошей, любимой привычкой.
Домой я возвращался поздним вечером. Крепчал мороз, звонко хрустел под ногами снежок. Я шел быстро, почти бежал. На душе было легко и радостно, точно одержал какую-то большую и важную победу. Впрочем, так оно и было. В тот памятный январский вечер я победил самого себя, свою робость, свою неуверенность.
С той поры я не пропустил ни одной тренировки. Выполняя советы тренера, постепенно увеличивая нагрузку, к концу года я выполнил норму первого разряда. Спортивная юность окончилась. Впереди была пора зрелости, пора еще более напряженного труда.