ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Покорение закубанцев и переселение в Турцию. — Проект ЛорисМеликова о переселении чеченцев за Терек. — Поездка в Константинополь. — Проезд мой в Одессу и свидание с ген. Коцебу и кн. Воронцовой. — Встреча с абадзехскими переселенцами и станционный смотритель. — Свидание мое в Ставрополе с графом Евдокимовым. — Возвращение во Владикавказ и переговоры с ЛорисМеликовым. — Приготовления к переселению. — Чеченские и карабулакские почетные люди.

В том же году абадзехи, убыхи и шапсуги, после долголетней борьбы должны были уступить превосходившей их силе и помириться с условием не препятствовать им к переселению в Турцию.

В том же году более шестидесяти тысяч дворов, оставив все свое движимое и недвижимое имущество безвозмездно в руках русских, отправились в Турцию на плохих судах, нуждаясь во всем необходимом. Многие, не находя его, погибли.

Между тем командующий войсками в Терской области, ген. ЛорисМеликов, горя желанием получить царские награды, представил великому князю проект о переселении чеченцев за Терек и в Малую Кабарду (а мало-кабардинцев в Большую Кабарду), и для этой цели с западного Кавказа начали двигать войска в Чечню.

Узнавши об этом проекте и о намерении начальства, я отправился к Лорису и при разговоре с ним нашел случай спросить его, правда ли, что в нынешнюю зиму чеченцев хотят разоружить и переселить за Терек?

На это Лорис, скрывая свой проект, с лукавою улыбкой ответил:

— Да, Ваше Превосходительство, в записках, поданных начальнику главного штаба, вы жалуетесь, что чеченцам оставлено так мало земли, что они существовать там не могут, и Его Величество, находя мнение Ваше справедливым и желая обеспечить будущность чеченцев, не находит другого средства как переселить их за Терек, где отдаются им земли в огромном количестве.

— Да согласятся ли охотно на это чеченцы? — заметил я.

— Неужели они так глупы, что не захотят и будут драться? — спросил он.

— Было бы против моей совести, — ответил я, — не сказать Вашему Превосходительству откровенно того, в чем я убежден; восстанет не только Чечня, но вместе с чеченцами и весь Восточный Кавказ, и война продлится опять несколько лет с тою только разницею, что теперь матери, бросая детей своих на штыки солдат, asdsr драться вместе с мужчинами.

Хотя Лорис и был убежден в истине моих слов, но он до такой степени хитрил со мной, что ответил мне на это:

— Чечня будет окружена со всех сторон сильными войсками, которые Его Величеству угодно поручить генералу Кундухову, а я, как начальник края, помогая Вам всеми средствами, буду из Владикавказа или из Грозной любоваться Вашими успехами. Его Высочество убежден, что никто лучше Вас не сможет выполнить этого весьма важного поручения.

Поблагодарив его за такое высокое обо мне мнение, я сказал, что решительно отказываюсь от этой чести, потому что не более года тому назад я вручил чеченскому народу грамоту, уверяя его устами моего Монарха, что все статьи ее вовеки веков будут свято сохранены. Теперь, если Его Высочество действительно имеет в виду назначить меня командующим войсками Чеченского отряда, то это, как мне кажется, единственно потому, что я пользуюсь доверием че ченского народа, и Его Высочество, зная это, полагает, что переселение их состоится без большого шума.

— Но будьте, Ваше Превосходительство, судьею: могу ли я после врученного мною им акта требовать от чеченцев к себе доверия и, не краснея, говорить с ними и советовать им оставить, вопреки их желанию, их Чечню и переселиться за Терек, чего они, как известно и Вам и всем, боятся более смертного приговора?

Лорис был крайне удивлен, что я отказываюсь от поручения Великого Князя и просил меня принять его дружеский совет — не говорить этого в другом месте.

Когда же я его убедил, что нет награды и наказания, которые могли бы заставить меня согласиться на сказанное поручение, Лорис ловко соскочил со своего кресла и указав пальцем на мое сердце, вскричал:

— Вот! Там сидит черт!

Я невольно улыбнулся, чем удвоил его удивление. Он задумался и после долгого, глубокого молчания заметил:

— Друг мой, нам, кавказским уроженцам, надо быть очень и очень осторожными в своих выражениях и действиях, иначе мы легко можем потерять доверие начальства и нажить врагов.

— Я их и теперь имею много, — сказал я. В это время подали нам чай, и у Лориса (с папироской во рту) родилась прекрасная мысль просить меня указать делу этому, по моему разумению, лучший исход.

Здесь я посоветовал ему обратить внимание на все жертвы, понесенные правительством и черкесами на Западном Кавказе, и на то, чем все это кончилось. Во избежание бесполезного кровопролития я рекомендовал ему ходатайствовать у Великого Князя дозволения желающим переселяться в Турцию, объявив всенародно, что не желающие русского подданства могут переходить в Турцию, и убедил его в том, что из Чечни много переселится народу, и тем водворится в крае желанное спокойствие, каковое обстоятельство даст ему право на награду.[18] Он согласился представить мое мнение начальнику главного штаба, который, получив письмо Лориса, потребовал меня в Тифлис.

Прибыв в Тифлис, я немедленно явился к начальнику штаба. Во время разговора генерал Карцев мне между прочим сказал:

— Генерал Лорис-Меликов легко составил проект об очищении чеченского леса от чеченцев и о переселении их за Терек, а теперь, когда проект этот утвержден Государем Императором и нам надо его исполнить, он от него почти отказывается.

Тут я не пощадил Лориса и убедил ясными доводами ген. Карцева в пользе и необходимости согласиться на переселение горцев из Терской области в Турцию. По докладу начальника штаба Его Высочество одобрил мое мнение и поручил ген. Карцеву предложить мне приступить к исполнению его.

Хотя я не говорил об этом с почетными чеченскими старшинами, но предчувствие убеждало меня, что чеченцы послушают моего совета, и я с восторгом согласился, с тем, однако, чтобы мне сначала было дозволено поехать в Константинополь и узнать там согласие турецкого правительства на прием чеченцев и на отвод им помещений.

Получив на это позволение Великого Князя, заграничный паспорт и тысячу рублей депозитами на прогоны и расходы, я в июле месяце отправился из Тифлиса прямо в Стамбул.

В Константинополе я остановился в гостинице «Дориан», и, узнав там от мухаджиров[19] о выгодном положении вообще всех кавказских переселенцев, отправился в полной генеральской форме к министру иностранных дел Али-паше, у которого встретил очень ласковый прием, подал ему на бумаге обнаруженную истину о положении всех кавказских горцев и об искреннем желании чеченцев переселиться в Турцию, прося им милостивого приема и удобного помещения.

Али-паша, прочитав мое прошение, изъявил полную свою готовность сделать для кавказских горцев все, чем может им быть полезным, и предложил мне отправиться к Садразаму (великому визирю) Фуат-паше.

На другой день я представился Фуат-паше. Он также обрадовал меня очень ласковым приемом, советовал всем кавказским горцам признаться в невозможности продолжать войну с русскими и переселиться в Турцию, предсказывая им счастливую будущность.

Ожидая ответа на докладную записку мою, через 15 дней я получил приглашение от Али-паши, который объявил мне, что высокое турецкое правительство охотно соглашается принимать из кавказских мусульман каждый год по пять тысяч дворов, с тем, чтобы они не приходили вместе разом, а отдельными партиями, дабы правительство имело время удобно размещать их на местах жительства.

От глубины сердца моего поблагодарив министра, я попросил его также, чтобы чеченцы были поселены вместе, не раздробляя их по примеру черкесов по разным округам, на что Его Светлость также изъявил согласие.

При этом Али-паша, указывая на ордена мои, обратился ко мне со следующими словами:

— Приятно видеть единоверца своего с такими заслугами, но жаль, что на иностранной службе, тогда как долг мусульманина служить миллету[20] Ислама, под знаменами Пророка нашего.

— В числе моих соотечественников, потерявших сладкую надежду удержать за собою наш Кавказ, и я постараюсь выполнить свой долг, — ответил я.

Али-паша был очень доволен и, взяв меня за руку, сказал мне, что я не буду раскаиваться.

Простившись с Али-пашой, я отправился к Фуат-паше, и он, прощаясь со мной, сказал почти слово в слово то же, что было сказано Алипашой относительно долга мусульманина.

От Садразама я отправился к Гуссейн-паше (из убыхов, фамилия — Вердзех) и нашел у него брата известного Хафиз-паши, Али-пашу (он также из убыхов). Они оба, принимая живое участие в положении соотечественников, просили меня не торопиться с переселением, ожидая скоро войны турок и французов с Россией, в чем, как они выражались, убеждает князь Чарторыйский, который недавно через Стамбул поехал в Египет…

Обещав им ожидать до разъяснения этого слуха, я отправился к бывшему Садразаму Кайрисли-паше, у которого был и прежде с визитом. Он, не знаю почему, более других желал моего личного перехода в Турцию и взял от меня слово, что я при возможности не останусь на русской службе.

Таким образом, после 45-дневного пребывания моего в Стамбуле я отправился на пароходе «Константин» в Одессу, где воспитывались сын и племянник мой. Оба встретили меня на берегу моря, и сын мой Арслан-бек тут же передал мне поклон от Великого Князя Михаила, который, ехавши из Петербурга в Тифлис, видел сына моего в доме генерал-губернатора Коцебу.

Из поклона, коим удостоил меня Его Высочество, я заключил, что он очень желает переселения горцев из Терской области и поощряет мое усердие к успеху.

Заняв номера в гостинице, я отправился к генерал-губернатору Коцебу, который будучи долго на Кавказе начальником главного штаба, постоянно удостаивал меня своим добрым вниманием. Он иногда, рассуждая о мерах принимаемых правительством на Кавказе, высказывал:

— Мы, к стыду нашему, не сумеем покорить горцев и водвориться на Кавказе так, как следовало бы для блага его народов и России.

Так же и здесь он мне сказал:

— Что же мы приобрели на Кавказе? Лучшим его племенам мы не сумели внушить к себе доверия и отдаем их туркам. В земле Россия не нуждается. Вот у меня в округе столько пустопорожней земли, что ищем поселенцев и не находим… Да! Поймем да поздно.

Простившись с Коцебу, я отправился к княгине Воронцовой.

Она, как выше сказано, на Кавказе ко мне благоволила. Княгиня после смерти знаменитого мужа своего отказалась от всего светского и до того сделалась набожной христианкой, что, кроме религиозного, ни о чем не хотела говорить и слышать.

Она тотчас же с любопытством спросила меня:

— Правда ли, генерал, что в Константинополе многие из мусульман стали переходить в протестантскую религию и что в числе их Фуатпаша?

— Говорят, что из армян многие переходят, но о Фуат-паше не слышал, — ответил я.

— Радуюсь, что свет христианский начал проникать и в Турцию, — сказала она.

Как только она окончила разговор, я поспешил откланяться и уехал, боясь чтобы она не спросила моего мнения о турецких протестантах.

Вечером сын мой спросил меня, зачем я ездил в Стамбул. Я открыл ему свое намерение переселиться в Турцию и тем предоставить потомству нашему случай и возможность с помощью миллета Ислама вернуть нам священный Кавказ. Услышав это, бедняга так был обрадован, что со слезами бросился ко мне в объятия и начал благодарить меня за это.

Желая знать его мнение, я спросил:

— Чем же ты так напуган здесь? Ведь ты сын генерала, достаточно пользуешься выгодами жизни и неотъемлемыми правами русского дворянина.

— Ах, отец, — ответил он, — разве при всех личных выгодах своих могу я быть счастливым в среде несчастных, близких сердцу родных и народа.

При разговоре этом, заметив слезы в глазах девятилетнего племянника моего Ахмета, я тотчас же прекратил его и обрадовал обоих тем, что приказал им оставаться в Одессе и учиться только до 1-го марта, а потом ехать домой.

Из грустной сцены этой я убедился, что дети мои, поняв русское правительство сердцем и душою, твердо будут переносить нужду, могущую встретить их вне родины.

На другой день морем до Керчи, а оттуда в своем экипаже, я продолжал путь свой до Владикавказа.

На одной из почтовых станций я встретился с абадзехскими переселенцами, не успевшими переселиться в прошлом году. Когда я раздавал там мальчикам деньги на орехи, смотритель той станции, по всей вероятности, заметив во мне смущение, подошел ко мне также со слезами и, взволнованный чувством негодования, сказал:

— Ваше Превосходительство, какое сердце не заплачет, видя эту печальную картину. Ведь надо Бога бояться. Земля их родная, зачем мы их гоним Бог знает куда? Я их спрашиваю, куда они едут. Говорят, что в Турцию, но что с ними будет там, они сами не знают.

Из сказанного смотрителем я убедился в том, что правительство русское поступает в действиях своих против русской натуры.

Приехав в г. Ставрополь, я остановился у командующего войсками гр. Евдокимова.[21]

Он хорошо знал генерала Лориса (называл его армяшкой), из любви ко мне советовал мне решительно ни в чем ему не верить и быть осторожным с ним в делах и разговорах.

Он был доволен моим личным переселением в Турцию. (Тайну эту еще никто не знал из начальствующих лиц).

В первых числах октября я приехал во Владикавказ. Явился к Лорису и сообщил ему о согласии Порты охотно принять кавказских переселенцев в Турцию. Он в тот же день донес об этом начальнику главного штаба ген. Карцеву, через которого получил приказание Великого Князя держать это в секрете до особого распоряжения (по всей вероятности, пока русское правительство не снесется об этом с Портою). Между тем Лориса потребовали в Тифлис, а я отправился к себе домой.

24 октября 1864 года я получил письмо от Лориса с приглашением меня к нему во Владикавказ. По моем приезде Лорис рассказал мне, что Великий Князь из Константинополя получил от Полномочного Министра Игнатьева подробные сведения о моих тайных переговорах с турецким правительством относительно переселения кавказских горцев в Турцию и что Его Высочество, смеясь, сказал: «Мы, не предупредив министра о поездке туда ген. Кундухова, сильно подшутили над ним».

Затем Лорис сказал мне:

— Его Высочество очень и очень доволен Вами, но вместе с тем сильно тревожиться, опасаясь беспорядков в Чечне и вообще в крае. И в самом деле, есть о чем подумать. Сохрани Бог, если что-нибудь случиться подобное, то само собою разумеется, что все это падет на нас с вами.

Тут я решился открыть Лорису вожделенное мое желание и сказал ему, что раз приняв на себя устройство этого переселения, готов делать все, что может осуществить его без кровопролития. Как мне кажется, для этого ничего больше не нужно делать, как только стать самому со всеми родственниками во главе переселенцев.

— Бог мой! — воскликнул Лорис. — Неужели вы готовы на это решиться!

Убедившись, что я готов пожертвовать всем своим состоянием для того, чтобы исполнить удачно желаемое переселение, он сказал:

— Да! Это большая жертва с вашей стороны. Вы, открыв долголетнею службою завидную карьеру, согласны ее потерять. Да, кажется мне, что ни Великий Князь, ни Государь Император не согласятся на ваше переселение.

— В таком случае не могу ручаться за успех, — ответил я.

— Зачем же Вы поторопились принять поручение и поехать в Константинополь? — сказал он.

— За тем, что я не предвидел того, чего и теперь не понимаю: какое может встретиться препятствие к моему переселению. Согласитесь, что в этом никто ничего не теряет, а если есть здесь потери, то теряет только Мусса, больше никто, ответил я.

Считаю лишним продолжать здесь изложение нашего спора о возможности и невозможности личного моего переселения. Спор наш кончился тем, что Лорис на другой же день поехал в Тифлис к Великому Князю единственно по этому делу и через 4 дня, возвратившись назад, обрадовал меня, что Его Высочество не находит большого затруднения в моем переселении, если только иначе нельзя будет устроить дело.[22]

В конце февраля 1865 года Лорис получил приказание Великого Князя приступить к подготовке чеченцев к переселению. Вместе с этим всем начальникам областей было предписано следить за движением вверенных им народов.

Тогда и я получил от Лориса официальное письмо о начатии переселения. Не теряя времени, пригласил я к себе в дом чеченского многоуважаемого наиба Саадуллу и почетного карабулакского старшину Алажуко Цугова с почетными людьми. Объяснив им прошлое и настоящее их положение, я спросил их, что ожидает их в будущем на Кавказе.

Они в один голос ответили, что, кроме нищеты и обращения в христианство, ничего лучшего не предвидят. Убедив их в истине этой, я предложил им оставить со слезами Кавказ и переселиться со мной в Турцию, где, правда, не найдем таких удобных земель, какими завладели у нас по праву сильного русские, но где при труде не будем иметь ни в чем недостатка и будем всегда готовы, как только представится случай, с помощью турок прогнать врага нашего с Кавказа.

Когда некоторые из них, предпочитая скорее расстаться с жизнью, нежели с родиной, начали говорить в пользу восстания (попробовать еще раз свое счастье), то я им сделал следующий вывод:

— Мы знаем, — сказал я, — что на земном шаре нет нации, стоящей ниже евреев. Все народы название их употребляют вместо многозначительного ругательства. Всякий, назвавший в порыве сильного гнева противника своего не только в глаза, но за несколько сот и тысяч верст жидом, чувствует, что гнев его смягчается. Но между тем было бы несправедливо отрицать, что в этой нации есть много честных, умных, образованных и благомыслящих людей. Следовательно, дело в том, что эти несчастные жиды не имеют своего отечества, не на что им опираться, нечем гордиться и не к чему им стремиться; вот по этой-то несчастной причине лишились они даже человеческого достоинства и униженно живут и хлопочут только для живота своего под гнетом народов, на земле коих они живут.