Глава шестая
Глава шестая
Антон проснулся рано. Открыл глаза, непривычно осмотрелся: в квартире все на месте, та же обстановка, будто и не уезжал. Сквозь тюлевые шторы он видел розовеющий горизонт, небо необыкновенных красок: темное, переходящее в зелено-голубой цвет, пламенеющее. Спал мало, но возбуждение, охватившее его вчера на вокзале в Москве, было столь велико, что спать и не хотелось. Антон встал, отыскал пижаму, сокрушенно покачал головой — во что люди рядятся! — с величайшим пренебрежением напялил на себя полосатое «рубище», оттянул борт: пижама хранила в себе запах нафталина, непередаваемое ощущение магазина. Крадучись, бесшумно ступая шлепанцами, пошел в другую комнату. Семилетняя Кира спала в большой кровати, раскинув руки, крепко сжимала многочисленные подарки, привезенные ей отцом из Китая. Антон присел, хотел поправить одеяло, убрать мешающие дочери игрушки, но махнул рукой…
Аня еще спала. Он направился в коридор. Ему хотелось движений. Поискал гантели — их не было; он откинул крючок с входной двери, спустился по лестнице и вышел на улицу. Справа на скамейке сидел молоденький боец, сонно щурился на солнце, ежился от утренней прохлады. Антону показалось странным видеть человека в столь ранние часы.
— Доброе утро, товарищ боец, — весело поздоровался Губенко.
— Здрасте, — сказал тот нехотя, потирая руки, зажатые между колен.
— Что вы делаете в столь ранний час? — полюбопытствовал Антон. — На посту?
— Никак нет!.. — Боец судорожно повел узкими плечами. — Приказали телефон поставить. Жду, когда проснется полковник…
Антон от неожиданного сообщения присел, по телу прошел озноб.
— Что еще за полковник тут объявился? — насторожился Антон.
— Полковник Губенко… Большой начальник приехал в семнадцатую квартиру. Жду, когда можно ставить аппарат.
— Не жди, он проснулся, иди ставь! — Антон указал солдату на подъезд.
— Есть!
Боец с телефонным аппаратом побежал в подъезд, а Губенко молча шагал по двору, останавливался, взмахивал руками, разминаясь, но в голову уже лезли разные мысли.
«Полковник»! Он никогда не терялся в боевой обстановке, находил тот тактический прием, который был нов, неожидан, наиболее выгоден в ситуации, но вот сейчас это известие — «Полковник» — разбередило душу, взволновало и как-то… Удивительно было то, что он узнал о присвоении звания от этого солдата. Да, конечно, Антон догадывался, что ему присвоят очередное звание, но тут — сразу: «Полковник». Было над чем задуматься.
Когда Антон вернулся домой, Аня была на ногах, готовила завтрак. Телефон — необычно дорогая новинка — стоял на видном месте. Кира с лукавыми глазками выжидательно ходила по пятам за Антоном.
Зазвонил телефон. Антон замер. Первые телефонные звонки всегда радостны, не раздражают.
— Это тебя, Антон, — сказала Аня и глазами показала на телефон.
— Меня? — Антон не торопился к телефону. Звонок протрещал глухо, неровно, без собственного тембра, как кричит новорожденный. Этот звонок еще без адреса. Антон колебался. Он чувствовал заговорщическое страдание жены и дочери. Сейчас ему могут официально сказать: «Полковник». Но ведь это так много, так обязывает. Да и достоин ли он такого звания? Второй телефонный звонок, глуше, терпеливее, надорвавшись первый раз, он трещит многозначительнее.
Антон снимает трубку и, сдерживая волнение, без всяких эмоций произносит:
— Капитан Губенко вас слушает.
— Здравствуй, Антон! — Голос знакомый. Он много раз его слышал, но кто же это? — Поздравляю. Молодец! Полковник Губенко! А ведь это славно! — Голос плавает. Человек говорил из большого помещения, звук окутывает, обволакивает. — Быстро одевайся. Через несколько минут машина будет у тебя. Забирай семейство — и ко мне на Лубянку.
— Анатолий Константинович, здравия желаю, — радостно закричал Губенко, узнав голос комбрига Серова… — Спасибо за поздравления…
Серов был напорист, инициативен. Многого достиг за эти годы, воевал в Испании. Антон учился у него, подражал ему, и, хотя они стали большими друзьями, продолжал неизменно обращаться к нему на «вы». Анатолий Константинович не раз просил перейти на «ты». Но Губенко был непреклонен.
2 марта 1938 года А. К. Серову было присвоено звание Героя Советского Союза и воинское звание комбриг. Антон в это время был еще в Китае, поздравить Серова ему не удалось. И вот теперь начальник главной летной инспекции ВВС комбриг Серов по телефону зовет его к себе в гости.
В машине Аня и Кира сидят тихо. Смотрят в окно, любуются подмосковными пейзажами.
И вдруг, сидя еще в машине, Губенко понял, что приглашение Серова не праздное, а деловое, что его ждет какой-то разговор.
В квартире Анатолия Константиновича уже были гости: много летчиков, артистов и писателей.
— Анюта, ты божество! — воскликнул Серов, приветствуя жену Антона. — И муж у тебя, хохол, везучий! — И он, подавая дочурке Антона плюшевого медведя и коробку конфет, ласково сказал: — На, ешь конфеты, но не превращай себя в избалованную барышню.
Потом он повернулся к женщинам:
— Прошу всех пройти в большую комнату, а тебя, Антон, зайти на минутку в кабинет.
Анатолий Константинович мог балагурить, вперемежку с добрыми советами и нравоучительными сентенциями говорить весьма важные и деловые вещи, ненавязчиво вести свою линию в беседе.
Усадив Антона в глубокое кожаное кресло рядом с книжными полками, Серов остановился напротив и уже без прежней игривости сказал:
— В верхах рассматривается вопрос о направлении всех летчиков, имеющих боевой опыт, в войска. Главное направление — запад. Сейчас вы получите отпуска, путевки в санатории. Обстановка напряженная, Гитлер затевает недоброе. Чем быстрее ты вернешься и приступишь к работе, тем лучше. Пока вы будете отдыхать, вам подберут должности.
— Я вас понял, Анатолий Константинович, — вставая, ответил Антон. — Готов выехать к новому месту хоть сейчас!
— Сиди, не торопись. — Серов засмеялся, отошел к окну, посмотрел на улицу, увидев там кого-то, помахал приветливо рукой. Повернувшись к Антону, большие пальцы сунул под ремень:
— Знаю, что хочешь учиться. Академия от тебя не уйдет. Но сейчас фашизм подбирается к нашим границам. Подробности расскажу после отпуска. Сегодня вас примет нарком обороны, Маршал Советского Союза Ворошилов. Возможно, на встрече будет товарищ Сталин…
Антон опять готов был встать из кресла.
— Поздравь своего подопечного Григория Кравченко, ему присвоили звание майора.
Антон был рад за друга.
Дверь отворилась, без стука вошла Аня.
— Простите, но ваше уединение подозрительно. Если это заговор против жен, то это ново, а если вы снова собираетесь куда-то лететь, то нам нужно знать.
Анатолий Константинович засмеялся.
— Молодец, Анюта. На сей раз заговор не против жен, а против врагов.
— Опять лететь? — испуганно спросила она.
— Да! — серьезно ответил Серов. — Лететь в Крым, на отдых.
Народный комиссар обороны К. Е. Ворошилов принимал летчиков в Центральном Доме Красной Армии имени М. В. Фрунзе.
В президиуме были известные советские военачальники, летчики-рекордсмены. После выступления К. Е. Ворошилова был перерыв, потом все смотрели концерт. На ужине, устроенном в честь летчиков, вновь выступил нарком обороны.
Аня весь вечер сидела притихшая, немного испуганная и рассеянная, непривычная к такому торжественному приему. У мужа новое звание, будет новое назначение. Ей надо было это понять, осмыслить, привыкнуть. Она прижималась к Антону и с неосознанной тревогой смотрела на три шпалы.
До отъезда на юг оставалось еще несколько дней. Серов опекал Губенко, возил с собой по Москве — на встречи с рабочими заводов, студентами, заставлял выступать.
В один из вечеров они направились в Старопименовский переулок — в Клуб мастеров искусств. Там хорошо знают А. Серова, В. Чкалова, М. Водопьянова. Там царит культ красоты, остроумия и авиации. На первый взгляд кажется — в клубе не признают чинов, заслуг, но зато очень ценят мужество.
Время позднее. Здесь сдержанная Лидия Русланова, лукавый Сергей Образцов, настороженный Лев Оборин, целеустремленная Валерия Барсова, иронический Иван Москвин… Все после работы устали, все говорят негромко, острят. Антон робеет, не находит себя в этой компании, расстраивается.
И тут Валерий Павлович встал, поднял руку; тотчас наступила тишина. Чей-то баритон извещает:
— Тихо, Чкалов говорить будет!..
Валерий Павлович наклоняется к Губенко, шепчет: «Не робей, выступи!»
— Здесь, — по-ораторски громко начинает Чкалов, — говорили, что работники искусства в долгу перед летчиками. Мы, летчики, тоже в долгу перед всеми… Например, я, как истребитель, должен быть готов в бою сбивать неприятеля и не быть сбитым. Нам нужно не только мастерство побеждать, но и уверенность в выигрыше боя. Я признаю только такого бойца, который для спасения Отечества жертвует своей жизнью. И если это нужно Союзу, то я в любой момент это сделаю…
Представляю вам молодого выдающегося летчика Антона Губенко, который совсем недавно таранил, как наш славный Петр Нестеров, вражеский самолет… Он умело выполнял свой долг…
Зал взорвался аплодисментами, со всех сторон требовали, чтобы Антон встал и рассказал о таране японского самолета.
И он поднялся со стула, окинул взглядом зал и стал рассказывать…
Ни Аня, ни Кира не возражали против досрочного отъезда.
На юге с семьей Антон пробыл две недели. Он рвался в Москву.
В управлении ВВС А. А. Губенко сообщили о его назначении заместителем командующего авиации Белорусского особого военного округа. Перед отъездом в Смоленск он написал письма родным:
«Мама! Твой непутевый сын сообщает, что он жив и здоров. Повышен в воинском звании, получил новое назначение. Служить будет в Смоленске, Пожалуйста, приезжай ко мне в гости. Анюта стала еще краше, свой строптивый характер оставила за порогом тридцатилетия. На всех встречах и приемах ведет себя хорошо, скромно и всех очаровывает. Она умница. Может быть, иногда нужны расставания, долгие командировки. Как знать! Кирюша выросла, стала большой, научилась читать. Ей так хочется быть постоянно со мной. А у меня работы, работы…»
Старшей сестре Антон тоже отправил письмо:
«Таня, родная! Написал письмо маме-большой и тут же пишу тебе, маме-маленькой. Суета сует съедает все время. С трудом верю, что мы на родной земле. Китайские друзья нам очень помогли в боевой работе, устройстве быта, но как там ни хорошо — земля родная манит. Тоска по родной земле — чувство невыразимое. Без Руси жить не могу. Не могу без своего Дальнего Востока, без своей глубокой балки в родной деревне, без Москвы. Странно, но мне хотелось быть одновременно везде. Написал письмо брату Александру.
Нашей стране скоро могут потребоваться фортификаторы, кругом идет война. Фашисты, видимо, нападут на нас. Брат должен быть готовым встать в строй. Нашу Родину нам защищать.
Таня-мама! Так много хочется рассказать. Но, увы, письма не хватит, а написать повесть не могу. Хорошо бы нам встретиться. Приезжай ко мне. В будущем году приеду, к тебе, покажу Киру — она огромный и умный человек.
Недавно мы были в Кремле. Это моя пятая встреча с товарищем Сталиным. Он был среди нас, шутил, был по-хозяйски суетлив и внимателен. Он очень любит летчиков. Он сказал: „Вы гордость нашей партии, ее цвет, ее авангард“.
Эти слова предназначались и мне, но я ведь не член партии. Я всего лишь беспартийный большевик. Вчера Валерий Павлович мне сказал: „Пора, Антон, вступать в партию. Теперь ты созрел, доказал делом, что не подведешь партию“.
Одним словом, я решил вступить».
В начале сентября Антон Алексеевич выезжает в Смоленск — на новое место службы.
Заместитель командующего авиации округа…
Как-то встретят на новом месте? Волнения, сомнения, терзания… Хватит ли знаний? Да, Антон имеет боевой опыт, да, он летает на всех типах истребителей. Но это ли главное?.. Ему вспомнилось, как он когда-то обижался, что его долго не выдвигали командиром авиационной эскадрильи: вспомнил и засмущался… Он резко заявил тогда командиру бригады: «Я достоин большей должности, мне пора командовать эскадрильей». А сейчас он обязан командовать не только эскадрильями, но полками и авиационными бригадами… Обязан! И не просто командовать, но научиться делать это превосходно, учить других… А у него не было опыта… И он чувствовал даже несправедливость столь высокого назначения… Но уверенность в себе взяла верх: он научится командовать, как бы трудно ни было, научит своему военному мастерству других…
Поезд прибыл в Смоленск утром. Было тихое, прохладное утро. Белесое небо подернуто дымкой, в сонной неподвижности застыли деревья. Осень, опередив арьергарды лета, вошла в город неожиданно, раньше срока, бросила свои цветастые отпечатки на растительность, пологие холмы, затуманенное бирюзовое небо. На перроне Губенко встречала группа командиров. Здесь военный комиссар Чикурин, майор Худяков, старший лейтенант Теньков. Подтянутые, крепкие офицеры.
— Командующий просил передать, — глухим, простуженным голосом говорит Чикурин, — чтобы вы устраивались, отдыхали, а после завтрака, в девять ноль-ноль, он представит вам командиров и политработников управления авиации округа. В двенадцать десять вас примет командующий войсками округа комкор Ковалев…
— Большое спасибо, товарищ военком, но я хотел бы сразу поехать в штаб, представиться — и за работу…
— Значит, вы хотите, Антон Алексеевич, чтобы Анну Дмитриевну на квартиру доставил я? — Чикурин поднял широкую ладонь, обращая взгляд на жену и дочь Антона, докончил: — Согласен, доставлю. Только в новую квартиру первым следует войти хозяину. Как, Сергей Александрович? — обратился он к майору Худякову.
— Совершенно правы, товарищ военком, — засмеялся Худяков; у него был кавказский акцент, приятный, ласкающий, какой бывает у рассказчиков со сцены. — Квартира полковника Губенко на пути в штаб. У нас на Кавказе говорят: «Войти в дом — твое дело, но выйти — дело хозяина».
Губенко тоже засмеялся. Он настороженно ждал первых минут, первых часов на новом месте, всю ночь не сомкнул глаз, а тут его встречали прекрасные, веселые, остроумные люди. Они знали цену шутке, а это много значило.
Через час он был в штабе, представился командующему ВВС округа комдиву Гусеву, боевому и опытному командиру.
— Антон Алексеевич, не навязываю вам никакого плана, осмотритесь, почитайте документы, приказы, — сказал Гусев, радуясь такому боевому заместителю, — но обстановка тревожная…
— Разрешите мне побывать в частях, познакомиться с командирами, изучить состояние боевой и политической…
Гусев, улыбнувшись, кивнул. Ему хватка молодого полковника очень понравилась.
С первых часов пребывания в Смоленске Антон Алексеевич окунулся в летные дела. Жена Анна Дмитриевна занималась устройством квартиры, ездила по городу, а он в штабе, на аэродроме, в эскадрильях.
Все дни он был на службе, летал то в один, то в другой гарнизоны, задерживался в них по неделе.
В частях авиации округа шла напряженная боевая работа. Большинство подразделений переучивались на новую авиационную технику. Менялась структура части, совершенствовалось управление. В гарнизоны прибывали молодые летчики. Их принимали, размещали, определяли места в боевом расчете. Антон знакомился с летчиками. Отличные ребята. Энтузиасты, с хорошей летной выучкой, с верой в советские самолеты; но летали они еще маловато, а военного опыта у них совсем не было.
Последнее обстоятельство встревожило Антона Алексеевича. Зная обстановку в Европе, Губенко написал обстоятельную докладную записку.
Комдив Гусев пригласил к себе в кабинет заместителей, начальников отделов и служб посоветоваться и составить по докладной Антона Алексеевича подробный план-предложение.
Полковник Губенко сообщил собравшимся, что в некоторых частях замечено благодушие, недооценка опасности войны, неоперативное руководство полетами, неумение работать с запасных аэродромов, у некоторых пилотов плохо устроен быт…
Предлагалось составить строгий план переучивания по эскадрильям, провести сборы командиров частей, дать подробную информацию о боеспособности авиации вероятного противника, ввести круглосуточное боевое дежурство.
После совещания комдив Гусев доложил о всех предложениях начальнику ВВС РККА командарму второго ранга Локтионову, командующему войсками округа комкору Ковалеву.
Между тем в штаб авиации Белорусского особого военного округа пришло постановление Главного Военного Совета РККА о дальнейшем развитии авиации, повышении ее роли в боевой обстановке. И предложения Антона Алексеевича попали в точку — были очень своевременными.
Постановление сверху было всесторонне подготовленным планом, рассчитанным на многие годы. Именно о таких планах для округа говорил и Антон Губенко, именно этого он добивался в частях авиации. Нельзя думать, что Антон Алексеевич первым пришел к такому выводу, что он был единственным, кто проявил такую поистине государственную заботу о боеготовности авиационных частей. Антон Алексеевич был человеком, который уже воевал, познал коварство японских милитаристов, и он, испытавший на себе выучку иноземных летчиков, с откровенной прямотой заговорил о высшей летной выучке советских пилотов, ибо сам уже достиг ее.
Будучи мужественным человеком, он говорил о мужестве, но при этом подчеркивал, что нужно и высшее военное мастерство для применения самолета в бою…
Внимание Антона Алексеевича приковали авиационные части первой линии. Боевая готовность, летное мастерство, взаимозаменяемость наземного персонала, работа командных пунктов, строевая подготовка — о, сколько проблем для молодого полковника. Человек талантливый, он ничего не мог и не хотел касаться только инспекторски. Он вникал в любую проблему, пока не находил какого-то творческого решения…
В октябре 1938 года части ВВС Белорусского особого военного округа подверглись всесторонней проверке начальником ВВС РККА командармом второго ранга Локтионовым. Инспектирующие сделали всесторонний разбор достижений и недостатков авиации округа за год. А через несколько дней после отъезда Москва запросила характеристику на Антона Губенко.
О столь пристальном внимании к себе Антон Алексеевич, разумеется, не знал. Он был занят работой, добивался, чтобы летчики повышали военное мастерство.
В один из напряженных дней пришло письмо:
«Антон, молодец, радуюсь за тебя, — писал Анатолий Серов. — Работай много, не жалей себя. Мы единственные в мире построили такое общество, и оно единственное в мире создало такую авиацию, окружило таким почетом летчиков. От нас очень многое зависит: научить молодых, передать наш боевой опыт, выдвигать достойных. Скоро будет повод встретиться».
Командующий ВВС РККА написал в Президиум Верховного Совета СССР:
«Тов. Губенко является одним из выдающихся летчиков-истребителей, находившихся в „Зет“[1]. За время боевой работы на фронте проявил себя как исключительно смелый, отважный и храбрый летчик.
В бою 31.5.38 года при отказе пулеметов винтом таранил самолет противника, сбил его и благополучно произвел посадку на свой аэродром.
26.6. в первом бою сбил японский истребитель, а во втором неравном бою в тот же день был сбит сам, но спасся на парашюте.
18 июля, выручая товарищей, один дрался с шестью истребителями противника. Сбив одного из них, невредимым вышел из боя.
В бою 29 июля один дрался с тремя японскими истребителями и этим спас от гибели нашего бомбардировщика, атакованного истребителями противника при бомбометании по кораблям.
Несмотря на болезненное состояние после прыжка с парашютом, тов. Губенко смело дрался во всех последующих боях до вызова его на Родину.
Тов. Губенко лично сбил семь японских истребителей. По своим деловым, боевым и политическим качествам достоин присвоения звания Героя Советского Союза».
Через несколько дней полковника Губенко вызвали в Москву. В тот же день группу военных летчиков принял Михаил Иванович Калинин, щурясь, он всматривался в лица празднично одетых летчиков, находил знакомых, часто-часто по-стариковски кивал головой, протягивал руку, дружески тряс.
— Здравствуйте, здравствуйте, товарищ Губенко, — Михаил Иванович пожимал ему руку.
Смущенный таким вниманием, Антон покраснел. Таких почестей он не ожидал. За военное искусство и отвагу, проявленные в боях при выполнении интернационального долга, полковник Губенко А. А. был награжден орденом Красного Знамени.
Рядом с Антоном был майор Кравченко, он получил орден Красного Знамени.
Вручив ордена, Михаил Иванович Калинин напутствовал орденоносцев:
— Мы не можем гарантировать, что не будет войны, но мы твердо убеждены в том, что, если наша Красная Армия будет сильной, если командиры и политработники овладеют современными способами ведения войны, нам не страшны будут никакие армии…
В тот же вечер Антон оказался в доме Анатолия Константиновича Серова. Но хозяин был хмур, неразговорчив, рассеян. Он напрягал себя, чтобы выслушать Губенко, устремлял на него цепкие глаза, но через секунду они непроизвольно выдавали его печаль.
Расспрашивать было неудобно, но и продолжать игру в хорошее настроение Губенко стало невмоготу.
— Анатолий Константинович, меня угнетает ваше молчание, — заговорил Губенко. — Чем вам помочь? Или уж, на худой конец, будем грустить вместе.
— Что угнетает? — стукнул кулаком по столу Серов и, видимо, чтобы продемонстрировать бодрость духа, встал, подошел к окну. — В общем-то ничего, кроме пустяков. Сказать?
— Сказать! — послышались голоса.
— Хочу вернуться на испытательскую работу… Мало летаю. Заседания, совещания, бумаги, а мне самолет нужен… Обстановка в мире накаляется. Вы, ты, я — все должны летать… Нужны самолеты — скоростные, высотные, дальние. Впрочем, и обдумывать все это — тоже дело…
Поздно вечером Антон Алексеевич выехал в Смоленск. Настроение у Губенко радостное. Получил вторую награду. И какую награду: настоящую, боевую! В тридцать лет человек не носит долго печали, мир кажется ему устойчивым. В молодом сердце коротка грусть. Возникая, она быстро сменяется бодростью. А тем более, если тебя ждет любимая работа.
В Смоленске Антон Алексеевич прочитал новый приказ начальника ВВС РККА о задачах на ближайший период.
Немедленное и безотлагательное повышение боеготовности всех частей авиации — магистральное направление деятельности командиров. Приказывалось сосредоточить внимание на высотной подготовке летчиков, организации внеаэродромных полетов и полетов на полный радиус, на поэтапном проведении летно-тактических учений. Каждому командиру вменялось в обязанность изучить театр военных действий, вооруженные силы вероятного противника.
Авиационные части как бы получили толчок… Были организованы курсы по подготовке командиров запаса, обновлялись неприкосновенные запасы — НЗ, проводился учет боекомплектов, складов горюче-смазочных материалов.
Осенью пришло распоряжение о повышении бдительности, о ведении отныне всей переписки по условным наименованиям частей. Во избежание пограничных конфликтов осенью 1938 года на аэродромах было введено боевое дежурство. В инструкции дежурным экипажам предписывалось:
«Попарно, с получением настоящего пакета, дежурному звену или отряду вылетать навстречу воздушному противнику с целью:
1. Сбить, если самолеты иностранного происхождения.
2. Посадить, если самолеты наши, или сбить, если не желают садиться».
Разъясняя эти требования, организуя выполнение приказа, полковник Губенко летает по гарнизонам, учит командиров, выступает перед личным составом. Он учит правильно строить атаки, рассказывает об опыте своих товарищей, о таране…
Он приглашает к себе командиров авиационных бригад, полковников Фалалеева и Белецкого, майора Добыша… Губенко говорит им об умении самостоятельно принимать решения, действовать изолированно…
Незаметно подбиралась зима. Снег лег на темную, незамерзшую землю, будто проделывал репетицию, а потом неожиданно растаял, освободив место для морозов. А морозы не торопились, робко сковывали землю, усыпанную листвой, поникшими стеблями высокой травы. Снова выпал снег.
Погода установилась ясная. Полки получили возможность продолжать полеты днем и ночью.
В один из таких дней после работы в дальних гарнизонах полковник Губенко прилетел на своем И-16 в Смоленск, сделал круг над городом, осторожно притер истребитель к полосе, поблагодарил механика и направился в штаб.
Дежурный стоял с затуманенными глазами, представился как-то вяло, небрежно. Антон остановился, хотел отчитать его, но сдержался и зашел к начальнику авиатыла Худякову, чтобы спросить, что же случилось…
Майор Сергей Худяков, невысокий, красивый армянин, нравился ему своей подтянутостью, исполнительностью, особой командирской корректностью. Губенко хорошо его знал, брал с собой в командировки, отмечал его усердие, оперативную выучку. Это побудило его посоветовать Худякову перейти на штабную работу. Худяков в числе немногих командиров штаба окончил военную академию, имел большой налет на тяжелых самолетах, хорошо знал истребители.
Еще в коридоре, сняв реглан с меховой подстежкой, Антон Алексеевич зябко потер руки — инстинктивная привычка выражать озноб, — наскоро распушил волосы, повернулся боком, чтобы плечом толкнуть дверь, но она неожиданно отворилась, шагнул, едва не упав.
— А, Сергей Александрович! — радостно приветствовал его Губенко. — Простите, пожалуйста, что валюсь у ваших ног.
Худяков никак не реагировал на шутку, чем немало удивил своего гостя. Сергей Александрович любил шутку, а тут каменное, печальное выражение его лица озадачило Губенко. Он сделал шаг назад.
— Товарищ полковник, — Худяков поднял глаза на Губенко, — только что получено сообщение о гибели Валерия Павловича Чкалова.
Худяков опустил глаза и не видел, как воспринял его известие Губенко. Уши наполнились оглушительным гулом. Когда майор успокоился и мог спокойно поднять глаза на Антона Алексеевича, того в кабинете уже не было.
Губенко вбежал в кабинет командующего.
— Понимаю, гибель Валерия Павловича всеобщая печаль, а вы друг его, — говорил комдив, — пожалуйста, поезжайте в Москву, но самолет дать вам не могу…
— Почему?
— Поймите меня, мы несем ответственность за вас. Вы предельно взволнованы, в таком состоянии за рулем автомашины быть опасно, в кабине самолета тем более… Поезжайте поездом… Вам предстоит беспокойная ночь. Обо всем успеете передумать. Утром будете в столице. Кстати, звонил Серов, он ждет вас…
— Да, да, я понимаю. Но время… хорошо, поеду поездом.
Из Москвы Антон Алексеевич вернулся через пять дней. Гибель Валерия Павловича Чкалова глубоко потрясла Губенко. Он похудел, замкнулся, морщинки иссекли его лоб. Командующий ВВС не разрешал ему летать, не отпускал в командировку. Чтобы занять его, поручил написать ряд указаний по боевой подготовке, проводить сборы руководящего состава, готовить приказы по усилению боевого дежурства, проверить работу частей местного гарнизона.
В суете проскочил декабрь, напряженность пограничной обстановки требовала от Антона Алексеевича частых разъездов.
— Я много думал эти дни, — сказал в новогоднюю ночь Губенко майору Худякову. — Почему-то часто вспоминаю Дальний Восток. Как жаль, что вам не пришлось там служить. Вот где превосходные места для закалки летчиков.
— Ваше пожелание, Антон Алексеевич, я воспринимаю как приказ.
В ту новогоднюю ночь никто из них не мог предположить, что пожелание Губенко сбудется: Худяков в 1945 году станет во главе 12-й Воздушной Армии и примет участие в разгроме японских войск в Китае.
— Ваша жизнь интересная, — мечтательно говорил Худяков. — Вы встречались с такими людьми…
Да, встреч действительно было много: Сталин, Калинин, Чкалов, Серов, Орджоникидзе, Поликарпов. Антон Алексеевич настойчиво возвращается к мысли, давно волновавшей его:
— Возбуждать у молодых летчиков жажду к подвигу. Наша профессия немыслима без мужественных людей, без способных на риск. Но необходимо и мастерство, чтобы победить врага, сохраняя свою жизнь. — Мысль не новая, но Губенко говорил об этом задумчиво. — В чем секрет настоящего мужества? Я наблюдал на маневрах за новичками. Стремясь показать храбрость, они атакуют противника залихватски, без расчета, на первом же встречном маневре вероятность нападения весьма невелика, но летчики легковерно открывают врагу свой курс, свои намерения и дают ему преимущества на попутных маневрах. У такого новичка не смелость, а отсутствие знаний и дурная привычка к риску…
Худяков впервые видел заместителя командующего вялым, болезненным. Тогда он еще не знал о причине того. Не развеяло мрачного состояния Губенко и письмо от Анатолия Константиновича Серова.
«Антон! Как дела? — писал Анатолий. — Много ли летаешь? Летай, осваивай новую материальную часть.
Нам останавливаться нельзя. Авиация развивается так стремительно, что даже поездка летчика в отпуск задерживает его выучку. Сейчас готовится один новый, весьма великолепный самолет в ЦАГИ. Я обратился к наркому с просьбой разрешить мне летать на нем. Клим Ворошилов вызвал к себе, долго беседовал, немного пожурил за торопливость, обещал поддержать. В обращении к правительству он написал: „Охотников среди летчиков летать на этом типе самолета много, но тов. Серов наиболее подходящий“.»
К нему обратились А. Тамара, А. Дубровский, М. Гордиенко за разрешением на беспосадочный перелет Москва — Австралия. Этот перелет они хотят посвятить памяти Чкалова. Это прекрасно, и Серов обещал их поддерживать. Большие перелеты нужны как демонстрация силы советской авиации и государственного строя.
«Посылаю тебе фотографии, помнишь — мы с тобой на ней! Ты совсем молодой, с огромной шевелюрой, глаза с поволокой, неотразим. Берегитесь, красавицы!
Скоро тебя вызовут в Москву, встретимся».
Серов опять что-то предсказывал, о чем-то знал, но не сообщал об этом. Что же ожидало Антона в Москве? Ах, да ладно — думал Губенко. Он очень устал. Но отдыхать было некогда, да и нельзя.
В части стала поступать новая авиационная техника. Полковник Губенко летал в полки, изучал новые самолеты.
В середине февраля он был вызван в Москву. Комбриг Серов принял его в штабе ВВС, расцеловал:
— Поздравляю!
— С чем?
— Со званием Героя Советского Союза.
— Меня?
И Антон стал тихим, неразговорчивым. Герой! А каким полагается быть Герою?
В марте 1939 года полковник Губенко в составе делегации ВВС приветствует XVIII съезд партии. После съезда друзья просили Антона остаться на денек в Москве, но, сославшись на занятость, он возвращается в Смоленск. Его ждали неотложные дела. В тот же вечер он выехал к месту службы. Больше в Москве ему быть не пришлось.
31 марта полковник Антон Алексеевич Губенко планировал сделать несколько полетов и встретить мать, которая ехала к нему в гости.
День был пасмурный, тяжелые пепельно-серые тучи низко, угрожающе, как откормленные гуси, плыли на юго-восток, иногда накрапывал дождь; изредка проглядывало солнце, и тогда все озарялось, пробуждалось ото сна.
На аэродроме было ветрено, уныло, пустынно. Все самолеты, рассредоточенные на большой площади, укрытые чехлами, одиноко жались к земле, понуро на семи ветрах ждали своего часа.
Полеты, запланированные на день, были отменены, летчики, техники, мотористы ушли в классы заниматься наземной подготовкой.
Полковник Губенко приехал на аэродром к точно назначенному часу. Техник доложил о готовности самолета к полету.
Антон Алексеевич поздоровался за руку, поправил шлем. Он знал, зачем он садится в машину. Он обязан испробовать себя и в такую погоду! Антон плотнее натянул краги, улыбнулся сдержанно. Он был собран, сосредоточен:
— Не шибко хорошо, но отменять не будем.
— Есть, товарищ командир.
Губенко запустил мотор, который огласил округу страшным ревом. Погоняв его на разных режимах, Антон приготовился к взлету.
Приехали летчики, инженеры из штаба авиации округа: понаблюдать — летал первый заместитель командующего авиацией округа, посмотреть виртуозные полеты известного летчика.
Самолет взлетел, пробил облачность и исчез из поля зрения. Далеко за толщей облаков катался звук, скакал из конца в конец аэродрома. Самолет выскочил из плотных створок облаков неожиданно, проделал несколько фигур и свечой взмыл вверх. Второй выход из облаков был прицельный — Губенко стрелял по мишеням. И снова серия фигур, четких, выполненных уверенной рукой мастера высшего пилотажа, и снова свеча…
— Облачность тяжелеет, теряет высоту, — сказал взволнованно синоптик.
Сверху нарастал шум мотора — самолет катился вниз. Слова синоптика вызвали напряжение у присутствующих. Затаив дыхание, они всматривались в небо. Самолет выскочил справа от них, стремительно, неудержимо, чтобы разбежаться для нового ошеломляющего взлета.
Истребитель взвихрил тучи и, проседая, направился вдоль аэродрома, оглушая всех неимоверным, работающим на пределе двигателем. Летчики видели, как стелилась от винта трава, как пылью вздыбились рассеченные лужи, как винт хлестал высокие стебли тимофеевки. Это было что-то новое, зрелищное, но и опасное. Кто-то, предвидя беду, вскрикнул, инженер бригады закричал: «Поднимайся!», но было уже поздно: самолет плашмя ударился о землю, мотор чихнул и заглох. Все стояли замерев, немо созерцая самолет.
— Горит! — закричал старший техник Иванов и поспешил к самолету, хлюпая по лужам.
Первым прибежал к самолету механик по вооружению Степан Киреев и увидел, что Губенко с закрытыми глазами сидел в кабине, откинувшись на спинку сиденья, правой рукой он сжимал ручку управления истребителем… Степан вытащил Губенко из кабины. Антон Алексеевич был мертв.
Огонь лизал капот, синие языки неторопливо бегали по самолету. Пожар тотчас погасили. Летчики, обескураженные происшествием, подняли на носилках тело полковника Губенко, бережно внесли в санитарную машину.
Выглянуло солнце, пошел тихий снег, повисло над стартом полотнище авиационного флага, затихли моторы автомобилей.
Член Военного Совета ВВС Ф. Агальцов написал родственникам А. А. Губенко:
«1. Военным Советом Военно-Воздушных Сил РККА возбуждено ходатайство перед народным комиссаром обороны Маршалом Советского Союза тов. Ворошиловым об увековечении памяти выдающегося летчика Героя Советского Союза полковника тов. Губенко А. А. Военный Совет ВВС РККА просит народного комиссара Обороны выйти с ходатайством в Президиум Верховного Совета СССР:
а) о переименовании села Чичерино Октябрьского района Донецкой обл., где родился Губенко А. А., в село Губенко;
б) о присвоении имени Героя Советского Союза тов. Губенко одному из военных авиационных училищ;
в) об установлении персональной пенсии жене и дочери Губенко;
2. Командующему и военному комиссару ВВС БОВО рекомендовать поставить вопрос перед облисполкомом и облнаркомом Смоленской области о постановке памятника тов. Губенко А. А…»
Жизнь человека измеряется не летами, а делами. Полковник Губенко прожил короткую жизнь. Он хотел многое сделать, но не все успел, его удивительный пример вдохновил на продолжение боевых экспериментов учеников…
В годы Великой Отечественной войны более 200 советских летчиков применили таранные удары для уничтожения неприятельских самолетов, 17 летчиков повторили этот прием дважды, Алексей Хлобыстов — трижды, а Борис Ковзан — четырежды. Автором этого тактического приема, получившим массовое распространение, был летчик Антон Алексеевич Губенко.
Но пример Антона Алексеевича не только в таране… Таран — лишь один из тактических боевых приемов… До последнего часа жизни Антон Губенко искал возможности использования боевой машины в условиях войны: он учил пилотов летать днем и ночью, в непогоду — в дождь и вьюгу… Этого требовала война — и поиск Губенко был нужен летчикам, стране.
Уходят годы. Поколение сменяет поколение. На смену старым, заслуженным боевым авиаторам приходят новые, молодые лейтенанты. Преемственность поколений — это как эстафетная палочка. Крепкие руки передают ее, крепкие руки принимают. И если будет нужно, эти руки, не дрогнув, поведут грозную реактивную машину на таран…