После Февральской революции
После Февральской революции
Февральская революция пробудила сознание угнетенных народов царской России, и передовая их часть с первых дней революции встала на защиту ее завоеваний.
Чиновники Аларской волости в конце марта 1917 г. получили официальное уведомление о революционном перевороте в Петрограде. Тут же следом телеграф принес в волость весть об отречении царя Николая II от престола. В Аларь эту телеграмму доставили возчики, перевозящие грузы по Черемхово-Саянскому тракту. Тракт этот шел через Черемхово, Ныгду, Аларь, Голуметь, Яньгу и поселок Саяны — центр графитового рудника. Артели возчиков обеспечивали рудник всеми необходимыми материалами и продовольствием. Обратно из Саян руду везли до железнодорожной станции Черемхово, затем она доставлялась по железной дороге в промышленные центры Сибири и европейской части России.
Телеграф в Голумети не работал, почта вовремя не доставлялась, так как в Аларской долине бушевала пурга и все дороги были занесены снегом. Поэтому все питались тогда только слухами, причем самыми противоречивыми. Возчикам, однако, сразу поверили. В уезде все пришло в движение. В Черемхове и на шахтах возникали митинги, демонстрации, собрания.
В Алари, несмотря на пургу, на площади возле волостного управления, собралось много народу. На стихийном митинге одним из первых выступил школьный сторож Петр Усольцев. Своего дома многодетный Петр не имел, а из живности была у него лишь одна рыжая кобыла.
На другой день, помню, к нам пришла жена Усольцева Фекла и стала рассказывать моей матери:
— Боже мой! Послушайте, добрые люди, что там было. Мой Петр всегда молчал, молча замуж взял, молча любил и лупцевал, а тут вдруг заговорил. Может, тронулся или еще что с ним стряслось?
Однако положение в Алари после свержения Николая II не изменилось: в волости сидели прежние чиновники, война продолжалась, военный налог отменен не был. В Голуметскую и Аларскую волости одна за другой приходили похоронки.
Аларская знать стала опять набирать силу. Теперь она представляла здесь Временное правительство и возглавляла земскую управу.
В июле 1917 г. с тыловых работ вернулся Дамба Мархандаев — человек предприимчивый и сметливый, весельчак и балагур. Дамба сам вызвался поехать на окопные работы вместо старшего брата. Он сумел избежать фронта и всю войну прослужил в тыловом госпитале. В товарном вагоне, куда его поместили, оказалось еще около сорока бурят. Ночью вагон простоял на станции, а утром в него вошли офицеры и два медика в военной форме. Офицер из военной комендатуры приказал всем грамотным подойти к нему. Дамба мигом оказался рядом и на хорошем русском языке отрекомендовался офицеру. Медики, стоявшие рядом с офицером, о чем-то переговорили и забрали Дамбу с собой.
Так Дамба Мархандаев стал санитаром-ездовым при начальнике госпиталя.
На десятые сутки эшелон прибыл в Омск. Дамба вместе с госпиталем остался в городе, но через месяц госпиталь перевели в Ярославль. Там Дамба распоряжался всей конюшней, которую обслуживали семь пожилых уральских казаков и два солдата-удмурта.
Вслед за Дамбой в Алари стали появляться и другие бывшие солдаты, как демобилизованные, так и дезертиры. Последним пришлось, однако, скрываться в глухих селениях в тайге, так как на территории Иркутской губернии, в том числе и в Западной Бурятии, начали действовать военно-полевые суды правительства Керенского.
С Северо-Западного фронта дезертировал Герасим Гаврилов, друг моего дяди, тоже батрак. Родители Герасима жили очень бедно, и, когда началась война, он пошел на фронт вместо сына мельника из улуса Иреть. Это дало ему возможность поддержать родителей.
Герасим год пробыл на фронте, а затем дезертировал. В сентябре 1917 г. он поздно вечером заявился к нам и рассказал о своих похождениях.
На какой-то маленькой железнодорожной станции Герасим заметил в тупике длинный воинский эшелон из товарных и санитарных вагонов. Неожиданно из одного товарного вагона его окликнул солдат на костыле:
— Ты не из иркутских бурят будешь?
Герасим, заикаясь от волнения, ответил:
— Да, из улуса Зоны… Недалеко от станции Кутулик.
Солдат с трудом вылез из вагона и бросился обнимать Герасима. Оказалось, что он родом из Залари и в Зоне ему приходилось бывать часто.
Герасим без утайки рассказал солдату о своем дезертирстве. Тот обратился к начальнику эшелона, тоже земляку, и Герасима устроили в теплушке санитарного эшелона. Земляк приказал даже выдать ему старое обмундирование, а сестре милосердия — зачислить в команду выздоравливающих и принять на довольствие.
Эшелон медленно двигался по Сибирской железной дороге. На самых маленьких станциях простаивали часами. Так проходили дни. За это время Герасим стал в эшелоне своим человеком. Через три недели эшелон прибыл в родные места, на станцию Залари.
Здесь начальник эшелона вызвал Герасима к себе, вручил справку о том, что после лечения в госпитале он отпущен в отпуск до особого распоряжения.
Перед рассветом на станции Кутулик Герасим сошел с поезда и бодро зашагал по дороге. Через несколько часов он дошел до окраины шахтерского поселка Головинское, а к вечеру увидел родной улус. Чтобы избежать нежелательных встреч, Герасим вышел к улусу со стороны леса. Дома его с радостью встретили родители.
Вот так и удалось Герасиму Гаврилову благополучно вернуться домой с фронта. Ему не пришлось скрываться в лесах, так как в Бурятии назревали такие события, что местному начальству стало просто не до дезертиров.