Наркомат разделили

Наркомат разделили

Быстрорастущее производство разнообразных и сложных видов вооружения, непрерывная модернизация его и организация производства многих совершенно новых видов военной техники значительно усложнило руководство оборонной промышленностью. Наркомат рос не по дням, а по часам. Возникали все новые управления и отделы, количество сотрудников росло, но и трудности также увеличивались. К наркому и его заместителям трудно было пробиться. Руководители наркомата физически не могли справиться с возросшим объемом работы.

Радикальное решение по устранению этих трудностей можно было найти только путем разукрупнения наркомата. В начале 1939 года было принято решение разделить Наркомат оборонной промышленности на четыре наркомата – Наркомат авиационной промышленности, Наркомат вооружения, Наркомат боеприпасов и Наркомат судостроения. Три наркома – М.М. Каганович, Б.С. Ванников, И.И. Сергеев – были назначены, а с утверждением наркома судостроительной промышленности произошла заминка.

Из всех руководящих работников Наркомата оборонной промышленности лучше всех знал судостроение Тевосян, и все ждали, что наркомом назначат его. Но решения все еще не было.

Я видел, как нервничал Тевосян. Это был человек большой скромности. Он никогда, как мне кажется, даже не помышлял о том, чтобы быть на виду и занимать какие-то видные посты. Это был прежде всего человек долга. Каждую крупицу своего времени он старался использовать на то, чтобы делать что-то полезное для партии и страны.

Скромность Тевосяна и желание быть незаметным была широко известна всем, кто его близко знал. Мне вспомнилось, как еще в студенческие годы, когда мы выезжали из Баку в Москву учиться, Тевосяну выдали шубу на лисьем меху. Бакинские друзья боялись, что он в суровые московские зимы будет мерзнуть. Эту шубу он пи разу не надел, даже в самые сильные морозы. Ее износил живший тогда вместе с нами в одной комнате другой студент – Зильбер, а Тевосян ходил в той же потертой кожаной куртке – единственной верхней одежде, которую он носил в студенческие годы.

И вот в один из этих тревожных дней мне позвонила секретарь Тевосяна:

– Иван Тевадросович сильно нервничает. Хорошо, если бы вы зашли к нему.

Со своего четвертого этажа я спустился на третий и вошел к нему в кабинет.

Тевосян был один. Он осунулся, и на фоне черной шевелюры особенно отчетливо выделялось бледное, с каким-то зеленоватым отливом лицо, на котором горели большие черные глаза.

Мы поздоровались.

Он улыбнулся вынужденной улыбкой больного человека.

– Уйду на завод. Снова буду работать мастером.

– Возьми меня заместителем, – предложил я.

– Я тебе серьезно говорю.

– А я тоже не шучу. Ты знаешь, как бы мы могли еще поработать.

Он замолчал и закурил папиросу. В это время вошла секретарь и сказала:

– Только что звонили от Кагановича. Он созывает коллегию и просит немедленно прийти к нему.

– Вам тоже нужно быть на коллегии, – сказала она, обращаясь ко мне.

Войдя в зал заседания, Тевосян направился к Кагановичу и занял место неподалеку от него. Я сел в другом конце стола и не спускал с него глаз.

М.М. Каганович любил собирать заседания коллегии по всякому поводу и даже без повода. Я уже не помню, какой вопрос обсуждался на коллегии, но хорошо запомнил, как в середине этого заседания раздался звонок телефона, который стоял на столе рядом с Кагановичем.

Лицо его сразу изменилось, когда он приложил к уху телефонную трубку.

– Здесь, товарищ Сталин, – услышали мы. – Сейчас передаю ему трубку. – И затем, обращаясь к Тевосяну, сказал: – Возьми трубку, товарищ Сталин тебя вызывает.

Я вслушивался в каждое слово Тевосяна.

– Сейчас выезжаю, товарищ Сталин. Через пятнадцать минут буду у вас.

И он вышел из зала заседаний, а я провожал его глазами до тех пор, пока за пим не закрылась дверь.

Заседание коллегии быстро закончилось, и я, прежде чем подняться к себе, зашел в кабинет Тевосяна.

– Я прошу вас немедленно, как только Тевосян появится, известить меня об этом, – сказал я его секретарю.

Шли часы, а Тевосян не возвращался.

Но вот ко мне позвонил его секретарь:

– Иван Тевадросович просит зайти вас к нему.

Когда я вошел, Тевосян поднялся с кресла и, вынув из сейфа бумагу, протянул ее мне.

– Вот, читай.

Это было постановление о моем назначении начальником главка Наркомата судостроительной промышленности.

– А кто же у нас нарком?

Тевосян помолчал, потом, смущенно улыбнувшись, устало произнес:

– Наркомом назначили меня.

– Чего же ты до сих пор ничего об этом не сказал?

– Назначение состоялось несколько часов назад. Товарищ Сталин спросил, кого бы я хотел назначить начальниками главных управлений. Я назвал троих, в том числе тебя, и просил разрешить представить предложение относительно остальных несколько позже. Ну вот, опять вместе работать будем… Надо будет дом искать для наркомата и главков. Я уже дал задание поискать помещение, но если у тебя будут какие-то предложения, то позвони.

Надо было незамедлительно приступать к выполнению дополнительных функций, связанных с образованием нового наркомата. У нас в главке ничего не изменилось, за исключением того, что нам предложили побыстрее перебираться из занимаемых в Уланском переулке помещений. Все здания Наркомата оборонной промышленности переходило в ведение Наркомата авиационной промышленности.

К нам пришел наш старый управляющий делами и сказал:

– Мы вас любим и уважаем, но вы теперь здесь гости, а гости не должны долго задерживаться у хозяев. Так что я просил бы дать указание вашим помощникам побыстрее качать переселение. В первую очередь нам нужны вот эти две комнаты.

Вскоре переселение закончилось, и главк стал продолжать работу в другом здании.

Через несколько дней М.М. Каганович созвал прощальное заседание коллегии, были приглашены и все начальники главных управлений. Когда все собрались, он поднялся и еще раз сказал о том, что наркомат разделен на четыре, перечислил, кто назначен наркомами вновь образованных наркоматов, пожелал новым наркомам всяческих успехов, а в заключение сказал:

– Вот вам по карандашу на прощание, и больше я вам ничего не дам. Я уже старик, а вы люди молодые, наживайте себе добро сами.

Каганович сдержал слово – выпустил всех новорожденных наркомов «голенькими», и пришлось им обзаводиться всем заново.

…Наркомату судостроительной промышленности было передано здание Института иностранных языков по Петровернскому переулку.

В здании разместиться все главки не могли. Поэтому для трех главков было передано пятиэтажное здание в конце нынешней улицы Жданова, прежней Рождественки. Два этажа в этом здании были отведены нашему главному управлению.

Переход нашего главного управления в новый наркомат совершенно не изменил его программы. Как было задумано, что наш главк будет заниматься производством броневой стали всех видов и назначений, так это направление деятельности и сохранилось, хотя программа производства броневой стали для судостроения и возросла. Нас стали часто приглашать в Наркомат Военно-Морского Флота, на заседаниях коллегий наркомата постоянно присутствовали офицеры Военно-Морского Флота, а альбомы с фотографиями военных судов всех стран мира стали у нас настольными книгами.

В то время некоторые деятели, имевшие касательство к созданию вооружения, сомневались в целесообразности строительства тяжелых кораблей-линкоров. А в автобронетанковом управлении многие открыто выражали свое отрицательное отношение к созданию флота пяти морей и океанов.

– Всю броню нам надо использовать на сооружение не линкоров, а танков, – говорили они.

Мощности бронепрокатных цехов были пока невелики, и брони одновременно и для кораблей, и для танков но хватало. Сооружение бронированных кораблей сдерживало производство танков.

Не будучи военным, я не мог оцепить целесообразность строительства линкоров, но самые общие соображения вызывали у меня сомнения в необходимости строить тяжелые корабли.

Как-то Тевосян созвал коллегию наркомата, но только все собрались, как его вызвали в правительство. Тевосян попросил своего заместителя Редькина открыть заседание и начать работу без него.

– Я скоро вернусь. Вопрос, в обсуждении которого я должен участвовать, хоть и очень важный, но много времени не потребует, – сказал он перед уходом.

Редькин не хотел рассматривать намеченную повестку дня в отсутствии Тевосяна и предложил обсудить с судостроителями и моряками, следует ли в нынешних условиях строить линейные корабли и нельзя ли вообще без них обойтись.

– Ну, кто может обосновать необходимость иметь линкоры? – обратился Редькин к присутствующим. – Вы сможете? – спросил Редькин меня. – Ведь ваш главк для них броню делает, вам легче и доказывать.

Я сказал, что мне легче привести доводы, почему линкоры не нужны, а защищать необходимость их строительства должны наши заказчики – представители Военно-Морского Флота.

Разгорелся спор. Аргументы военных моряков не могли меня убедить, зато я своей резкой критикой навлек на себя их гнев. Один из моряков, участвовавший в споре, сказал, что у него вызывает недоумение, как могли поручить человеку, который не считает целесообразным сооружение бронированных кораблей, руководить производством брони для них.

– Без веры в то, что делаешь, трудно управлять, – закончил он свое выступление.

Редькин расстроился, он не ожидал, что его затея так закончится.

– Зачем вы так резко возражали на его доводы? – корил он меня потом.

Но время шло, и события развивались.

Европу охватил пожар войны, вовлекая в нее все новые страны.

Высадка гитлеровских войск в Норвегии свидетельствовала о том, что тяжелые бронированные суда не находят применения. Германия оккупировала Норвегию, не имея по существу тяжелого флота, а Англия, обладая таким флотом, не могла ей воспрепятствовать в этом.

Уже значительно позже работы по строительству линкоров были прекращены, но я в это время уже работал в другой области.