Поездка на остров Завьялова
Поездка на остров Завьялова
Японское рыбачье судно кавасаки представляет собой небольшую, почти плоскодонную самоходную баржу. Машинное отделение ее с мощным дизелем находится в трюме кормовой части. Перед ним у середины судна возвышается рубка. От нее почти до носовой части располагается трюм, предназначенный для складирования пойманной рыбы, и носовые отсеки — для сетей и канатов.
Моторист, он же рулевой, расположился на самой кромке у руля, перед открытым проемом в машинное отделение. Полулежа, он склонился над перенесенным — сюда компасом, освещенным тусклым светом фонаря «летучая мышь». Мы с женой устроились на скамеечке, укрепленной внизу перед рубкой. Озолин прохаживался перед нами и что-то рассказывал. Качка, начавшаяся при выходе из бухты, в море достигла наибольшей силы. Иногда с грохотом разбивалась о нос крупная волна, обдавая нас холодными брызгами. Сгустилась темнота. Оглянувшись назад, мы увидели лишь слабое далекое свечение над поселком Культбазы. От пронизывающего встречного ветра становилось все холоднее. Я пошел посмотреть на рулевого и немного согреться. Заглянул в машинное отделение, где шумно работал мощный дизель. С обеих сторон двигателя были прикреплены вдоль стен узкие нары. В помещении было очень тепло, но довольно душно от отработанного топлива. Посидев на нарах, я решил, что здесь можно немного соснуть. Пошел к беседовавшим жене и Озолину и предложил погреться, но они отказались. Вернувшись в машинное отделение, я лег на нары. Окончательно согревшись и привыкнув к чаду и шуму двигателя, я вскоре уснул. Сквозь чуткий сон слышал удары о борт набегавших волн, сильно подбрасывавших судно, и снова засыпал. Потом спать стало спокойнее, пока не послышалось скрежетание днища о грунт. Сон моментально прошел, и я поднялся на палубу.
Кавасаки стоял в небольшой полуоткрытой бухте, окруженной дугой гор, силуэты которых чуть выделялись на фоне темного неба. Волнение здесь было ленивое, пологие низкие волны — гладкими. К нам от берега прямо по воде кто-то шел с фонарем, перекликаясь с мотористом. Подойдя к катеру, встречающий сказал, чтобы мы спускались и шли водой: сейчас полный отлив и подойти ближе к берегу не удастся.
— Ну, сходите, — поторопил он меня, ближе всех стоявшего у борта.
Поколебавшись мгновение — уж очень не хотелось намокнуть в холодной воде, — я решительно опустился и действительно встал на твердый песчаный грунт. Вода была выше колен. Помог спуститься жене и Озолину.
Осторожно, боясь оступиться, мы гуськом медленно шли за фонарем метров полтораста по пологому дну. Когда вышли на полосу песчаного пляжа, глаза, привыкшие к темноте, различили силуэт удлиненного здания — склада. Озолин повел нас по хорошо проторенной тропке, вдоль шумно журчащего ручья. Вскоре подошли к — дому. Открыв дверь, мы очутились в длинном коридоре. Вдоль стены- при свете фонаря мы увидели за деревянной решеткой спящих белых кур.
— Здесь их сотня, — сказал Озолин. — А там, в конце коридора, спят козы. Их с козлятами сейчас четырнадцать.
— Зачем так много? — спросила удивленно Мария Яковлевна.
— Яйцами кур мы будем подкармливать щенят песцов. А козы — резерв на случай, если не сумеем заготовить тюленьего или медвежьего мяса для песцов на всю зиму.
Озолин широко открыл дверь, и мы очутились в просторной комнате, ярко освещенной большой керосиновой лампой, висевшей под потолком. Мы невольно ахнули, пораженные убранством длинного стола, разнообразием блюд с давно невиданными яствами. Особенно бросились в глаза большие тарелки с уложенными на них высокими горками апельсинов, редиски и куриных яиц-. Рядом стояли блюда с кусками мяса, отварным свежим картофелем, ярко-красными крабами, розовыми ломтиками соленой кеты и другими закусками. На конце стола стоял паривший ведерный самовар, окруженный чайной посудой, вазочками с вареньем и конфетами.
Из столовой три двери вели в другие комнаты. Две рядом — на кухню и в спальню хозяев, а третья — в комнату, похожую на музей, а за ней четвертая — в кабинет.
— Вот эту комнату, — указал на нее Озолин, — мы предоставляем в ваше распоряжение до конца пребывания на острове. Только извиняемся: спать придется на полу — нет кроватей.
Мы поблагодарили хозяев, помылись с дороги и уселись за стол, на котором кроме яств стояли две бутылки настоящего виноградного вина.
Все выпили, с удовольствием отведали разные кушанья. Хозяин, все более оживляясь, начал рассказывать случаи из своей жизни, пока его жена не предложила нам отдохнуть. Действительно, было уже поздно, и чувствовалось утомление с дороги.
Мы быстро забылись крепким сном и проснулись лишь поздно утром. В доме было очень тихо, и отчетливо слышалось журчание ручья под окнами. Стены просторной квадратной комнаты, где мы спали, были совершенно ровные. Обитая толстым американским бежево-серым картоном, она своим строгим убранством напоминала чем-то каюту капитана. Это впечатление дополняли большой барометр, морской компас и подзорная труба, висевшие в простенке между светлыми окнами. На боковой стене были прикреплены две морские карты — Тауйской губы и острова Завьялова. Кроме письменного стола, обитого зеленым сукном, кресла и этажерки с книгами, в комнате больше ничего не было.
Уже привыкшие к доморощенной мебели в наших палатках и на Культбазе и бревенчатым стенам с пазами в домах, мы были восхищены убранством этого домика на почти необитаемом острове. В соседней комнате-музее были размещены образцы горных пород, пестрых галек, раковин, высушенных водорослей, шкуры медведя, черепа и шкурки белого песца, яйца чаек, топорков и других птиц, корявые отрезки стволиков каменной березы, каменные изделия, топор и тесло, скребки из халцедона для выделки шкур, костяные и каменные наконечники стрел и копья.
Услышав, что мы проснулись, постучалась и вошла хозяйка. Она сказала, что стол уже накрыт, но просит нас не приступать к завтраку до ее возвращения. Взяв двухлопастное весло и мелкокалиберный американский винчестер, она направилась к берегу бухты. Видя наше недоумение, Озолин объяснил, что жена пошла проверить снасть.
— Как! Ваша жена не боится плавать на долбленке по бухте? — изумилась Мария Яковлевна.
— Тут же близко. Она любит и рыбачить, и стрелять уток.
Пока мы переговаривались, появилась хозяйка с пятью-шестью рыбинами и двумя утками. Очень быстро она сделала паштет из свежей печени трески, настолько жирный, что жир выступил до краев посудины.
После обильного завтрака мы поспешили на катер, чтобы проехать вдоль берегов. Нам хотелось успеть осмотреть и взять пробы из наносов трех речек, впадающих в море только с одной стороны острова. Опробование речек я произвел от устья вверх на протяжении полутора километров. Но всюду пробы оказались без золотинок, да и состав наносов не предвещал успеха. Затем мы направились к мысу на западной оконечности острова, где расположилось лежбище морских львов, или сивучей, как их называют иначе. Озолин хотел убить сивуча для подкормки песцов зимой.
Вскоре на каменистом берегу недалеко от мыса стали встречаться одинокие сивучи. Озолин пояснил, что это молодые самцы, которых не подпускают к своим гаремам более сильные старые львы.
— А нельзя ли мне высадиться и подойти к ним ближе, чтобы сфотографировать лежбище, прежде чем начнется охота? — попросил я Озолина.
— Конечно, — и Озолин распорядился пристать к берегу.
Все мы, кроме второго алеута — моториста, вышли на берег и зашли за небольшой выступ скалы. Озолин предупредил меня, что нужно идти осторожно, чтобы не спугнуть зверей.
Я осторожно приближался к лежбищу, снимая его сначала издали, затем все ближе и ближе. Увлекшись редким зрелищем и возможностью получить фотографии, я подобрался вплотную к гаремам. За исключением двух-трех самцов, спавших на высоких камнях немного в стороне, все животные при моем вторжении заволновались, приподнялись на передних ластах и начали издавать короткие рыки. Часть из них устремилась в море.
Неудивительно, что они названы морскими львами. Когда самцы приподнимаются на передних ластах, грудь их кажется особенно могучей, а несколько удлиненная шерсть на шее имеет сходство с гривой льва. Окраска самцов тоже очень похожа на львиную. Льва напоминает и горделивая поза сивуча, возвышающегося среди самок. Самки же имеют удлиненное, веретенообразное стройное туловище с окраской шоколадного цвета.
Едва я сделал последний снимок оставшихся еще на каменной плите сивучей, как все они нырнули в море и стали уплывать от берега. И только два крупных самца, несмотря на поднятый оглушительный рев, продолжали спать неподалеку на высоких округлых глыбах. Но и они пробудились от звука спускаемого затвора фотоаппарата и, приподнявшись на ластах, уставились на меня. Заметив, что ближайший ко мне сивуч намеревается нырнуть в море, я быстро прицелился из винтовки и выстрелил. Хотя моя винтовка обладала очень большой — пробойной силой и стрелял я достаточно метко, к моему великому изумлению, сивуч не упал замертво. Он несколько замедленно приподнялся и нырнул с высоты в море. Я быстро сбежал к берегу и только успел припасть на колено, как он вылез буквально в трех шагах от меня и замер. Раненый, дышал он прерывисто и тяжело. Чтобы прекратить его страдания, я снова прицелился, но не успел выстрелить, как услышал над собой окрик:
— Не стреляй! — сверху, на краю глыбы, стояли Озолин с алеутом.
— Будем стрелять по команде все трое. Из одной винтовки его не убить, — предупредил Озолин.
Но и после тройного выстрела сивуч снова нырнул в море и направился под водой к отлогому берегу. У самого берега огромная волна перевернула его и боком надвинула на камни отмели. Подойдя, мы убедились, что он мертв.
Алеут тут же сделал разрез вдоль верхней губы, чтобы прикрепить сивуча к тросу. С большим трудом нам удалось стащить его с отмели и закрепить, не вынимая из воды.
— Обе задачи мы выполнили. Теперь можно возвращаться домой, — подытожил Озолин, давая команду трогаться.
Но наши расчеты вернуться во второй половине дня не оправдались. Сивуч настолько тормозил движение катера, что плыли мы едва ли быстрее, чем с помощью весел. Лишь в полной темноте ступили мы на берег бухточки.
На следующий день после завтрака хозяин повел нас посмотреть вольеры с голубыми песцами и огородик, расположенный на высокой морской террасе, рядом с небольшой рощицей низкорослых искривленных каменных берез. Затем Озолин показал произведенные им небольшие раскопки на древних пепелищах. Одно из них располагалось на высокой террасе, второе — внизу, близ поселка. Под дерном в частично обожженном песке, суглинке мелкокаменной россыпи встречались остатки древесного угля, каменные изделия — тесло из базальта, изящные скребки для выделки шкур — из осколков халцедона и другие, образцы которых мы уже видели, в доме Озолина.
Позднее выяснилось, что возраст отложений и изделий 1000–1200 лет. Каменный век запоздал здесь по сравнению с Европой на 3000 лет: там он закончился 4500 лет тому назад.
Вскоре после обеда мы покинули остров Завьялова, простившись с его гостеприимными хозяевами, и на том же кавасаки отправились в бухту Нагаева.