Рождение дочери

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Рождение дочери

«Мама», – зовет меня дочь,

Что страшнее беззвучного крика?

Вновь на груди я ее ощущаю ручонки.

«Мама», – кричит моя дочь.

А глаза ее смотрят с укором

Из глубины моей скорби и боли моей бесконечной…

Джуна

Уменя не было цели получить что-то от Джуны. Цель была у нее. Она старалась заинтересовать меня информацией о себе. Хотела, чтобы я все бросила и написала о ней. Опубликовала все, что она из-за обстоятельств никак не может. Мечтала о первой и единственной нормальной книге, где были бы ее стихи, притчи и картины. Собрать это в многочисленных ящиках, полках и комодах – дело нереальное при таком разбросе внимания хозяйки на множественные визиты всепроникающих больных. А потом еще перепечатать и перевести в электронный вид! А потом еще побегать по издательствам, в которых лет сто уже никто не берет на гонорарной основе книги со стихами! Эта задача для меня была подобна приказу: «Иди туда, не зная куда, и принеси то, не зная что!»

Помимо всего прочего, вся эта «любезность» с моей стороны сопровождалась ярым напором и непомерными требованиями с ее стороны. «Света, приходи! Света! Сделай!» Вечная загруженность другими делами не позволяла мне бывать в покоях Джуны ежедневно. Муж нервничал, если я на ночь глядя отправлялась на Арбат. Семья вздрагивала. Друзья завидовали и рвались поехать со мной. Я исключала всяческую возможность приводить к ней друзей.

Я очень скоро поняла. Мир Джуны делится как бы на несколько частей. Первая часть – это ее пациенты, которые приносят по три тысячи за визит. Если Джуна брала однажды у кого-то деньги, этот человек переставал быть ей интересен как личность и превращался в покупателя ее времени, вызывая неприязнь. Вторая часть – те люди, которым она платила за услуги. Их было более сотни. Практически всегда появлялись разные. В основном молодые люди от двадцати до тридцати лет. «Сынки» за вечер работы «на подхвате», а именно за наливание гостям чая, бегание за хачапури, мытье собачки, открывание дверей и так далее, получали от нее по две тысячи за визит. «Мальчиков» Джуна по-свойски била, кричала на них. Сочиняла о них небылицы. Редкие продерживались более месяца, так как жестоко обвинялись в одном и том же – в воровстве чего угодно. Шансов оправдаться у бедняг было крайне мало. Если она поручала «друзьям» покупать для нее что-то, «друзья» пользовались доверием и поднимали цену вдвое. Джуна платила. Но чувствовала подвох. Тех, кому платила Джуна, она тоже презирала.

Третья часть ее знакомых – люди, которые, использовав ее связи, пытались извлечь из них максимальную пользу. Джуна их тоже распознавала сразу. Связями не делилась. Людей друг с другом сводила неохотно. Если ее друзья начинали дружить помимо нее друг с другом, сильно нервничала. Ревновала. В большинстве случаев со скандалами выгоняла обе стороны. Отлучала от себя.

Четвертая часть – тусовщики. Они ничего не приносили. Являли собою облака обещаний – сделать музей Джуны или продать ее картины и так далее. Прилипалы просто ежедневно приходили. Сидели у Джуны, пили. Ели. И за полночь уходили. Ничего не продавали. Ничего не открывали. Слушали ее бесконечные россказни, как слуги ее вновь обворовали, осуждающе кивая. Иногда Джуна даже давала им деньги на такси.

Если особо бедный посетитель или посетительница слезно просили помочь бесплатно, Джуна победно разрывала некое колесо сансары и радостно и гордо лечила пациента бесплатно.

До меня же Джуна настойчиво, зачастую агрессивно, сейчас я понимаю, из последних силеночек, «докапывалась сама», не относя ни к одной из категорий своих знакомств и контактов. Из чувства самосохранения я категорически не брала от Джуны ни денег, ни подарков, зная о ее склонности обвинять человека в воровстве. И старалась общаться исключительно при свидетелях, поближе к камерам внутреннего наблюдения.

Когда она что-то заказывала купить, я покупала, но не брала за это денег, а приносила в подарок.

– Я заплачу, у меня есть деньги, – настаивала Джуна.

– У меня тоже, – улыбалась я, не договаривая, что они были последние.

– Ну и ладно… – махала она рукою.

Но иногда мы оставались наедине. Тогда вся ее энергия обращалась только на меня одну. От ее табака трещали волосы. А от пронизывающих душу взглядов возникало лишь одно желание – погладить ее по волосам, успокоить.

Однажды на художественном полотне я увидела девочку. И непроизвольно спросила:

– Джуна! Почему ты так убиваешься о сыне и никогда слезинки не проронила о дочери?

Она преобразилась в лице. Стала задумчиво-мягкой. Грустной. Печально-горькой.

– Света. Когда я ее родила, мне не было восемнадцати лет! Я не люблю вспоминать эту историю. У меня очень узкий таз. И Юна пошла не вниз, а наверх к сердцу… Вот так… – Джуна задохнулась. – Ее у меня отняли. Шесть лет, Света. А потом она умерла.

– Но у тебя же были еще дети, – с полной уверенностью сказала я.

– Да. Близнецы. Они родились неполноценными. Я хотела их забрать, Света, клянусь. Я ходила везде! Мне не дали… У меня страшная жизнь. Врагу не пожелаешь, Света! Врагу не пожелаешь…

Я не стала «лезть под ногти» и спрашивать, кто являлся отцом ее детей до Вахо. Душа моя свернулась, как сворачивается скисшее молоко на плите. Так со мною бывает, когда речь заходит об инцесте. Я просто так почувствовала. В тот миг. Гораздо позже, просматривая интервью Джуны в Интернете, я обнаружила как раз таки информацию о том, что близнецы были от ее отца. Но утверждать, верна ли эта информация или это ее «понты», я не могу.

В тот день мой неожиданный для нас обоих вопрос под напором горьких воспоминаний вызвал в ней потребность петь о любви ту песню, что я так любила в восьмидесятые и что прославила Ирина Понаровская. Это была песня на слова Джуны…

Ты ушел, унося звуки песни.

И теперь не зови.

Ты ушел, но ведь были мы вместе

В песне нашей любви.

Были вчера еще рядом.

Разгорался уголек

Нашей любви безоглядной.

Как сегодня ты далек!

Знаю – любил, знаю – берёг.

Это у жизни первый урок.

Знаю – забыл, знаю – не ждешь.

Все это было, все это ложь.

Уголек догорает и тлеет.

Всюду темный рассвет.

Но я знаю, никто не сумеет

Затушить наш секрет.

Знать ему больше не надо,

Был ли он в меня влюблен.

Были вчера еще рядом.

Это все прошло как сон.

Знаю – любил, знаю – берёг.

Это был жизни первый урок.

Знаю – забыл, знаю – не ждешь.

Все это было, все это ложь!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.