Глава третья ЗА РУБЕЖОМ

Глава третья

ЗА РУБЕЖОМ

десь сберегаются в натуре драгоценные дары гения французского народа мировой культуре.

В строгих залах хранятся математические, физические и химические приборы, механизмы, аппараты, машины. Великие открытия осуществлены их творцами. Имена их создателей навсегда вошли в историю. Эта сокровищница Парижа носит имя «Музей Национального хранилища искусств и ремесел Франции».

Все здесь овеяно славой творчества Декарта и Паскаля, Лавуазье и Леблана, Лапласа и Монжа, Карно и Араго, Ампера и многих других великих сынов французского народа, чьи имена еще со школьных лет хорошо известны и дороги человеку каждой страны.

Так почему же здесь, у берегов Сены, в пантеоне лучших достижений французской научно-технической мысли, уже два с половиной столетия бережно сохраняется станок, на металле суппорта которого начертано русское имя «Андрей Нартов»?

Ответ дают материалы государственных архивов и другие документы.

Русский народ высоко поднялся среди народов Европы в первой четверти XVIII века. Развились, окрепли связи с зарубежными странами. Наступили годы, о которых образно сказал поэт: «Все флаги будут в гости к нам!»

И русские в те годы часто бывали за рубежом. Петр I совершал поездки в Европу. В 1717 году он приехал в Париж, посетил знаменитый коллеж Мазарини, Сорбонну, беседовал с геометром Вариньоном, астрономом Кассини, географом Делилем и другими выдающимися учеными.

Побывал он и в замке Берси, где познакомился с механическими и физическими кабинетами, станками, принадлежавшими генеральному управляющему почт и сообщений Франции. 23 марта 1717 года Петр I работал в Берси на одном из находившихся здесь токарно-копировальных станков. Он пообещал тогда подарить владельцу коллекции оригинальный русский токарный станок.

18 июня состоялось чрезвычайное заседание Парижской Академии наук в честь Петра I. Председательствовал президент Биньон, с которым затем пришлось встретиться и Нартову.

Французские академики показывали царю физические и химические опыты. К его приезду организовали выставку изобретений, связанных с научными исследованиями.

22 декабря 1717 года Парижская Академия наук единогласно избрала уже уехавшего Петра I самым почетным своим членом («hors de tout rang»). Президент Биньон и непременный секретарь Академии Фонтенель поспешили послать в Петербург поздравительные письма. Они писали Петру I, что Академия счастлива считать своим почетнейшим членом русского царя и готова выполнить все, когда он «изволит нам что приказать».

По возвращении из Франции Петр I решил послать Нартова в зарубежные страны. Пусть и сам поучится и покажет невиданный в Европе станок, поучит, как на нем работать.

30 июня 1718 года Нартов отправился в дальний путь «для присмотрения токарных и других механических дел». Он должен был тщательно собирать сведения об изобретениях, новых машинах и всех технических новшествах, полезных для России. Петр I поручил ему «домогаться получить сведения» в Лондоне о «нововымышленном» способе фасонной обработки дуба для кораблестроения и постараться найти в Англии и Франции механиков, «лучших художников физических инструментов» и других мастеров, согласных поехать в Петербург. Одно из петровских поручений определило первый этап зарубежной работы Нартова: «от лица царского» он повез дары прусскому королю Фридриху-Вильгельму I. В числе «даров» было несколько «великорослых солдат». Русский царь со свойственной ему жестокостью навсегда оторвал от родной земли этих русских крестьян, отличавшихся высоким ростом. Теперь им предстояло войти на всю жизнь в потсдамский полк великанов, принадлежавший прусскому королю.

В Берлин Нартов привез также токарный станок и кубок, выточенный Петром I. После осмотра станка и ознакомления с работой на нем прусский король вынужден был признать: «У нас в Берлине такой машины нет».

Станок Нартова был помещен во дворце, «в мраморовой каморе», рядом со спальней короля. Фридрих-Вильгельм I превратился в ученика петровского механика, «стал приходить к работе и учитца». Учитель Петра I в токарном искусстве начал свою деятельность в Западной Европе как учитель короля.

Изумительное мастерство Нартова поразило немцев. Он вытачивал сложнейшие изделия, тончайшие «розаны и костяные табакерки». Не делая никакого секрета из своих изобретений, он знакомил с устройством станка и обучал работе на нем. Фридрих-Вильгельм I так увлекся уроками Нартова, что надолго задержал его у себя в Пруссии.

Только в декабре 1718 года Нартов смог расстаться с Пруссией и выехать в Англию. Проездом он побывал в Голландии, посетил Гаагу и Саардам.

8 января 1719 года Нартов прибыл на землю Британии. Здесь он много поработал на. протяжении девяти месяцев.

Несмотря на упорные поиски, в которых ему помогал русский дипломатический представитель, он и в Лондоне не смог найти ничего утешительного для осуществления главной цели своей поездки — совершенствования в токарном искусстве. Он побывал у лучших лондонских мастеров, «а в пользу себе ничего у них не видал». Не помогли и подготовленные в Петербурге чертежи станков его изобретения, постройку которых он надеялся поручить английским специалистам. Лондонские мастера ответили, что ни один из них «не может зделать таких инструментов». Пришлось написать Петру I о несбывшейся надежде на помощь англичан: «…Я здесь таких токарных мастеров, которые превзошли российских не нашол. И чертежи машинам… я мастерам [по]казал и оные зделать по ним не могут».

Пребывание в Англии, однако, не прошло напрасно. Нартов побывал на заводах и верфях, доках и монетном дворе. Здесь он познакомился со многими техническими новшествами, которых немало было в эти годы в стране, уже пошедшей по пути капиталистического развития. 15 февраля он послал русскому послу в Голландии Б. И. Куракину чертежи английской машины для сверления медных насосных труб «легким способом». Тогда же он сообщил, что со следующей почтой вышлет чертежи интересной для адмиралтейских нужд машины, «которою тянут свинец».

В Лондоне Нартов нашел мастера, знавшего способ изготовления черепаховых табакерок, которым интересовался Петр I. Мастер выполнил заказ Нартова, приготовил за десять фунтов стерлингов пресс и за двадцать пять фунтов — штампы для выдавливания рисунка на крышках табакерок. Ученик Безобразов, взятый Нартовым из Голландии, был направлен для обучения к этому же мастеру, потребовавшему за науку еще двадцать фунтов стерлингов. По тому времени это были немалые суммы.

Лично Нартова заинтересовало другое. Он узнал, что тот же мастер владеет особым способом получения стальных отливок. За раскрытие секрета англичанин просил двадцать пять фунтов стерлингов. Нартов признал, что этот секретный способ «весьма пригоден» для литья патронов к токарным станкам, «понеже оные патроны вельми чисты и крепки».

Лондонские письма Нартова показывают, что он видел и мрачные стороны жизни «доброй старой Англии». В одном из них он упоминает о жестокостях в английских тюрьмах. Его земляк, оказавшийся «в великой нужде и в заключении», не имел здесь даже «дневной пищи».

В Лондоне Нартов повседневно видел не быт короля и придворных, как в Берлине.

Места, где он бывал по долгу службы, очень далеки от парадной жизни. Районы заводов и верфей были прежде всего местами трущоб, нужды и нищеты.

В Англии в те годы усиленно возросло порабощение трудового народа. Виселицы, стоявшие на улицах города, были одним из главных средств для того, чтобы держать в покорности народ. За счет возрастающей эксплуатации трудящихся шло стремительное возвышение «шайки банкократов, финансистов, рантье, маклеров, спекулянтов и биржевых волков» [6].

Но вместе с тем это была Англия, представленная благодаря усилиям народа многими культурными достижениями. Это была страна, где тогда еще работал великий Ньютон и создавали свои бессмертные произведения Джонатан Свифт и Даниель Дефо, где немало было и других ученых, писателей, мыслителей. В те дни, когда здесь трудился Нартов, уже работали первые огнедействующие водоподъемники, предтечи паровой машины, созданные Северн и Ньюкоменом.

Пытливый и деятельный Нартов увидел много полезного в стране, где уже начали развиваться ростки машинной техники, которые привели во второй половине столетия к промышленной революции.

В марте 1719 года Нартов послал из Лондона Петру I письмо, в котором сообщил: «Я многие вещи здесь нашол, которых в России ныне не находятся». Помимо уже упоминавшихся технических новшеств, петровский механик «присмотрел» в Англии станки для плющения золота и серебра, для нарезки винтов к монетным машинам и для нарезки зубчатых колес. Он указал также на английские матрицы, полезные для монетного дела.

Деятельности Нартова, однако, крайне мешало невнимательное отношение к нему посла в Гааге Б. И. Куракина, — который возглавлял за рубежом всю дипломатическую деятельность в западноевропейских странах, Куракин, обязанный предоставлять Нартову необходимые суммы для государственных заказов, не только задерживал эти ассигнования, но и не выплачивал даже деньги, положенные за службу. Это при вело к тяжелым последствиям. Нартов истратил на заказы свои личные деньги, подаренные ему прусским королем. Напряженнейшая работа и постоянный недостаток денег привели к тому, что у Нартова начался, видимо, туберкулез — «болен сухотою». Последние деньги пришлось тратить на лечение.

Нартов уже неоднократно писал Куракину о том, что отсутствие средств ставит его в невыносимое положение, и из-за помех «в государевом деле» даже угрожал гневом Петра I. Снова и снова он требовал денег, буквально умолял Куракина выслать хотя бы сумму, необходимую на переезд во Францию. Больной, он выдвигал как основной довод не болезнь, а то, что ему больше нечего делать в Англии. Он писал, что за полгода пребывания убедился в главном: «секретов-де к токарным делам здесь никаких не находится», а царь-де велел ему, чтобы там жил, «где оные секреты мог достать».

Петровский механик возмущался тем, что Куракин своим пренебрежением к его нуждам срывает намеченное получение материалов о машинах и механизмах, изготовление их чертежей и моделей. Посол довел до того, что пришлось вывезти из Англии не зуборезный станок, не какую-либо машину производственного назначения, а всего лишь пресс для печатания рисунков на крышках черепаховых коробок-табакерок. Но в одном пункте Нартов категорически отказался отступить. Он купил в Англии инструменты и «механические книги» для Петра I и лично для себя. Книги на английском языке были пригодными, разумеется, только для того, кто мог их прочитать. Нартов очень резко указал, что инструменты и книги находятся уже у него, но все еще не оплачены. Он же без них ни при каких обстоятельствах не уедет. И Нартов добился того, что повез с собой через Ла-Манш и английские инструменты и «механические книги».

18 октября 1719 года Нартов приехал в столицу Франции. Как и всегда, он действовал последовательно и настойчиво, упорно продвигаясь к поставленным целям.

Как техник, он широко общался с трудовым людом. Как один из самых близких людей к царю, Нартов использовал возможность доступа к лицам, занимавшим высокое положение во Франции. Свой фронт обогащения техническими и научными знаниями он сумел сделать очень широким.

Парижские письма Нартова показывают, что, как и в Лондоне, он посещал арсеналы, монетные дворы, мануфактуры, разыскивал ремесленников, знающих важные производственные «секреты». Те же цели, что и стоявшие перед ним в английской столице, требовали, чтобы он постоянно бывал в ремесленных кварталах, общался с мастерами и мастеровыми, знакомился с их работой. А это было нелегким делом в условиях господства ремесленной техники с присущими ей обычаями скрывать тайны мастерства, рецептуры, приемы.

Вместе с тем Нартов бывал и в замках, дворцах, посещал пышную резиденцию французских королей— Версаль. Ко времени приезда Нартова здесь уже существовал один из великолепнейших в мире архитектурных ансамблей, сооружение которого было начато в 1660 году, когда Лево приступил к перестройке небольшого охотничьего замка Людовика XIII в загородный королевский дворец. К 1672 году Лево, а после него Монсар закончили строительство резиденции Людовика XIV, при котором французский абсолютизм достиг своего зенита.

Гений французского народа был воплощен здесь в величественных дворцовых ансамблях, в изумительной парковой архитектуре, в многочисленных скульптурах и пышных фонтанах. Все это великолепие обошлось французскому народу в сто пятьдесят миллионов ливров, а предназначалось для одного человека — короля с его двором. В дни пребывания Нартова Версаль был личной собственностью девятилетнего Людовика XV, находившегося под опекой регента — герцога Филиппа Орлеанского.

Нартов видел все эти изумительные творения, созданные ценой каторжно тяжелого труда, страданий, мук простых людей. Как и во многих местах Парижа, Лондона, Берлина, он наблюдал в Версале безмерную роскошь и расточительство дворянства во главе с королевским двором. Он видел здесь ту культуру, одним из символов которой во Франции стала Бастилия, гневом народа сметенная с лица земли на исходе того же столетия.

Нартова интересовала иная культура, культура труда и творчества, культура технических дерзании и свершений. Непосредственной целью его поездки в Версаль было ознакомление с тем, чего даже не замечали посетители королевской резиденции. В октябре 1719 года Куракин предложил Нартову найти «мастера, который делает краны». Какие краны имелись в виду, не было сказано. Краны могли быть и водопроводные и грузоподъемные — заводские, строительные, портовые и другие. Нартов потребовал, чтобы Куракин сообщил, «как оное дело по-русски называется». Не получив ответа, Нартов тщательно продумал положение. Подъемные краны были издавна хорошо известны и широко применялись в России. Ко времени же отъезда Нартова из Петербурга Петр I усиленно занимался новым для России делом — созданием знаменитой системы фонтанов Петергофа. Нартов рассудил, что, по-видимому, Петру I требуется фонтанный мастер, и отправился «в Версалию осматривать оные фонтаны, каким образом краны зделаны».

Здесь он познакомился с крупнейшим инженерным сооружением того времени, никем не превзойденным вплоть до работы К. Д. Фролова в 80-х годах XVIII века, — гидросиловой установкой при плотине на реке Сене. Четырнадцать нижнебойных колес по 12 метров диаметром каждое поднимали воду, направлявшуюся сложнейшей механической системой на высоту 162 метров для последующей работы фонтанов Версаля, Трианона и Марли.

Внимательно изучая инженерно-технические зарубежные достижения, Нартов стремился поскорее использовать их для родного народа. В одном из парижских писем он писал: «А мы видим в Париже многия машины и надеемся мы оных секретов достать ради пользы государственной, которые махины потребляются на работах государственных».

Особенно радовало Нартова то, что впервые за все время зарубежной поездки он увидел в Париже токарные станки, заслуживающие внимания. В одном из первых писем, посланных из Франции, он так и писал: «Мы ныне в Париже обрели токарные махины, которые нужны его царскому величеству». Нартов поспешил найти мастеров, согласных построить подобные станки для отправки в Россию. Задаток пришлось дать из личных денег, хотя он испытывал в последних крайнюю нужду.

Дальше все пошло хуже, чем в Лондоне. Русский представитель в Париже решительно ничем не помог, отказал в содействии для получения кредита у кого-либо из местных купцов и не стал даже заниматься просьбой Нартова о выделении ему в помощь «для государственных дел» кого-либо из русских, находившихся в столице Франции. Пришлось жаловаться в Гаагу, что русский дипломатический представитель в Париже «во многих нуждах отказывает». Но Куракин оставался верен себе. Он по-прежнему задерживал присылку денег, на письма по большей части просто не отвечал.

Такое отношение изменилось только весной 1720 года после того, как Нартов сообщил о получении им вторичного распоряжения Петра I заканчивать дела во Франции и немедленно возвращаться в Россию. Тогда Куракин обвинил петровского механика в том, что задержка в высылке денег произошла по… его, Нартова, вине. Нартов с достоинством отвел все упреки. Он указал, что давным-давно изложил ясно и точно все дела, послал необходимые расчеты, а ему даже жалованье задерживают, хотя это должны делать без всяких напоминаний.

Опасаясь гнева Петра I, Куракин теперь начал быстро отвечать. 23 мая Нартов получил от него еще одно письмо. Характерно, что глава русских послов переписывался с русским механиком на французском языке.

Нартов в тот же день прочитал, как он пишет, «выразумел» это письмо и отправил ответ. Деньги пришли, но слишком поздно. Нартов уже давно отказал мастерам. Теперь только и осталось сказать Куракину, что «уже и вышепомянутые мастера тех денег не берут». Ни один из парижских станков не пришлось вывезти в Россию. Нартову не только не прислали жалованья, но даже не перевели деньги на переезд из Парижа в Гаагу. Пришлось добавить, что по возвращении в Петербург он «намерен ответ учинить» лично Петру I.

Куракин теперь действовал быстро» 7 июня он послал еще одно письмо Нартову, перевел новую сумму, но снова недостаточную. 9 июня, в день получения этого письма, Нартову пришлось снова писать, снова требовать денег, напоминать о том, что он все еще не имеет средств на проезд в столицу Голландии.

Бюрократы, занимавшие высокие дипломатические посты, опять сорвали планы Нартова. Они помешали ему превратить многие зарубежные технические достижения в достояние русского народа.

Но уж такой человек был петровский механик, что вопреки всем трудностям он сделал свое пребывание в Париже плодотворным. Как драгоценный дар своего гения, он оставил французскому народу невиданный станок, познакомил французов с работой на нем, показал никем тогда не превзойденное мастерство в токарном искусстве.