ГЛАВА 2 НАРОДНЫЙ МСТИТЕЛЬ ЕВРЕЙСКОЙ НАЦИОНАЛЬНОСТИ

ГЛАВА 2

НАРОДНЫЙ МСТИТЕЛЬ ЕВРЕЙСКОЙ НАЦИОНАЛЬНОСТИ

Партизанский лагерь. На более возвышенном месте в лесу стояло несколько шалашей. Тобиаса подвели к одному из них, там располагалось что-то вроде кухни и одновременно хозяйственно-продовольственного склада, в общем – пищеблок. Хозяйничали там два добрейших человека – кубанский казак дядя Паша и тетя Фекла, жена отрядного старшины. Когда они его кормили и знакомились, Тобиас поинтересовался, кто те трое военных, которые встретили его в деревне Бобрик, и описал их внешне. Оказалось, что старший из них действительно командир партизанского отряда под именем Ивана Болотникова, так как был из местных и чтобы не подвергать опасности семью и родственников, жил под псевдонимом. На самом деле он был Глушко Иосиф Никифорович. Вторым из тех троих был начальник штаба отряда, бывший военврач, а третьим – старшина отряда, как бы заместитель по хозяйственной части, муж той самой тети Феклы.

Тетя Фекла с дядей Пашей стали для Тобиаса вторыми родителями. Дело в том, что сразу по приходу в отряд он очень сильно заболел… Сказались видимо беспрерывные жестокие побои и издевательства и годичное пребывание в концлагере вообще, последние нервные срывы, и недавнее, почти суточное пребывание в холодной воде и грязи дренажных каналов при побеге.

На снимке Сержант Тобиас Лейбу. Берлин. 1945 год.

Его лихорадило, все тело горело огнем, пытался все время куда-то бежать. Тетя Фекла оставила его в шалаше рядом с кухней. Они с дядей Пашей и так имели забот выше головы, но поочередно дежурили у больного, меняли повязки, где-то доставали какие-то лекарства, делали всякие примочки-прикладки, в общем спасли Тобиаса о верной смерти. Фекла принесла откуда-то свежего липового меда, а когда Тобиас заикнулся, что мол у нас говорили в семье, мед при высокой температуре принимать нельзя, дядя Паша тут же выдал свое резюме: «Цэ можэ у вас десь там ныззя, а у нас сынок, знаешь, шо надо, шоб нэ хворать – жрать надо добрэ, та занывать чим нэбудь такым, шоб нэ тильки в жывоти, и у ногах жарко було».

Как бы там ни было, именно они поставили Тобиаса на ноги. Другим хватало забот и без него. Отряд был еще только на стадии организации, поэтому «вживался» в территорию, во время и в обстоятельства.

Была организована группа подрывников из шести человек – пять молодых ребят и одна девушка. Они были наспех обучены подрывному делу и начали выходить на задания. Состав группы часто вызывал улыбки у пожилых партизан. Ну уж точно – полный интернационал. Один русский, один чех, два белоруса, а еще еврей и еврейка. Но смеялись не по национальному поводу. Просто русский, два белоруса и девушка были темноволосыми, а чех и Тобиас – русоволосые и оба голубоглазые, то есть больше походили на белорусов, чем сами ребята-белорусы.

Группа была «антистроительная». Ее основной задачей было разрушение мостов, железнодорожных путей и других важных объектов. Так как отряд был расположен у перекрестья двух важнейших железнодорожных потоков – Брест-Гомель-Москва и Минск-Киев-Юг, по приказу Ставки Верховного Главнокомандующего и Центрального штаба партизанского движения эти направления были буквально оседланы белорусскими и украинскими партизанскими отрядами, которые в полном смысле слова парализовывали железнодорожные сообщения по этим стратегическим направлениям. И как ни пытались немцы стабилизировать положение путем буквально сплошной охраны, использования собак, контрольные прогонов и т. п., поезда все равно шли под откос, мосты взрывались, система движения постоянно нарушалась.

У партизан, особенно в первое время, не было боеприпасов, необходимых взрывных механизмов и приборов. Многие из них погибали при подготовке взрывов и при стычках с охраной, но они не давали оккупантам покоя ни днем, ни ночью.

Стандартная партизанская «мина» – это, как правило, обычный 152 мм артиллерийский снаряд с вывернутой головкой-взрывателем. Потом туда вставляют палочку, заливают толом (эта взрывчатка гораздо более удобная, чем динамит или немецкий аммонал), в общем, делают что-то в качестве запала. Затем эту «мину» необходимо подложить под рельс. Насыпь в Белоруссии в основном песчаная, поэтому шпалы лежат чаще. Надо выкопать углубление, подложить что-то в него типа картона или фанеры, чтобы снаряд не так «проседал» или вдавливался в насыпь, накрыть сверху и засыпать. Все это должно делаться быстро, осторожно и незаметно как со стороны, так и на месте закладки взрывчатки. Времени на нее – минимум, удача – жизнь, неудача – смерть. Принцип подрыва тоже простой – при проходе состава рельсы «проседают» до 4-х сантиметров, а чтобы сработал запал и взорвался снаряд, хватит 1–2 см.

Группа подрывников работала успешно. В какой-то мере им подпортила настроение гибель прилетевшей из Москвы на помощь партизанам группы армейских подрывников, которая была уже по-другому оснащена, более подготовлена. Целью ее прибытия было усиление подрывной работы к ноябрьским праздникам 1943 года, но вся группа погибла еще на первом заходе. Они по пути к месту взрыва были обнаружены охранной облавой и подорвали сами себя.

Тобиас освоился в отряде, у него появились друзья и в составе группы подрывников, и вне ее. Ему нравилась эта опасная работа, радовала ее нужность и конкретность, когда сразу видишь плоды своего, пусть страшного, разрушительного, но очень нужного для Победы труда. Он не мстил за истерзанную юность, свою и других, за непонятно откуда взявшийся звериный национализм и антисемитизм, он просто работал. Он еще с первого взрыва понял, что война и особенно партизанская война – это постоянная, тяжелая работа. Это когда враги кругом и друзья кругом. Отряд жил дружной семьей, каждый знал свое дело, свое место и чувствовал себя ответственным и за дело, и за себя, и за отряд.

Наиболее памятным днем из всей «взрывной» жизни Тобиаса стало 5 ноября 1943 года. Перед этим он второй раз вступил в комсомол, уже в ВЛКСМ, Всесоюзный Ленинский Коммунистический союз молодежи. Кто вступал на фронте в комсомол и в партию, тот на всю жизнь запомнил то чувство гордости и причастности к чему-то великому и общему. Перед праздником группе была поставлена задача перекрыть движение поездов на том участке, где погибла группа, прибывшая из Москвы. Надо было во что бы то ни стало задержать немецкие эшелоны из Германии, не дать им возможности подтягивать резервы и боеприпасы к Днепру.

Группа вышла на задание. Залегли вблизи железнодорожного полотна. Широкой полосой прошли немцы с собаками. Сразу после них протарахтел небольшой контрольный порожняк. По сведениям разведки, от станции Калинковичи через три часа пойдет эшелон с танками и живой силой, перед ним – еще два состава. Надо было взорвать полотно перед любыт из них, а они шли с интервалом в один час.

Мину ставил Тобиас, группа, рассредоточившись, прикрывала. Заложив мину и закамуфлировав место, Тобиас присоединился к группе. Стали ждать. Прошел еще один порожняк – ничего, прошел тяжелый эшелон – опять ничего. Один из членов группы из местных белорусов, ехидный такой парень, начал подтрунивать над Тобиасом и порывался идти переставить мину. Старший группы, Николай, обрывал его, но ситуация становилась не только тупиковой, но и опасной, необъяснимой как с точки зрения предпраздничной пропагандистской диверсии, так и важности самого пропуска эшелона фашистских танков из резерва. А это уже не только имидж группы, отряда, объединения и т. д., – это гораздо серьезнее, и чем выше уровень отношений, тем сложнее. Трудно даже представить всю эту цепочку и все последствия в случае провала задания.

«Коля, – сказал Тобиас, – я отлучусь на несколько минут, а потом снова переставлю мину, не посылай никого. Я ставил, и отвечаю за это».

Еще на подходе к железной дороге Тобиас видел на окраине деревни Литвиново пустующий дом, стоящий отдельно от других домов. Деревня вообще была почти пустая.

Тобиас решил сбегать в деревню. Это было в двадцати минутах бега. Через полчаса он вернулся с несколькими кусками фанеры, отодранной от стены сарая пустующего дома. Время поджимало. Подбежав к месту расположения группы, Тобиас спросил Николая: «Обход был?» «Да, несколько минут назад прошли подряд две дрезины, набитые автоматчиками. Поехали к мосту. Времени у нас почти нет». Тобиас побежал к железной дороге. Трава высокая, почти в рост человека. Быстро к насыпи, напротив места, где заложена взрывчатка. Ползком наверх. «А если сейчас сработает? Два поезда тяжелых, да дрезины прошли. Может та мина меня ждет?» – все это в голове, а руки сами все делают. Разрыл снова ямку, вынул снаряд, гнездо под ним глубокое, грунт мягкий, поэтому и не сработало. Быстро в ямку два небольших куска фанеры, снаряд, еще две фанерки сверху, песок разровнять, веточкой травки заелозить, осмотреться и все, к группе. Тут уже неважно, есть кто на полотне или нет, видит кто его или не видит. Внутри заведена цельная пружина, заведена на весь механизм, это должно только хорошо кончиться, все другое для Тобиаса теперь не существовало.

Но судьба, до сих пор безжалостно и беспрестанно выдававшая ему сюрприз за сюрпризом, вдруг заснула или наоборот проснулась и протянула ему руку. Добрую руку. Не успела разочаровавшаяся группа отойти в лес на безопасное расстояние, как сзади прогремел взрыв заложенной Тобиасом взрывчатки. Затем беспорядочно начали греметь еще взрывы, на огромную высоту поднялось море огня и дыма. Два паровоза, тринадцать вагонов с техникой, несколько с людьми. Все это скрежетало, гремело, взрывалось и горело. Дело в том, что кто-то, в нарушение всех правил, подцепил к составу с техникой две или три цистерны с дизельным топливом, чтобы по прибытии на место заправить танки. При крушении топливом облило другие вагоны, и пожар был ужасным. Подарок к празднику Октября был дорогим, конечно, в разных смыслах, для обеих, воюющих сторон. Таким успехом Тобиас как бы подтвердил, что его более чем годичное пребывание в партизанском отряде не прошло зря. Он не только стал мастером-подрывником, он стал своим, равноправным народным партизаном. И уже никто не мог усомниться в его помыслах и действиях.

А помыслы у него были одни – бороться за Победу. За Победу для его новой страны, которая навсегда станет теперь его второй Родиной.

После пуска эшелона под откос немцы долго (по меркам военного времени) приводили пути в порядок. Правда, ненадолго.

А группа подрывников их отряда была отмечена специальным приказом, ее члены представлены к наградам. Командир бригады партизанских отрядов Полесской области (была такая область до объединения с Гомельской областью) назвал группу лучшей среди подрывных групп из других партизанских отрядов.

А их, отрядов, к осени 1943 года уже были сотни по всей Белоруссии. Каждый район практически имел свою бригаду, состоящую из нескольких отрядов. На уровне области функционировали целые партизанские соединения (сродни дивизии или армии).

Возле села Комаровичи – столицы полесских партизан, действовал женский партизанский отряд. Это было удивительное партизанское подразделение, с высокими моральными требованиями Они имели своих людей в немецких комендатурах и полиции. У них была высокопрофессионально поставлена разведывательная работа. Они предупреждали и жестоко расправлялись с немецкими приспешниками из местных. Ликвидировали наиболее одиозных представителей германских оккупационных властей. Именно этой группой был ликвидирован гебитскомисар г. Петриков. Многие ребята из других отрядов стремились попасть в женский отряд, но там им «вежливо» отказывали и не изменили своим традициям до конца партизанской войны.

До конца оккупации Белоруссии оставалось уже немного времени. Хотя, что такое время на войне? Там каждый день – время и каждый час – время. Особенностью партизанского движения в Великой Отечественной войне, в т. ч. естественно, в Белоруссии, было то, что это было не какое-то там вольное, полуанархическое или вообще анархическое действо, по примеру прежних войн, – хочешь – исподтишка нападай, не хочешь – пережди, спрячься. Хочешь делать – делаешь, не хочешь – не делаешь, хочешь – подчиняешься, не хочешь – не подчиняешься, власти все равно рядом нет. Такие «вольноопределяющиеся партизаны больше смахивали на бандитов, для которые главным девизом раньше было, если помните, «бей красных, чтоб белые боялись и бей белых, чтоб красные боялись».

В войне против гитлеровской Германии партизанское движение были плановые, заранее подготовленные, с единым центральные руководством, действующим в теснейшей связи с вооруженными силами, временно отступившими почти до Москвы и до Волги.

Идейной основой партизанской войны в тылу врага была возвратность, то есть мы вынужденно оставляли врагу свою землю, но мы сделаем все возможное и невозможное, чтобы вернуться, выгнать врага и освободить свою землю. Несмотря на явный пафос автора, это было действительно так. Разве пошли бы те же белорусы в партизаны, разве терпели бы такие лишения, потеряв четверть своего населения погибшими, разве стала бы вся Беларусь непроходимой топью для вражеских войск, если бы люди не были уверены в том, что советская армия вернется и освободит их!? Это был единый фронт. Беларусь покрылась мощной сетью партизанских образований, и не было на ее территории «непартизанских» мест.

Основу материальной базы в начальный период организации партизанского движения составляли специально оставленные при отступлении Красной Армии подпольные склады оружия, боеприпасов, одежды, продовольствия. Сделано это было в обстановке большой секретности. Для организации борьбы в тылу врага были оставлены лучшие организаторы из партийных и комсомольских работников, как гражданских, так и военных. Жизнь показала, что это были действительно лучшие из лучших. Да, это были в подавляющем большинстве коммунисты, но коммунисты-государственники, далеко не чета тем коммунистам-прихвостням, что через каких-нибудь полвека на территории той же Белоруссии на костях миллионов погибших за великую мать-Россию, собранную за тысячу лет в могучее государство нашими предками, без единого выстрела, тоже партизанским способом, не анархистским, а продажно-корыстным способом завалят Советский Союз. (Наверняка, если бы оставшиеся в живых партизаны Второй мировой узнали бы о намерении тех проходимцев завалить Союз в Белорусской Пуще в 1991 году, они не выпустили бы их живыми из леса).

Используя секретные базы и схроны, специально оставленные люди начали оперативно организовывать партизанские отряды, агитировать и собирать людей, сходу выполняя указания центрального штаба. Была образована сеть подпольных партизанских аэродромов, через которые шло снабжение отрядов.

Отряд, в котором находился Тобиас, был прикреплен к Полесскому аэродрому Зыслово. Через него не только шло обеспечение оружием, продовольствием, а отправлялись раненые, почта, пропагандистские материалы. Подобных аэродромов в Белоруссии было много. Они усиленно охранялись, немцы неоднократно пытались их ликвидировать, но безуспешно.

Группа подрывников, в которую входил Тобиас, кроме занятия своим «разрушительным» делом, выполняла различные разовые поручения командования, в том числе по приему грузов и людей с Большой земли.

Аэродром как аэродром, но чаще всего приходилось встречать маленького нашего ночного извозчика – У-2. Он как правило, редко садился, только в экстренных ситуациях. А обычно с него сбрасывали что-нибудь нужное, в том числе оружие, в мешках. Самолет двухместный, на переднем сидении летчик, на заднем – мешок, внешне издалека напоминающий фигуру человека (для конспирации). Мешок в условном месте сбрасывали на парашюте. Бывало, сбрасывали и людей, чаще всего радистов, для связи и координации действий партизан с Красной Армией.

Фронт приближался, поэтому прибывающие из Центра разведчики и радисты часто переправлялись партизанами дальше на запад, в Польшу, Прибалтику и другие места уже будущих военных действий. Бывали и несчастные случаи. Парашютисты попадали в болото, а болота-топи в Белоруссии – это места ужасные.

Тобиасу повезло в этом плане. Господь решил встать, наверное, на его защиту – шесть раз на заданиях он попадал в топь. Четыре раза товарищи спасли, один раз сам вылез, еще раз – спасли дети-пастухи.

Чем ближе подступал фронт к партизанским местам, тем активнее и ощутимее была помощь. Во всех отношениях. Уже подрывники не рисковали жизнью, раскручивая снаряды, не плавили тол. Появились новые советские электромагнитные мины в форме деревянных ящиков, а потом в форме больших «яичек». Действующее вещество – тол, 200 или 400 граммов, электрическая батарейка, «Яичные» мины были даже лучше по направленности силы взрыва. Конечно, все сложности при постановке мин остались, зато исчезли ненужные опасности при подготовке заряда.

По мере приближения фронта начались большие перемещения партизанских соединений на Украине и в Белоруссии. Через Полесье на запад двигалась мощная Украинская партизанская группировка, под командованием С.А. Ковпака. Она перемещалась в сторону Карпат, и белорусские партизаны, в том числе отряд Тобиаса, прикрывали их с севера. На юг прошло молдавское партизанское соединение под командованием Г.Я. Рудя, будущего Председателя Совета Министров Молдавской ССР. Когда они проходили рядом с отрядом, местные остряки-партизаны сообщили, что и у нас, мол, есть свой румын – Тобиас. Командир «молдаван» встретился с Тобиасом и предложил, – «давай пойдешь с нами, там от тебя больше пользы будет, чем здесь. Все-таки родина, язык, знакомые, а у тебя еще партизанский опыт». Но белорусские командиры наотрез отказались его отпускать.

«Мы его спасли, мы его вырастили, пусть у нас и воюет». Так он и остался «белорусом» и никогда не жалел об этом.

Первым важным общественно-политическим событием отрядной жизни Тобиаса стала партизанская комсомольская конференция Полесского соединения. На ней присутствовали представители всех отрядов Полесья. В числе действительного «мандатного» делегата от своего отряда вместе с командиром, комиссаром, комсоргом и еще двумя комсомольцами был и Тобиас. В те жестокие, непрозрачные времена случайных людей делегатами не выдвигали. На конференцию собрали лучших из лучших.

Тобиаса растрогал доклад комсорга соединения, а затем выступление командира соединения, бывшего педагога. И в докладе, и в выступлении было сказано много теплых слов в его, Тобиаса, адрес. Его выделили не только как примерного подрывника-партизана, а и как комсомольца-подпольщика еще в королевской Румынии, бывшего узника фашистских концлагерей, то есть как действительно воина-интернационалиста. Рассказали, как подтверждали его комсомольское членство в Румынии на собрании комсомольцев отряда.

На конференции обсуждали вопросы роли комсомола в партизанском движении, воспитании подрастающего поколения в тылу врага и многие другие вопросы местной жизни. Поразило Тобиаса то, что комсомольцы, выходящие на трибуну, не кичились своими ратными успехами, а больше поднимали текущие проблемы и даже критиковали, критиковали командиров отрядов, штабных работников всех рангов.

Для Тобиаса, хорошо знакомого по рассказам братьев и родственников, о службе в королевской армии с ее палочной дисциплиной, критика руководства была в диковинку. Он слушал правдивые речи молодых ребят, принимал их предложения и чувствовал свою непосредственную причастность ко всему происходящему. А с трибуны конференции лилась не только критика, но и прямые обвинения в нарушении вопросов этики и морали, норм поведения в период военного времени, в панибратстве и даже мародерстве. Мы еще вернемся к этой теме несколько позже.

После участия в той первой своей конференции Тобиас на многие вещи начал смотреть по-другому, хотя и оставался тем же стеснительным инородным парнем. Что было интересно? За свою бытность в партизанах, при выполнении различных заданий, он бывал в десятках сел и хуторов, заходил в дома, но никогда ничего не просил, ни еды, ничего другого. Просто люди, увидев его, понимали без слов и кормили, и помогали чем могли сами, без всяких слов.

Чистота помыслов, видимо, была написана на его лице, светилась в его глазах, а это и есть, было и всегда будет главным в общении людей. Ему несколько месяцев было даже стыдно ходить в партизанскую столовую. Он никак не мог поверить, что его можно даром кормить. Ему сперва приносили обед ребята из группы, а потом все-таки убедили, что он не ест даром чужой хлеб. Он так же, как и все партизаны, этот хлеб честно зарабатывает. Когда Тобиас полностью освоился в отряде и перестал стесняться того, чего в той обстановке не надо было стесняться, он просто стал своим, человеком…

Многие ребята в отряде были из местных, деревни их были неподалеку, поэтому они часто брали Тобиаса с собой в увольнение, если таковые разрешались, и таким образом он познакомился со многими людьми, которые не служили в отряде, но входили в партизанскую орбиту тем или иным образом.

Фронт приближался. Поступало все больше вооружения для партизан. В отряде появились даже «упавшие с неба» пушки-сорокапятки, автоматы, форма с погонами, поначалу для командиров. Появился официальный врач отряда, было обустроено что-то вроде клиники-госпиталя. Был он по образованию – фельдшер, но военный фельдшер в то время дорого стоил. До него партизан отряда лечил комиссар, как уже было сказано, бывший военврач. Но осенью 1943 года он трагически погиб от пуль провокаторов во время проведения собрания с жителями деревни Куритичи.

Тобиас уже немало времени пробыл на территории Белоруссии, но все никак не мог своим «румынским» менталитетом понять, откуда у белорусских людей столько доброты. Люди в окружающих партизан селах жили во много раз хуже самих партизан. Немецкие власти и их пособники, понимая свою бессильность в борьбе с поистине всенародным сопротивлением, вымещали злобу на мирных жителях. Они выжигали целые села, вместе с людьми. Тобиасу неоднократно приходилось видеть такие пепелища, где не только дома, а они все были деревянными, даже колодцы, тоже с деревянными стенами, выгорали до самой воды.

В упоминавшейся уже деревне Литвиново, находящейся недалеко от железнодорожных путей, хорошее было село, новое, каратели сожгли в колхозной конюшне 250 человек всех возрастов за то, что в соседней деревне Сметаничи, кишащей полицейскими, были пойманы два партизана, отец и сын из деревни Литвинове.

Вместо сел, где веками жили люди, территория Белоруссии начала покрываться многочисленными кладбищами (могилками). С приближением Красной Армии, террор против населения с каждым днем ужесточался.

Тринадцатого ноября 1943 года Тобиаса вызвали в штаб бригады. Командир бригады Сколобанов и комиссар Болотников (Глушко), бывший командир партизанского отряда, тот самый, который встречал Тобиаса, бежавшего из лагеря, сказали ему, что есть запрос из штаба Полесского партизанского соединения о направлении его в распоряжение штаба соединения. Предполагается использовать в качестве переводчика.

Дали два часа на сборы и сказали, что просьба штаба соединения для бригады – приказ. Хоть и жалко, но так надо. Здесь все было понятно. Пленных партизаны не брали, некуда, незачем, да и некогда было с ними заниматься. Наиболее важных из них отправляли по инстанции «наверх». Там с ними и работали соответствующие службы.

Тобиас знал в совершенстве несколько языков и уже русско-белорусский говор, так что надо использовать его возможности. Когда Тобиас пришел в отряд (штаб бригады находился тут же), и объявил о том, что его забирают в штаб соединения, это известие вызвало бурю эмоций у его нового командира отряда, а друзья-подрывники начали его отговаривать. Не ходи туда, мол, погибнешь. Немцы постоянно охотятся за штабом соединения, подсылают лазутчиков– провокаторов, да и вообще лучше быть подальше от большого начальства, там, в соединении, одни генералы, совсем другая жизнь, не то что в родном отряде. Да и нас, друзей твоих, там уже не будет, все незнакомые. Как ты там будешь, а вдруг не приживешься?

Тобиас все понимал, но приказ есть приказ. Он понимал даже больше, чем ему напричитали ребята. Если он там не приживется, не дай Бог, то обратно в отряд его все равно не вернут, а найдут другое, совсем другое место.

По-братски распрощавшись со ставшими для него действительно родными ребятами-партизанами, он с «одноразовой» партизанской гранатой, спрятанной в кармане телогрейки, без оружия, выехал на подводе за 60 километров в село Буда Октябрьского района и без особых проблем прибыл в штаб Полесского областного партизанского соединения.

Его привели в комнату командира соединения. В ней находился весь генералитет этой структуры. Ветров – командир, бывший прокурор Белоруссии (до войны, да и после, он был прокурором, а затем и министром юстиции БССР), комиссар Малинин и начальник штаба – Дорошко. Тобиас представился. Командир познакомил его с присутствующими и сказал: «Я думаю, Вы понимаете, зачем мы Вас пригласили из отряда. Нам сейчас нужен не просто переводчик-машина, даже великий полиглот. Нам нужен человек, знающий нужные нам языки, знающий изнутри нашу жизнь и наши задачи, а самое главное, чтобы это был наш человек по духу и идейным соображениям. По отзывам командования отряда, Вы как раз и есть тот человек. Ну, посмотрим, а начнем прямо сейчас». Ввели немецкого офицера в достаточно крупном чине. Тобиас был посредником в разговоре между командованием и пленным, старался, конечно. Делать ему это было гораздо легче, чем если бы он занимался этим раньше. Словарный запас русского и белорусского языков был уже достаточным для толкового полного перевода. Чувствовалось, что командиры остались довольны его работой.

На прощание командир сказал: «Вы теперь работник штаба соединения и серьезный работник, потому мы будем Вас охранять. Думайте, что хотите, но таков суровый военный порядок».

Ну, Тобиас, везет же тебе, опять охраняют, уже с обеих сторон, и чтобы не сбежал, и чтобы тебя «не убежали». На квартиру его определили в одном крестьянском доме. Жили там старик со старухой в ладненькой такой хатке. А квартировал у них ни кто иной, как командир «элитнейшего» подразделения штаба соединения, конной разведки, некто Черник.

Так как командование передвигалось по делам в основном верхом, то и конная разведка, она же и охрана, всегда была при руководстве и считалась лучшей из лучших, по крайней мере, по их мнению, и мнению их командира.

Вечером Черник повел Тобиаса на квартиру. Сразу с порога, он загремел: «А ну, бабка, давай чего-нибудь пожрать да и запить чем-то». На столе появилась бутылка самогонки, немудреная сельская закуска – соленые грибы, огурцы, помидоры, лук, картошка, хлеб. Черник налил два двухсотграммовых стакана самогонки, себе и Тобиасу, поднял стакан и опять загремел на всю комнату: «Ну, что, давай выпьем за твой приезд, за знакомство!» «Я не пью», – ответил Тобиас. Он еще дома на праздник Пейсах не брал в рот даже отличного домашнего вина, а тут – самогон. «Я не пью водки и даже запаха ее не переношу», – повторил он снова и начал кушать.

«Да ты, что, б…, со мной, Черником, не желаешь выпить? Да ты знаешь, что никто еще не посмел мне перечить! Да я тебя…», – кричал лихой разведчик. Он выпил свой стакан, выпил стакан Тобиаса, кинул в рот огурец и выскочил на улицу.

Тобиас посмотрел на хозяев. Старик и жена сжались от испуга, даже девушка-подросток забилась в угол на печи. После минутного молчания, старушка подошла к Тобиасу и заговорила со слезами на глазах: «Сыночек, не уходи от нас, пожалуйста, а то ен скоро нас кончить. Как напьется, то орет, то дерется, то прямо при нас дочку ломает. А пьеть ен почти каждый вечер. У ниго кони в подчинении тожа, так ен отдаеть их по-одному – два мужикам для домашней работы. Установил таксу – за един день – три бутылки водки. А мой дед их ходить, собираеть и учет веде. Не уходи, сынок, пожалей нас. Некому нас защитить от етого дурнюка, ен очень нехороший человек. Бойся его».

Через несколько дней было большое совещание у командира соединения. Присутствовали все командиры отрядов, штабные работники. Как раз в этот момент группа «пешей» охраны штаба привела пленного немца-летчика. Подбили его в воздушном бою и он опустился с парашютом недалеко от штаба соединения. По дороге его конечно «подраздели», все летное реквизировали и в штаб привели только в форме лейтенанта «люфтваффе». С подачи командира, Тобиас начал задавать ему вопросы. Немец отвечал прямо и полно, насколько это было возможно. Он самый обычный летчик-истребитель, особых секретов не знал, но посчитав Тобиаса за немца, рассказал ему, что его семья из потомственных германских коммунистов, два его старших брата, тоже летчики, погибли в Испании, сражаясь против диктатуры Франко. Что вся их семья ненавидит фашистов и сам он, совсем молодой парень, пошел в летчики, чтобы быстрее вырваться из всей этой нацистской грязи. Потому и был сбит в первом же вылете. «Помогите мне, – попросил он, – попасть в наказание куда угодно, в Сибирь или еще куда, я буду работать, и приносить пользу этой стране, которой мы причинили столько зла».

Тобиас переводил. Было видно, что немец говорит искренне. Тобиас высказал командиру и это мнение.

Когда увели немца, Ветров сказал Тобиасу при всех собравшихся командирах: «Спасибо Вам, товарищ Лейбу, за службу. Не за перевод, нет. За службу. Я более-менее знаю немецкий язык, но я бы не смог задавать мои же вопросы так, как это сейчас делали Вы. Вы не то что победили этого пленного, Вы сделали так, что он поверил в вашу искренность, а не в простой формализм перевода. Спасибо Вам еще раз. Учитесь, товарищи, как надо проводить агитационно-пропагандистскую работу, ничего не пропагандируя специально».

Потом Ветров еще раз посмотрел на Тобиаса и спросил: «Да, а как Вы устроились на новом месте?» Тобиас неожиданно для себя и для всех, ответил: «Плохо». «Как это так, плохо?» – уточнил командир. «А так, – ответил Тобиас, – меня каждый день заставляют пить водку, а я ее даже запаха не переношу и никогда не пил». Заполненный зал взорвался хохотом. Такого они и до войны не слышали, а тут в лесу заявляют такое, да еще в какой обстановке…

«Вот видишь, – смеясь, сказал Ветров, наклонившись к комиссару, – а я грешным дело сразу не поверил, что он еврей». Затем поднял свой двухметровый посох (он с ним никогда не расставался, что-то там было неладное у него с ногами), ткнул им в сторону находящегося здесь же командира своей конной разведки и сказал: «А ты, Черник, сегодня же поищи себе другую квартиру, у тебя это легко получается, а переводчик нам круглые сутки нужен трезвым».

Черник больше на квартире не появился, вечером прислал одного из своих казачков за вещами и лошадью, которая была в постоянной ротационной аренде. Вещи Черника Тобиас отдал, а лошадь – нет, заявив разведчику: «Тарас, все, что было тут ваше, мы отдали, а лошадь эту вы с Черником давно пропили и пусть она остается у села, ведь больше у них ничего нету. Так и передай». Казачок уехал, Черник затаил злобу, но Тобиаса это не волновало. Он несколько месяцев, до января 1944 года жил в этой добрейшей семье как родной сын. Хозяева в нем души не чаяли, да и он стал считать их за родных.

Красная Армия к этому времени уже входила в Белоруссию, уже была освобождена Витебская область, фронт трудно, но уверенно приближался и к Полесью. В Москву был вызван командир Полесского соединения, генерал Ветров. Когда пришел самолет У-2 за ним, и он шел к посадочной площадке, то увидел Тобиаса, несущего, на плече бревно. Не мог тот сидеть без работы и помогал кому-нибудь, лишь бы не сидеть. Ветров подошел к нему, помог снять бревно, положил руку на плечо и сказал: «Спасибо Вам еще раз, товарищ Лейбу. Вы действительно наш, верный партизан. Я улетаю, но скоро вернусь. Мы теперь не скоро расстанемся. Помните, Ваша судьба не только в Ваших, но и в моих руках. Еще раз спасибо за службу и до встречи. Вернусь с Большой земли, начнем новую жизнь». И улетел.

Как уже вскоре выяснилось, замена командира Полесского соединения Ветрова на другого, конкретно командира бригады, в которой партизанил Тобиас, была ошибочной. Сколобанов был неплохой политработник, педагог по образованию, внешне очень похожий на К.Е. Ворошилова, он не имел военной подготовки и под его руководством, крайне ослабленным и неквалифицированным, дела в соединении с каждым днем шли все хуже. Тобиас часто беседовал с новым командиром, понимал, что он добродушный, политически и идейно убежденный, но этого как раз в данный момент оказалось слишком мало. Дело в том, что пока фронт был далеко, немцы не могли оттягивать большие силы с передовой в тылы, для борьбы с партизанами. А когда немецкие войска, отступая, вошли в партизанскую зону, то она сама собой стала линией фронта.

Гитлеровцы, находясь уже непосредственно лицом к лицу с партизанами и подгоняемые советскими войсками, сконцентрировали свои усилия на обнаружении, окружении и ликвидации путавшихся у них под ногами партизанских группировок. До этого перед началом наступления наших войск немцы то ли по ошибке, то ли по другим причинам оставили неприкрытой двадцатидвухкилометровую зону труднопроходимых болот. Эту зону партизаны называли «воротами». Это действительно были своеобразные ворота прямой связи партизан с нашими войсками. Работали они до начала наступления.

Но, начиная с марта 1944 года, гитлеровцы окружили черные (пинские) болота и начали постепенно уже большими регулярными силами сжимать кольцо окружения, параллельно уничтожая попадающихся на пути партизан как в больших, так и малых группах. Был введен жесточайший террор против местного населения даже за слухи о наличии партизан в том или ином населенном пункте.

В Полесской стороне немцы оцепили практически всю партизанскую зону. В деревнях и селах зверствовали не только немцы, но и предатели-власовцы, а также эрзац-немцы, т. е. немцы из Чехии, Югославии и т. п.

Эти нелюди вели себя гораздо хуже, чем обычные немцы (германские). Они предчувствовали час расплаты за предательство, за кровь невинных людей, за мародерство и грабежи и выслуживались перед гитлеровцами, надеясь на их защиту в будущем.

Основная масса полесских партизан была вынуждена отойти в болота. Это были страшные места. Отряды перебирались на острова среди непроходимых болот. С острова на остров были сделаны «гребли», переходы из стволов деревьев, накатом в 3–4 метра. По этим греблям проходили люди, повозки, верховые лошади. Распутица, сырость, жить было негде, грязь кругом. Сделали несколько шалашей для командования и штабов, но немцы гнали дальше, прочесывали леса, обстреливали из орудий и минометов, а на ночь уходили в свои гарнизоны. Причем главным гарнизоном в этой зоне стала бывшая первая партизанская «Москва», село Фастовичи. Заняли они и партизанский аэропорт Зыслово.

Партизаны все дальше уходили в болота. Зрелище было печальное. Впереди шли партизаны, сзади – старики, женщины, дети, а с другой стороны болота идут немцы, беспрерывно обстреливая колонны.

Чем дальше в болота, тем сложнее стало передвигаться. Пришлось оставить лошадей и повозки, и налегке, без обозов и продовольствия, уходить от наседавших карателей.

Партизаны: держались из последних сил, но держались. И здесь сдали нервы у нового командира соединения Сколобанова. Он взял с собой четырех человек, в том числе свою жену и одного бывшего моряка из спецотряда, и оставив соединение на произвол судьбы, ушел за реку, пытаясь спастись, подумав, что в такой большой массе партизан и населения спастись будет более сложно. Бывший моряк из его группы переплыл ледяную реку, перетянул за собой немецкий телефонный кабель, держась за него перешли реку жена командира и его друг, а потом кабель оборвался, и командир соединения с еще одним участником этого похода скорее всего пошел ко дну реки.

Утром 9 марта к Тобиасу подошел командир спецотряда соединения, красивый такой высокий человек с бородой, его называли Александр Невский, и он многими своими качествами подтверждал это прозвище. Он попросил взять проводника-посыльного из штаба и провести разведку состояния бывшего партизанского аэродрома в Зыслово. Узнать, правда ли, что его заняли немцы.

Одна из лесных просек должна была выходить на Зыслово. Пробравшись с проводником к аэродрому, Тобиас увидел передвигающихся по нему немцев, а в одном углу несколько автоматчиков охраняли большую группу гражданских лиц. Все было ясно. Партизанам здесь делать нечего. Обернувшись, Тобиас не увидел своего проводника, он исчез. Добираться по незнакомым местам и болоту без проводника, тем более к вечеру, было довольно сложно и все же Тобиасу удалось к утру прийти на место стоянки партизан.

Он увидел потухшие костры, консервные банки и прочие следы остановки партизан, но никого на месте не было. Кто и куда ушел, было неизвестно, но Тобиасу опять повезло, после долгого блуждания по болотам он наткнулся на штаб своего бывшего отряда.

Партизанское соединение, брошенное своим командиром, искало выход. Позже, возвратившийся в Белоруссию Ветров скажет о Сколобанове: «По сути, он всегда был трусом, трусом и погиб».

Беда одна не бывает. После устоявшейся месяцами размеренной партизанской жизни окружение, болото, постоянные обстрелы, голод, холод, а главное – полная неразбериха, делали свое черное дело!

В штабе отряда, куда пришел Тобиас, присутствовало немного партизан, причем из разных отрядов. Командиров не было, что делать дальше, никто не знал. Тобиас подошел к ребятам и сказал: «Если будем сидеть на месте и ждать чего-то и кого-то, пропадем. Нас обязательно найдут и уничтожат. Есть предложение идти и искать основные силы соединения». С ним согласились идти несколько человек: один с ручным пулеметом, один автоматчик, один казак из конной разведки.

Когда они уже выходили из отряда, присоединились еще несколько партизан. Набралось 18 человек. Вышли вечером, никого из местных среди них не было, поэтому через несколько часов уткнулись в большое болото. На ночь оно покрывалось тонкой коркой льда, днем таяло. Обходя болото, зашли в какую-то деревеньку, их обступили местные жители, в основном женщины и дети, слезно умоляли взять с собой. Немцы рядом и в живых они их не оставят, так как мужья и родственники были в партизанах, и все знали об этом. Пришлось взять жителей с собой. Окружили их кольцом партизаны и пошли.

Надо было отходить через лес, группа же вышла на дорогу и тут же попала под огонь прочесывающих местность немцев. Заняли круговую оборону, женщин и детей уложили в середине, сами выдвинулись как можно дальше от них, чтобы насколько возможно, обезопасить.

Ровное место, день уже наступил, немцы. И их было достаточно много. Они все видели и, издеваясь, кричали: «Панянки, комен зи гир, партизанен капут!».

Потом начался неравный бой. Тобиас вскочил, понимая, что терять больше нечего, надо пробовать прорываться к лесу, который был метрах в ста, но что это были за метры!! «За Родину, за Ста…» – на этом и крик и бег, и жизнь, по его мнению, разом остановились.

Лежа без сознания, он через время где-то внутренне почувствовал какой-то страшный удар в голову. И все.

Солнце уже садилось, когда Тобиас пришел в себя. Подняться не мог, руки-ноги были как не его и страшно болела голова. Он осторожно осмотрелся. Рядом с ним лежали трое убитых, из тех, кто выходил с ним из отряда. Дальше еще и еще разбросаны тела партизан в разных позах и положениях.

Он, видимо, неудачно падал уже бессознательно, и как-то упал, подвернув руки. Правая сильно болела, левая вообще не управлялась. Рядом валялась его шапка. Когда он ее подобрал, в ней белели осколки костей. Как после выяснилось, пуля самортизировав на шапке, чиркнула его сзади по черепу и ушла дальше.

Он одел шапку, пощупал лицо, оно было окровавлено, но не от пулевого ранения, а от другого удара, который он ощутил в беспамятстве. Видимо, когда немцы перебили группу, то ходили проверяли, не осталось ли живых. Может кто-то из них в порядке «проверки» ударил его в лицо прикладом и в спешке пошел дальше, не заметив крови. Может что-то другое было. Как бы там ни было, когда он расстегнул свой финский френч, то увидел струйки крови, стекавшие с головы на белье, брюки, резиновые сапоги.

Примерно в середине ночи он все-таки встал и попробовал идти. Упал, снова встал, снова упал и так, пока не добрался до леса. Там стал переходить от дерева к дереву и идти вперед. Он не знал, что это за «перед», может это было «назад», но он знал, что надо идти. Идти, искать людей, своих людей, они помогут.

Через время снова уткнулся в болото. Оно сверху подмерзло. «Попробую», – подумал Тобиас, и пошел по льду. Буквально через несколько шагов провалился по пояс, хорошо – берег рядом, трава, ветки – вылез. А то, что по пояс в грязи, а на земле заморозок, так это ж незаметно, мы же партизаны:, привыкшие.

Где-то недалеко по болоту или через него били минометы. «Раз немцы стреляют, значит, кто-то из наших тоже рядом». Он повернул влево, немцы били справа, и пошел вдоль ледяной кромки болота. Часа через два, при выходе на опушку леса, ярко освещенную полной луной, увидел какую-то тропинку, пошел по ней, шел долго. В голове туман, силы покидали его, но останавливаться нельзя.

К утру услышал людские голоса. Поразился. Говорили по-румынски. Откуда здесь румыны?

Пошел на голоса. Вряд ли, чтобы здесь были «родные» румынские голоса. Оказалось, что он попал на «цыганский» остров, там располагалось что-то вроде цыганского партизанского отряда.

Цыгане, как евреи, были объявлены фашистами вне закона, вот они и скрывались в лесах Белоруссии и воевали с немцами. Условия в цыганском отряде были ужасные, но они встретили Тобиаса как знакомого, отряд входил в Полесское соединение и их руководство знало его как переводчика штаба. Ему оказали медицинскую помощь, накормили, дали возможность отдохнуть у них несколько дней.

И вдруг, 18 марта 1944 года, в центре «цыганского» острова собралось все население этого отряда. Почему «население»? Потому что в отряде были не только партизаны, а и старики, женщины, дети. Они вместе с мужьями, сыновьями, братьями всю войну делили тягости и лишения оккупационной жизни. Они надеялись на Красную Армию и помогали в тылу как могли.

На повозку поднялся командир их отряда и, не скрывая слез, закричал: «Партизаны, братья– ромалэ, все люди добрые, немцы наконец ушли от нашего острова. Ушли насовсем. Да здравствует свобода!»

Цыгане – народ мобильный и оперативный. Пока Тобиас, у которого от всего пережитого закружилась голова, лежал в шалаше, население острова покинуло его и ушло в неизвестном направлении.

Тобиас отлежался, заботливые цыгане не стали его тревожить, оставили немного еды. Он подкрепился и тоже двинулся искать своих. Идти стало спокойнее. Немцы не попадались, может, меняли место дислокации, но не встречались.

Места пошли знакомые. Наконец Тобиас добрался до места, где раньше располагался штаб соединения. На удивление, там оставалось (или собралось) несколько бывших работников штаба и рядовых партизан.

Старшина из охраны штаба, увидев его, очень обрадовался и подарил ему самозарядную винтовку Дегтярева, десятизарядную. Один раз затвор передернешь и можешь десять раз подряд стрелять. Отличная винтовка для безоружного Тобиаса.

При штабе находился хорошо знакомый Тобиасу еврейский мальчик лет четырнадцати. Родители его были врачами, немцы их повесили, а его спасли разведчики из конной штабной десятки. Так он у них и прижился. Кстати, позже его наградили партизанской медалью Первой (высшей) степени.

Когда вокруг штаба собралось несколько десятков человек, из них был создан новый партизанский отряд. Надо было идти, искать рассыпавшихся по всему Полесью партизан соединения. Нужна была концентрация сил. Поезда пускать под откос уже не было необходимости, мосты рвать тоже не надо. Надо было спасать население и помогать наступающей армии.

Двинулись на запад. Как раз в том же месте, где Тобиас после ранения попал в болото, сделали привал. Он пошел посмотреть на то месте, где их совсем недавно расстреливали немцы. Подойдя к дамбе, по которой шла обходившая болото дорога, услышал голоса. Говорили по-немецки. Подполз поближе. Минут десять осматривался и понял, немцы на излучине устроили скрытые пулеметные точки. Наверное, ждали кого-то.

«Слава Богу, – подумал Тобиас, – что я пошел посмотреть, где меня убивали, а получилась полезная разведка. По этой дороге нам идти нельзя».

Пришел к ребятам, рассказал. Некоторые горячие головы тут же предложили забросать немцев гранатами, на что старшина справедливо заметил: «Если у немцев здесь столько пулеметных гнезд, значит, где-то есть и наблюдательный пункт, они нас на бросок гранаты не подпустят».

Пошли в обход болота с другой стороны. На другой день подошли к селу Фастовичи, полицаев там уже не было, немцев тоже. Люди ютились в куренях и землянках.

Тобиас почувствовал себя плохо, его оставили в одной из землянок, перевязали голову, рана была глубокая. Он все пытался выяснить, не знает ли кто, где его бывший отряд, который создавался вначале из местных жителей. Дня через два в землянку зашел знакомый старик и обрадовал Тобиаса тем, что его поредевший отряд находится буквально рядом, на бугре, в селе Клясово.

Тобиас полубегом, полуползком понесся в село. Встретили его как родного. Командир собрал партизан, выставил перед ними, как какую-нибудь диковинку, Тобиаса и сказал: «Товарищи, объявился наш Робинзон Полесья. А мы тебя, Тобиас, уже того, похоронили. А ты, оказывается, пулепробиваемый, но неуничтожаемый, как действительно настоящий партизан. С прибытием тебя домой».

Он обнял и поцеловал его, затем начали подходить и обнимать ребята. Его помыли, перевязали, накормили.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.