2. Переговоры с У Ичэном

2. Переговоры с У Ичэном

После того, как арена нашей борьбы была перенесена в Ванцин, мы столкнулись со множеством сложных проблем в своей деятельности. Самой острой из них было серьезное осложнение отношений между нашим партизанским и китайским антияпонским отрядами. В 1933 году отношения между АНПА и АСО снова ухудшились и оказались буквально на грани вооруженного противоборства. Именно с этим были связаны коварные планы японских империалистов, этих великих мастеров сеять раздоры, а также частые колебания вожаков китайских антияпонских формирований и негативные последствия левацких загибов по созданию советов.

В своих мемуарах я уже отмечал, что после событий 18 сентября коммунисты двух стран — Кореи и Китая — прилагали огромнейшие усилия для осуществления более тесного взаимодействия с китайскими антияпонскими отрядами в Маньчжурии.

Наши усилия давали свои плоды, в результате чего вначале Ванцинский партизанский отряд поддерживал довольно хорошие отношения с китайскими антияпонскими формированиями. Ярким примером тому может служить совместное отражение атаки японского гарнизона, предпринятой весной 1932 года в Токкоре. В том жестоком бою умело скоординировали свои действия вооруженные силы обеих сторон: партизанская армия и отряд самозащиты, с одной стороны, а также подразделение комбата Гуаня, с другой.

События развивались тог да следующим образом. Солдаты японского гарнизона в Дадучуане примерно на десятках подводах направились в сторону Токкора для перевозок лесоматериалов, припасенных еще в период гоминьдановского правления. В горных ущельях Даванцина и Сяованцина хранились в то время большие запасы древесины.

На этот раз мы, заманив врагов, нанесли им внезапный удар из засады. Таким образом была уничтожена значительная часть японского гарнизона численностью 40–50 человек, а также захвачено большое количество оружия.

Эта боевая операция послужила хорошим поводом для реабилитации в Ванцине подорванной репутации коммунистов, для превращения враждебных отношений между АНПА и АСО в отношения содружества. Дело в том, что тогда в этом районе господствовала в известной мере психология антикоммунизма. Наша же совместная операция открыла коммунистам дорогу в отряды АСО. После того памятного боя в батальон Гуаня вступили Ким Ын Сик, Хон Хэ Ир, Вон Хон Гвон, Чан Рен Сам, Ким Ха Ир и другие бойцы.

Меткий стрелок Ким Ха Ир был назначен связным, а Ким Ын Сик, человек интеллигентный и образованный, сразу же стал начальником штаба.

После тех событий в Токкоре жители Мапуня, как и раньше, делали все для батальона Гуаня: стирали белье бойцам, дарили им подарки-зубные щетки, зубной порошок, мыло, полотенца, кисеты и другие нужные солдату вещи. Кроме того, их часто приглашали на концерты самодеятельных артистов — питомцев Детского отряда. Комсомольцы, используя листовки, различного рода агитационный материал, вели среди бойцов политическую работу,

Тогда почти не было случаев, чтобы бойцы Армии спасения отечества обращались к коммунистам со словом «тунчжи» (товарищ). Но только офицеры и солдаты подразделения комбата Гуаня при каждой встрече с бойцами революционной армии обращались к ним со словом «тунчжи». Подготовленность каждого из товарищей, которые работали в батальоне Гуаня, была выше уровня секретаря участкового парткома. И вполне естественно, что они очень умело вели работу с военнослужащими АСО. Комбат Гуань был простотаки очарован личными качествами и способностями коммунистов. Тот факт, что они стали нашими сторонниками, был событием большой важности и способствовал оздоровлению отношений с другими отрядами АСО.

Например, антияпонский партизанский отряд в Хуньчуне обменивался информацией о противнике с отрядами АСО, вместе с ними проводил операции с целью ликвидации агентуры врага. Партизаны Яньтунлацзы вооружались винтовками, снаряжением при помощи отряда АСО.

Была бы создана еще более благоприятная переломная ситуация в деле формирования совместного фронта с АСО, если бы коммунисты более наступательно вели свою работу.

К сожалению, так называемое «дело Ким Мен Сана», возникшее по вине левацки настроенных авантюристов, свело на нет со столь большим трудом складывавшиеся дружественные отношения с китайскими антияпонскими отрядами. Упомянутый инцидент повлек за собой серьезные последствия: комбат Гуань выбросил белый флаг перед самураями, а некоторые другие отряды АСО постепенно отдалялись от коммунистов. Приблизительно в то же самое время в уезде Яньцзи возникло новое происшествие — отряд Чвэ Хена скосил пулеметной очередью солдат китайского антияпонского отряда, которые пытались добровольно капитулировать. Сложившаяся ситуация еще более осложнила отношения с АСО.

Справедливости ради следует отметить, что вначале Ванцинский партизанский отряд допускал немало ошибок в отношениях с АСО. Так, Рян Сон Рен, возглавлявший партизанский батальон, соблазнившись возможностью захватить несколько единиц трофейного оружия, действовал вопреки политике образования единого фронта. Конечно, это был человек, обладающий незаурядными качествами, хорошо воевал как способный командир, но тем не менее поддался влиянию военного делячества, проявил элементы авантюризма, пренебрег политикой создания единого фронта. И нам пришлось тогда резко критиковать своего боевого товарища.

К счастью, не пошел по стопам комбата Гуаня отряд Каошаня, который постоянно находился под нашим влиянием и неизменно поддерживал коалицию с АНПА. Так, в мае 1933 года, а точнее, в весенний праздник тано, отряд Каошаня во взаимодействии с антияпонским отрядом самозащиты Кедрового села (нынешний Тайпинцунь), возглавляемый Пак Ду Соном, отбил атаки японского гарнизона и марионеточных войск Маньчжоу-Го численностью 300 с лишним человек. Противник, дислоцировавшийся в уездном центре Дуннин, вторгся в село Шилипин через Дуннаньча. Оккупанты и их прислужники понесли большие потери в живой силе.

Нередко бойцы АСО, пренебрегая сторожевой службой на дальних подступах, несли караульную службу только у дверей своих казарм. Учитывая этот недостаток, антияпонский отряд самозащиты организовал для отряда Каошаня сторожевую службу на дальних подступах. Каошань нередко обращался к полувоенным организациям Шилипина за помощью в тех случаях, когда ему нужно было срочно связаться с другими антияпонскими отрядами и передать им важную информацию. В таких случаях на помощь приходили члены Детского авангарда. Они, не уступая солдатам антияпонского отряда, всегда точно и в срок передавали необходимые сообщения.

Но подобные дружественные отношения не распространялись, к сожалению, на другие отряды. Левацкое безрассудство, охватившее партизанский район, создало опасность нарушения союзнических отношений даже с Каошанем.

«Левые» уклонисты, проводя в жизнь мероприятия совета, во многом стимулировали процесс гниения и перерождения в тех китайских антияпонских отрядах, которые еще вчера были с нами в союзе или же с симпатией относились к нашему движению.

«Левые» оппортунисты повели по своему безрассудному руслу и работу с китайскими антияпонскими отрядами. Они упрямо твердили, что «надо достигатьединства только с низами АСО» и что «следует агитировать ее солдат убивать своих вожаков и совершать перевороты». Леваки истерически выкрикивали лозунги: «Долой офицеров — выходцев из помещиков, представителей имущего класса!», «Солдаты, совершайте переворот и переходите в партизанский отряд!» Подобные призывы повлекли за собой пагубные последствия — было разрушено единство, которое уже было достигнуто с руководством китайских антияпонских отрядов.

Бойцы китайских антияпонских отрядов убивали корейцев, называя их «приспешниками Японии» и «лаогаоли гунчаньдан» («корейские коммунисты» — в презрительном понимании — ред.). Всем происходящим довольно ловко воспользовались японские империалисты. Они тут же перешли в массовое наступление, сеяли раздоры между народами, коммунистами Кореи и Китая, между АНПА и китайскими антияпонскими отрядами.

С первых же дней захвата Маньчжурии оккупанты отчаянно пытались подавить части АСО, которые под знаменем сопротивления Японии покинули старую Северо-Восточную армию Чан Сюэляна. При этом японцы пуще всего боялись коалиции АНПА и АСО. Они хорошо знали, что сотрудничество коммунистов с отрядами АСО родит страшную для них силу, которая вне всякого сомнения помешала бы японским империалистам поддерживать безопасность, расширять свою агрессию на материке. Это стало бы своеобразной петлей, сжимавшей их горло.

Интриги Японии, поднаторевшей в сеянии семян раздора, уже проявились во всей наготе в организации и проведении Ваньбаошаньского, Лунцзинского (кстати, он был только запланирован, но не удался) и Фушуньского инцидентов. Аппарат японской разведки, поднаторевший на организации заговоров, набивший руку на всевозможных интригах и кознях, ничем не брезговал для того, чтобы состряпать Фушуньское происшествие. Это был фарс с убийством человека, злодеяние, которого стыдились бы даже дикие звери или же каменная статуя Будды. Цель спровоцированного инцидента была проста — опорочить добрые отношения между народами Кореи и Китая.

Фушуньский инцидент был состряпан так: японская разведка вложила кинжал в руки одного из японцев и принудила его убить в Фушуне ни в чем не повинного китайца. Предварительно японские интриганы одели наемного японского убийцу в длинный корейский халат турумаги, чтобы китайцы приняли его за корейца. Это, считали они, станет поводом для раздувания конфликта: смотрите, добрые люди, кореец, убив китайца, убежал. Убийство интриганам удалось, но под турумаги, в который был одет убийца, была обнаружена японская одежда. Благодаря этому выяснилось, что убийца являлся гражданином Островного государства. Итак, дело в Фушуне закончилось неудачным фарсом, не была достигнута цель посеять раздоры между корейцами и китайцами.

Одной нитью с первыми двумя инцидентами были связаны события в Лготяогоу и происшествие на мосту Лугоуцяо. При разработке и осуществлении какого-либо заговора японская разведка, как правило, решала, с его точки зрения, головоломные «математические уравнения», а насамом деле — наивные, но крайне преступные. И все же многие люди легко поддавались на самурайские провокации. В результате они довольно часто попадали в тупик из-за жонглерства японских спецслужб, любящих применять самые коварные приемы.

Чтобы вбить клин между народами Кореи и Китая, империалисты Японии делали все, что только можно было придумать. Однажды они пустили утку: «Корейцы хотят захватить у Китая Маньчжурию», «Компартия намеревается разоружить АСО». В другой раз они начали науськивать реакционеров из «Минсэндана» выступить с заявлением об автономии корейцев в Цзяньдао, то естьо намерении якобы про возгласить «Корейский автономный округ в Цзяньдао» и создать «законное автономное правительство Кореи». Порой провокаторы поджигали дома китайцев, а потом распространяли слухи, что это, мол, дело рук корейских партизан.

К крушению объединенного фронта АНПА и китайских антияпонских отрядов привело и еще одно обстоятельство. Имеются в виду гнусные попытки японских империалистов добиваться капитуляции китайских антияпонских отрядов и изменения психологии их вожаков, возглавлявших ранее сопротивление оккупантам.

В январе 1933 года Ван Юйчжэнь, находившийся в Тумыньцзы уезда Хуньчунь, капитулировал вместе со своими подчиненными. Несколько сот человек из них были завербованы в так называемый временный «партизанский» отряд против корейцев. В феврале половина личного состава батальона Гуаня, дислоцированного в Сяованцине, также сложила оружие. Капитулянты были сразу же вовлечены в Охранный отряд и в Управление безопасности Маньчжоу-Го. В том же месяце десятки офицеров и солдат отряда Ма Гуйлиня, действовавшего вблизи Дахуангоу, также добровольно капитулировали и присоединились к отряду охраны в Хаматане. «Клюнули» на предложение о капитуляции также бойцы отряда Цзян Хая, находившегося в Эрчацзыгоу уезда Ванцин, и отряда Циншаня в Хошаопу.

В то время в районе горы Лаохэйшань свили гнездо местные бандиты, главарем которых был пресловутый Тун Шаньхао. Они, подкупленные японскими империалистами, злодейски истребили весь состав отряда особого назначения Ли Гвана.

Стремясь избегать злодеяний отрядов АСО, наши партизаны любые передвижения совершали только в ночное время, а днем отсиживались в укрытиях. Мы понимали — без оздоровления отношений с АСО корейцы не могли не только нормально жить, но и, как говорится, свободно дышать. Трансформировать эти отношения из враждебных в союзнические вновь стало для корейских коммунистов жизненно важным вопросом, от решения которого зависела судьба революции — можно ее продолжать или же сложить оружие.

Я принял тогда смелое решение — отправиться прямо к командующему фронтом АСО У Ичэну. После ухода Ван Дэлиня из Цзяньдао реальную власть АСО держал в своих руках У Ичэн. У меня созревала уверенность в том, что если удастся его убедить, то мы сможем положить конец всем ограничениям нашей партизанской деятельности в Восточной Маньчжурии, причиной которых явилось пресловутое «дело Ким Мен Сана», а также убийство бойцов отряда особого назначения Ли Гвана. А, следовательно, можно будет вполне успешно преодолеть очередные трудности на пути нашей революции.

По поводу предстоящих переговоров с У Ичэном я решил серьезно поговорить с Пань Шэнвэем. Он утвердительно отозвался об этом моем решении, назвал его правильным, но в то же время отметил, что не совсем убежден в необходимости мне самому идти к командующему У. «Другое дело, если к нему пойдет китаец, — заметил он. — Корейцу трудно будет повлиять на него. Человек он самолюбивый, с довольно предвзятым мнением». Затем Пань продолжал: «Чтобы направить командующих У и Чая на верный путь, нужно нейтрализовать скандалиста Ли Чхон Чхона — опытного закулисного интригана. Это тоже проблема».

Несмотря на столь, казалось бы, резонное возражение, я упрямо настаивал на своем: надо идти к командующему, какие бы преграды ни были на моем пути.

— Ли Чхон Чхон тоже кореец, — говорил я. — Факт, конечно, что он антикоммунист. Но если хорошенько постараюсь, думаю, что сумею его уговорить не мешать нам. Мы с ним давно знакомы. Когда в Гирине шло заседание по слиянию трех группировок, я тог да с ним не раз беседовал. Мой отец тоже был хорошо знаком с ним.

— К чему тут знакомые или незнакомые? Таким людям, как он, это безразлично. Как вы думаете? Да не забывайте — У Ичэн столь упрямый, что к нему на козе не подъедешь! Тщетной будет ваша попытка! — Пань очень старался отговорить меня от столь рискованного дела.

— У меня есть опыт, я же убедил командующего Юя в Аньту. Успел убедить Юя. Так почему же не попытаться привлечь на нашу сторону У Ичэна?

— Когда вы вели переговоры с Юем, у него был начштаба Лю Бэньцао. Это было, учтите, очень хорошей поддержкой.

— Такая поддержка найдется и в части У Ичэна. Там, если не ошибаюсь, работает секретарем Чэнь Ханьчжан. Начштаба Ху Цзэминь тоже наш подпольщик.

Но я, сделав такое заявление, как бы противоречил сам себе. Дело в том, что Чэнь Ханьчжан, о котором я столь страстно говорил как о надежной опоре, недавно прислал письмо, в котором просил решительной поддержки с моей стороны. В письме говорилось, что стали безнадежными его попытки решить проблему союза с командующим У силами лишь одного человека. Учитывая сложившуюся обстановку, Чэнь изложил свою просьбу: «Приезжайте сюда, товарищ Ким Ир Сен, Тогда вопрос может быть решен. Предлагаю организации как можно скорее принять необходимые меры». Об этом помнил, конечно, и Пань.

— Далеко еще до победы революции. Допустимо ли вам пойти на столь огромный риск? Прошу над этим основательно задуматься, — так настойчиво уговаривал меня Пань. — Самого себя прошу не считать личностью. Не забудьте: ошибетесь — станете вторым Ли Гваном. Пусть мы все умрем, пусть ляжем на поле костьми, но вы должны сохранить себя живым и до конца бороться во имя Кореи!

Слова Паня тронули самые чувствительные струны моего сердца. Но я никак не мог отказаться от большого искушения и надежды добиться успеха в создании совместного фронта борьбы.

После того как Пань уехал в уезд Хуньчунь, собрались в Ванцине представители партизанских отрядов уездов Восточной Маньчжурии. На собрании состоялось серьезное обсуждение вопроса о создании единого фронта. Главной повесткой дня была все также проблема союза с АСО. Так сказать, разговор сводился к тому, кто пойдет на переговоры в Лоцзыгоу, где сосредоточены части АСО, возглавляемые У Ичэном, Чай Шижуном, Ши Чжунхэном.

Я упорно настаивал на своем решении отправиться к месту сосредоточения частей АСО. Приняв мое предложение, собрание все же пришло к такому выводу: поездка возможна при условии, если меня будет сопровождать охрана в количестве примерно сотни партизан. Вот таким трудным оказался мой путь к У Ичэну.

Для ведения переговоров с У Ичэном нужно было прежде всего ознакомиться с положением дел в АСО через Чэнь Ханьчжана и Ху Цзэминя. Но Чэнь Ханьчжан, будучи секретарем У Ичэна и человеком прямодушным, замкнулся в четырех стенах кабинета, редко бывал в массах. Если бы он выходил на улицу и вступал в контакт с корейцами, то мог бы тем самым вызвать у других какие-либо подозрения. Несмотря на все это, я все же был уверен, что он постарается помочь мне, даже если это будет связано с риском для собственной жизни. Ведь раньше он состоял в той комсомольской организации, с которой я имел дело, и мы вместе давали в ту пору клятву верности.

Я написал письма Чэнь Ханьчжану и Ху Цзэминю, а потом У Ичэну и Чай Шижуну. Была изложена цель нашей поездки в Лоцзыгоу. Рядом с именем отправителя стояла большая четырехугольная печать, как при оформлении официального документа.

После отправки писем я с помощью революционных организаций Лоцзыгоу собирал сведения об отряде У Ичэна. Реакция намой послания была довольно хорошей. Подпольные организации Лоцзыгоу проинформировали нас о том, что солдаты АСО даже вывесили у въезда в городок транспарант с надписью: «Добро пожаловать, друзья из корейского антияпонского партизанского отряда!»

Я отправился в Лоцзыгоу со специально подобранными бойцами. Их было более ста человек. Действительно было очень торжественное зрелище, когда стройными рядами маршировал отряд наших бойцов. На всех ребятах была новая форма, несли новое оружие, новые кожаные сумки. Я ехал впереди отряда на своем белом коне.

По прибытии в Тайпингоу мы сделали специальное заявление о вступлении АНПА в Лоцзыгоу и направили связного в часть У Ичэна. Ожидая ответа, мы провели там первую ночь.

На следующий день мы получили информацию о том, что командующий У согласился провести переговоры в Лоцзыгоу. Сделать этот шаг ему очень помогло поручительство Чэнь Ханьчжана. Получив мое письмо, Чэнь рассказывал У Ичэну обо мне: мол, хорошо знаком с командиром Кимом, это очень добрый человек.

Выслушав его, У Ичэн спросил:

— Почему он тебе хорошо знаком? Он же коммунист. Значит, и ты стал коммунистом? Чэнь Ханьчжан ответил, что командир Ким его одноклассник, с тех пор мы и знакомы.

— Раз он твой одноклассник да к тому же добрый человек, то мне хотелось бы встретиться с ним и поговорить, как полагается, за обеденным столом. Разумеется, мы предприняли меры безопасности — расположили в селе ниже Тайпингоу одну роту из Хуньчуня, которая могла бы немедленно прийти нам на помощь, если АСО задержит наш отряд или же предпримет другие недружественные акции. С собой я взял только полсотни бойцов. Наши партизаны с развевающимся впереди красным знаменем, под звуки труб, торжественно вступили в городок Лоцзыгоу.

На встречу с партизанским отрядом вышел Чэнь Ханьчжан. Он проводил меня к руководству АСО. За Чэнем следовали еще двое: Чо Дон У к, призванный помочь мне во время переговоров, и связной Ли Сон Рим. Они были вооружены маузерами — в деревянной кобуре. В штабе нас ожидало немало адъютантов гоминьдановцев.

У Ичэн был мужчиной внушительных размеров, носил длинные усы. Раньше я много слыхал о нем. Говорили, что У Ичэн в общем-то человек с норовом: придут гости — он не поднимется с места, а беседует с ними, полулежа в кресле, покрытом тигровой шкурой, также полулежа берет чашку с чаем. Но в тот день, принимая меня, он изменил свой обычный ритуал. Нарушен был лишь один китайский обычай, согласно которому хозяин должен угощать гостя чаем. При первом знакомстве я вежливо произнес:

— Много отрядов из старой Северо-Восточной армии Чжан Сюэляна капитулировали перед японской армией. А ваша часть, господин командующий, продолжает сопротивление оккупантам из Японии. Это я высоко ценю как большое патриотическое дело.

Выслушав меня, У Ичэн улыбнулся краешком губ и тут же велел адъютанту принести чай.

— Я все знаю о вас. Слыхал, что вы, командир Ким, здорово воюете с япошками. Ваша армия малочисленна, но хорошо сражается с самураями. А у нас-то голов много, но мы не умеем так же славно драться с японцами, как вы. Мои люди сказали мне, что на плечах каждого вашего бойца новое оружие. Не хотите ли вы заменить несколько ваших винтовок на наши старые?

Наш диалог начался с такой приветственной речи У Ичэна, Она, если можно так выразиться, была очень деликатной и сдержанной, С одной стороны, он высказывал комплименты партнеру, с другой — втягивал его в торги по вопросу, на которые не готов был согласиться собеседник, и тем самым хотел как бы прощупать его душу. Присматриваясь к нему, я заметил, что У Ичэн — человек, изведавший вкус и сладкого, и горького, мастер дипломатии, змея подколодная. Не думал, что он, командующий фронтом, имеющий в подчинении тысячи человек, позарился на несколько штук винтовок нового образца и так бесцеремонно выпрашивал их у собеседника при первом же знакомстве. Что же тут заменять? Этакие новые штучки могу передать безвозмездно! — с охотой принял я его предложение, но вместе с тем продолжал гнуть свое: — Зачем прибегать к такой незавидной затее? Все делается проще — потреплешь японские войска-все получишь… Но если вы так просите, могу задаром дать вам такие вещи.

У Ичэн, поглаживая усы вниз, задал вопрос уже под другим углом зрения.

— Ну а теперь скажите: что из себя представляет эта ваша компартия? Вот он, мой Чэнь Ханьчжан, говорит, что компартия-то неплохая вещь. Но все же мне что-то не верится. Чжоу Баочжун тоже коммунист, он был у меня советником. Непонятно, что он делает, — все мешкал. Мне это не понравилось и я его скинул. Правда ли, что вы, коммунисты, рушите молельни?

— Зачем же нам рушить молельни? Такие слухи пускают люди недоброй души, чтобы переложить все грехи на коммунистов.

— Так, и вы, командир Ким, преклоняетесь перед молельнями?

— Я не собираюсь рушить молельни, и не преклоняюсь перед ними: они меня не касаются, А вы преклоняетесь, командующий У?

— Нет, я этого тоже не делаю.

— Значит, мы с вами два сапога пара: поклона не делаем, ни я, ни вы,

У Ичэн, не размыкая уст, улыбался легкой улыбкой, поглаживая усы. Точно так же, как и минуту назад.

— Пусть все это так. Слыхал, что вы, коммунисты, всеспите под одним одеялом, независимо от пола — и мужчины, и женщины, да и без разбору грабите чужое имущество. Это же правда?

У меня в голове молнией пронеслась мысль; успех наших переговоров зависит в решающей степени от этого момента; для формирования правильного понимания У Ичэном коммунистов следует ловко использовать брошенную командующим приманку.

— И это пропаганда, придуманная злоумышленниками. Некоторые люди, малознакомые с идеями коммунизма, наломали дров — без разбора конфисковывали у помещиков земли. Это факт, что они и сами не разобрались, кто же они такие — прояпонские прислужники или антияпонски настроенные. И мы во все не считаем их поступки правильными. Кстати, надо сказать о помещиках. Арендаторы умирают с голоду, а эти богачи смотрят на это сквозь пальцы, хотят лишь одного — самим жить на барскую ногу. Надо бы им дать арендаторам продовольствия хотя бы в знак доброты. Но не хотят — разве это морально оправдано? Зачем людям бунтовать, если помещики дают им продовольствие? Те, кто голодает, жить не могут — начинают бороться. Другого пути нет. По такой же причине в Китае в свое время — об этом, к сожалению, плохо знаю, — вспыхнуло восстание под девизом создания «тайпин тяньго» («государство великого благоденствия» — ред.).

В ответ У Ичэн утвердительно кивал головой.

— Вы, по-моему, правы. В стране волнения в разгаре, а богатые хотят только самим сытно питаться и жить в свое удовольствие. Это же мерзавцы!

Удовлетворенный таким поворотом разговора, я продолжал свою атаку.

— Ходят слухи, что все мужчины и женщины спят под одним одеялом. Эта нелепость придумана японцами, чтобы дискредитировать коммунистов. У нас в партизанском отряде много женщин, но я не помню ничего подобного. Когда полюбят молодые люди друг друга, конечно, могут пожениться. У нас соблюдается строгая нравственность в отношениях между мужчиной и женщиной.

— Так и надо. Значит, мужчины не позволяют себе возиться с одной женщиной поочередно?

— Конечно же! Таких морально чистых людей, как наши коммунисты, не найдешь на белом свете.

Итак, наш разговор достиг определенного рубежа. Теперь У Ичэн прекратил грубые, придирчивые нападки и даже начал называть меня «командующим Кимом».

— Вижу, вы, командующий Ким, хотите сделать из меня коммуниста, — расхохотался он.

— Не думаю из вас делать коммуниста, командующий У. Знаете, коммунист делается не по чьей-то указке. Но мне думается, что неплохо бы объединить наши силы, чтобы победить в битве с японскими империалистами.

Неожиданно У Ичэн нервно махнул рукой.

— Пусть мы будем бороться порознь, но сотрудничества с коммунистами не хотим, поняли?

— Но все-таки, когда не хватает сил, сподручнее воевать с япошками-то вместе.

— Все равно не буду получать помощь от коммунистов.

— Как же знать человеку, что будет с его судьбой в будущем? И еще не известно, как все сложится. Может быть, и вам придется получать нашу помощь…

— И это, видимо, так. Что станется с судьбой человека — даже бог не знает. А вот у меня к вам просьба, командующий Ким. Не хотите ли вы вступить в наше общество «Цзяцзяли»? По-моему, лучше бы состоять в нашем «Цзяцзяли», чем в компартии…

Вдруг, задав мне такой неожиданный вопрос, У Ичэн впился взглядом в мое лицо, явно злорадствуя, заметив, что я чуть-чуть заколебался.

Чего греха таить, в то время само слово «Цзяцзяли» повергло меня в растерянность. Да, командующий У неожиданно ошарашил меня столь загадочным «сюрпризом», что, если говорить правду, поверг меня даже в некоторую растерянность.

В переводе с китайского слово «цзяцзяли» означает одну семью. Это организация китайцев «Цинхунбан» (название тайных обществ «Синяя и Красная Артели» — ред.). Подобное общество создали китайские рабочие — строители водных каналов, а также бурлаки, которые, не вынеся жизненных тягот, выступили против императора. Говорили, что в этой организации не было граней между «моим» и «твоим». К тому времени это была очень внушительная структура.

После побратимства человек становился старшим или младшим братом. А в организации «Цзяцзяли», о которой шла речь, существовали только отношения между отцом и сыновьями. Не было такого случая, когда бы в него вступал тот или иной человек для того, чтобы стать отцом и приобрести сыновей. Наоборот, в него приходили те, кто нуждался в отцовском попечении, как сын.

Чем выше была «степень родства», тем внушительнее, правомочнее считалось общество «Цзяцзяли». Чтобы вступить в него, приходилось устраивать ритуальный обряд. По словам Ким Чжэ Бома (Ким Пхен), вступившего по нашему поручению в «Цзяцзяли» с 24 степенями родства, обряд этот был просто зрелищным. Так, новый член «Цзяцзяли» обязан был делать поклоны будущему «отцу» и старшим десятки, а то и сотни раз.

И вдруг командующий У предлагает мне вступить в такую организацию. Просто беда: откажусь — вероятно сорвутся с таким трудом налаживающиеся переговоры, соглашусь — тут же заставят бить поклоны Будде, что значит самому пойти на поводу у У Ичэна. При подготовке к переговорам мы не сумели предусмотреть подобного поворота событий. И тут у меня мелькнула мысль: все-таки надо как-то избежать прямого ответа на этот вопрос.

— Вместе с командующим У вступить в «Цзяцзяли» — это, думаю, великая честь. Но у нас есть свой порядок. Состоять в другой организации разрешается только с согласия парторганизации. Своевольничать никому не позволительно. Подождем до тех пор, пока не будет согласия парторганизации.

— Ха-ха! Оказывается, вы же не самостоятельный командующий, а, как говорится, «полукомандующий». У Ичэн, как бы немножко сожалея, бросил на меня внимательный взгляд.

— А теперь скажите, вы пьете, командующий Ким? — спросил он.

— Пить-то я пью, но не смею этого делать, даже когда очень хочется. Боюсь ошибиться в антияпонской борьбе.

— Ба! Неплоха, вижу, у вас компартия! С вами, командующий Ким, хочется сотрудничать. Но тут, честное слово, боюсь, как бы не заразиться идеями Маркса. Заниматься коммунистической пропагандой среди наших людей — это плохо.

— Об этом вам нечего беспокоиться, командующий. Мы не собираемся пропагандировать идеи коммунизма. Просто будем вести антияпонскую пропаганду!

— У вас есть компартия, но это, вижу, компартия барская!

Вы знаете, большой грех в том, что коммунисты Ванцина разоружили отряд комбата Гуаня. Что вы скажете об этом, командующий Ким?

— Что ж, тут ничего не стоит говорить. Это самая серьезная из всех ошибок. И мы в прошлом году беспощадно критиковали Ванцинский отряд особого назначения.

— Вы действительно справедливый военачальник, командующий Ким. А иные говорят: все дела коммунистов, от альфы до омеги, безошибочные. Как же это так?

— Коммунисты тоже люди. Они не застрахованы от ошибок. И я порой ошибаюсь. Ведь я не машина, а человек. Много занимаешься делами — бывает, ошибаешься. Поэтому мы прилежно учимся и совершенствуем собственное самовоспитание. Тогда меньше будет погрешностей, не так ли?

— Да так-то так. У бездельников, лодырей ошибок быть не может. Коммунисты занимаются многими делами. Это и мы признаем. Все-таки разговаривать с вами, командующий Ким, просто интересно. Прямота позволяет нам хорошо понимать друг друга,

Завершив такими словами переговоры, У Ичэн тепло взял меня за руки. Удача переговоров была вполне вероятной. На радостях У Ичэн добавил:

— Знаю, Чэнь Ханьчжан ваш друг, командующий Ким. Его ученость помогает мне. Без него я чуть ли не слепой с открытыми глазами.

У Ичэн спросил меня, знаком ли мне Ху Цзэминь. Отвечу положительно — может узнать о наших прежних связях. И мне пришлось ответить: «Не знаю». У Ичэн тут же вызвал к себе Ху Цзэминя и задушевно представил меня: — Вот перед тобой командующий Ким Ир Сен. Познакомьтесь друг с другом.

Я и Ху Цзэминь вынуждены были поздороваться согласно правилам приличия, как будто никогда не были знакомыми. Чэнь Ханьчжан подсказал, что У Ичэн очень редко вызывает к себе своих доверенных помощников и представляет их гостям. Чэнь заявил, что я могу быть уверен в удаче сегодняшних переговоров.

В тот день мы с У Ичэном договорились создать постоянный аппарат совместных действий-объединенную канцелярию антияпонских отрядов, которая выполняла бы роль координатора в поддержании постоянных связей между АНПА и китайскими антияпонскими отрядами, в осуществлении совместных действий армий обеих сторон. Мы обсудили и вопрос о составе аппарата.

Сопредставителями канцелярии со стороны китайского антияпонского отряда был избран китаец Ван Жуньчэн, со стороны нашего партизанского отряда — Чо Дон Ук. Было решено разместить канцелярию в Лоцзыгоу близ штаба командующего У Ичэна.

В тот день У Ичэн устроил для нас роскошный обед. Чэнь Ханьчжан шептал мне на ухо, что это явный признак особого расположения. Беседа на обеде прошла также в теплой обстановке.

Когда разговор шел о японской оккупации Маньчжурии; черные брови У Ичэна грозно сдвигались на переносице, а на лице появлялось выражение гнева и скорби. Он искренне возмущался тем, что Тун Шаньхао зверски убил Ли Гвана.

— В общем-то эти сволочи, не что иное, как свора местных бандитов. Они, инородные, расходятся с нами. Тот самый Тун Шаньхао стал прихвостнем самураев! Как же так можно? Эти гады достойны небесной кары за все пакости, которые они совершили по отношению к отряду командующего Кима. Позорно и стыдно, что среди китайцев оказался такой злодей.

Слушая его, я еще раз смог оценить незаурядные личные качества командующего У. И, естественно, был доволен результатами переговоров и радушным приемом У Ичэна.

Факт, что У Ичэн любил поважничать, а что касается идеологических воззрений, то он не выходил за рамкигоминьдановских представлений. Но это не стало для нас существенной помехой. Главное — в том, что он отличался твердой волей к сопротивлению японским оккупантам истремлением к спасению отечества. Если бы мы ставили все в зависимость от идеологии, классовой и национальной принадлежности, копались бы только в недалекости партнеров, то не смогли бы добиться сотрудничества с ними. Мудрый замысел о совместном фронте позволил нам не считаться с подобными ограничениями.

В тот день я сообщил в Сяованцин: «Сотрудничество с командующим У идет на лад, теперь дело за Чай Шижуном. В ближайшее время пойду на переговоры с ним; в целях создания единого фронта понадобится операция по нападению на крупный город, такой, как уездный центр Дуннин; предлагается тщательно провести подготовку к рейду в любое время».

Так мы добились успехов во время первых контактов с У Ичэном. Потом мы немедленно приступили к работе по вовлечению в антияпонский объединенный фронт части Чай Шижуна — самых упорных, твердолобых сил АСО. Чэнь Ханьчжан тоже беспокоился: командующий У, по-видимому, не будет капризничать, теперь дело за командующим Чаем. Стоило бы подумать, как избавиться от влияния интригана Ли Чхон Чхона. Под рукой командующего У находились вооруженные силы примерно на уровне одной бригады, а часть командующего Чая численно намного превышала эти силы.

Я предложил Ли Чхон Чхону начать переговоры. Но он отказался от моего предложения и, наоборот, подбивал Чай Шижуна разоружить коммунистическую арм ию. Но осуществлению сценария его заговора противился даже сам Чай Шижун, который раньше безусловно согласился с предложением Ли Чхон Чхона. Чай отклонил план Ли: «Мол, командующий У Ичэн лично пригласил к себе командира Кима исам устроил для него обед; к тому же командир Ким привел с собой боевой Ванцинский отряд, так что при малейшей оплошности грянет большая беда». Ли Чхон Чхон настолько сильно раздувал антикоммунистический психоз, что мы даже не смели приблизиться к порогу Чай Шижуна.

Единственный путь решения проблемы — оторвать часть Чая от У Ичэна, который пошел на сотрудничество с нами. Дело заключалось в том, чтобы держать под нашим влиянием бригаду Ши Чжунхэна — стержневой отряд командующего У. Если нам удастся убедить комбрига принять наш план, то мы могли бы еще более закрепить наши первые успехи, достигнутые на переговорах с У Ичэном.

Мы поинтересовались личным составом бригады — выяснилось, что в ней в общем-то преобладали выходцы из «низших» слоев общества. Я слышал также, что сам Ши Чжунхэн с девяти лет работал в помещичьей усадьбе — пас свиней, а потом, чтобы добывать средства к существованию, оделся в военный мундир. Служил он в сухопутных войсках Гирина под командованием Ван Дэлиня, а после событий 18 сентября состоял в Армии спасения отечества. Вначале был командиром взвода, затем омандовал ротой, полком, а вот теперьстал хозяином бригады. Он был профессиональным военным, искушенным солдатом.

Я в тот же день, заручившись рекомендацией Ху Цзэминя, немедленно отправился к Ши Чжунхэну.

Я попросил комбрига уделить нашей встрече с ним некоторое время. Он без всяких внешних формальностей, отодвинув все дела на задний план, принял меня. Комбриг тепло относился ко мне как к своему другу. «У нас сегодня праздник, — говорил он, — в нашу часть приехал командир Ким — тот самый, кто здорово бьет самураев». У него не было ни антикоммунистической психологии, ни замашек реакционной военщины. Комбриг был очень скромным, простым и вежливым человеком.

Ши Чжунхэн сказал, что отряд командира Кима одерживает победу за победой в сражениях с японской армией и что это гордость не только корейцев, но и всего народа Восточной Маньчжурии. К тому времени мы в боях в Цзяпигоу, Ляншуйпюаньцзы и в других боевых операциях нанесли ощутимые удары по японским захватчикам. Хотя газеты хранили упорное молчание, весть об этом довольно широко распространилась в Цзяньдао. К моему удивлению, Ши Чжунхэн хорошо знал об этих боях, о наших успехах в боевых операциях.

Я предложил Ши Чжунхэну совместными силами бить врага уездного центра Дуннин. Моя идея получила полную поддержку. — Я давно хотел иметь на соседнем фланге сильную дружественную армию, такую, как партизанский отряд командира Кима. С сегодняшнего дня мы с вами братья. Враг командира Кима — мой враг, ваш друг — мой друг.

Комбриг и я крепко обнялись друг с другом, что было поздравлением друг друга с успешным завершением наших переговоров. После этого суровые боевые дела соединяли нас кровными узами, мы стали братьями и соратниками. Наша дружба с ним неизменно продолжалась во весь период — от назначения его командиром 2-й отдельной дивизии до гибели в одном из боев.

В результате переговоров в Лоцзыгоу самый крупный «риф» в океане антияпонской революции был ликвидирован. Если сотрудничество с командующим Юем стало исходной точкой совместного фронта, то переговоры с У Ичэном послужили историческим шагом в наращивании первых успехов в масштабе всей Восточной Маньчжурии. Они были великолепным событием, которое положило конец бессмысленному противоборству и кровопролитию корейской и китайской наций, начатым со времени восстания 30 мая и Ваньбаошаньского инцидента, и которое привело могучие течения сопротивления марионеточному Маньчжоу-Го и Японии в одно огромное русло.

На переговорах с У Ичэном и Ши Чжунхэном мы вновь убедились в истине: совместный фронт может осуществляться только при наличии могучих собственных сил. Если бы мы не сумели столь ярко продемонстрировать собственные реальные военные силы в походах в Южную и в Северную Маньчжурию в 1932 году, а затем в крупных и малых боях 1933 года, главным образом, в Ванцине, если бы мы не сумели превратить свой партизанский отряд в всепобеждающую, несокрушимую стальную армию, то У Ичэн, пожалуй, даже глазом не повел бы в нашу сторону, не пустил бы даже на порог своего дома. Сотрудничество с ним осуществлялось столь успешно благодаря тому, что нашисилы были могучими и что морально-политические качества у нас превосходили качества бойцов Армии спасения отечества. Не последнюю роль сыграл наш пламенный патриотизм, интернациональное братство, глубокая вера в правоту своего дела. Эти качества не могли не вызвать симпатии у командующего У.

С той поры, когда было осуществлено сотрудничество с Армией спасения отечества, у меня утвердился девиз: самым лучшим средством для создания единого фронта являются собственные силы; не выковав этих сил, невозможно в борьбе создать ко алициюс любыми дружественными войсками и сторонами. Руководствуясь этим тезисом, я всю жизнь вел неустанную борьбу за укрепление субъекта революции. С инициативой надета на уездный центр Дуннин согласились и У Ичэн и Чай Шижун. В Лоцзыгоу мы организовали объединенное заседание с У Ичэном, Ши Чжунхэном, Чай Шижуном и другими командирами АСО, на котором были разработаны конкретные оперативные меры для проведения предстоящих боевых действий. Потом мы вновь направили письмо штабу в Ванцине.

После переговоров с У Ичэном и успешного рейда в уездный центр Дуннин наше имя стадо широко известным в партизанских отрядах и частях АСО Восточной Маньчжурии, серди всех сил, сопротивляющихся марионеточному Маньчжоу-Го и Японии. В процессе сотрудничества с У Ичэном мы до мозга костей прониклись идеей укрепления единого фронта, хорошо понимая, что она действительно служит неизменной жизненной артерией, главным звеном в развитии антияпонской революции в целом.

И после того, как я, покинув Цзяньдао, переместил поле своей деятельности в район Чанбая, мне не без волнения вспоминались дни сотрудничества с У Ичэном. В то время У Ичэн, принадлежащий к Объединенной Северо-Восточной антияпонской армии, базировался в районе Фусуна и воевал на одном из наших флангов. Вестьотом, что У Ичэн находится рядомс нами, воскрешала в моей памяти прежние дружеские чувства, которые нас связывали в дни общей борьбы.

Я, взяв с собой более сотни партизан, углубился в лес, что был восточное Сигана. Там располагался секретный лагерь части У Ичэна.

На этот раз У Ичэн выбежал из штаба и с распростертыми руками обнял меня. Мы так горячо обнимали друг друга, как будто вновь встретились друзья детства через десять-двадцать лет.

Когда моей щеки коснулись колючие усы командующего У, пропитанные пороховым дымом, меня охватило огромное волнение. Я неожиданно почувствовал, что подступает горячий комок к горлу. Мне самому было непонятно, почему так взволновала мое сердце встреча с этим китайским военачальником, страдавшим наличием солдатского упрямства и сильным чувством самолюбия. Да, действительно это была необычная дружба, выкованная на поле брани. На меня произвели глубокое впечатление искренность и радушие командующего У, который независимо от того, что мы были гражданами разных стран, от различия наших возрастов, относился ко мне как к своему родному брату.

На свете, наверное, нет более искренней, более горячей и прочной дружбы, чем та, что сложилась под градом пуль и разрывами снарядов. Вот, пожалуй, почему дружба между самыми близкими людьми называется боевой.

Теперь у У Ичэна не было видно ни тени чувства превосходства и горделивости тех прошлых дней, когда он, развалясь в кресле, покрытом тигровой шкурой, острым орлиным взглядом взвешивал цену личных качеств прибывшего к нему человека. В нем я видел не столько «лихого героя в зеленом лесу», распоряжавшегося судьбами тысяч своих подчиненных, сколько простого мужика, деревенского жителя. К моменту этой нашей встречи он несколько постарел, осунулся. Да и блеск глаз был не тот, что прежде.

Два дня оставался я в тайном лагере У Ичэна. При нашем прощании У передал мне сто человек своих подчиненных. На мое стеснение он, как будто сердясь, сказал:

— Конечно, не думаю, что у вас, командующий Ким, чегото нет или не хватает. Но вы сейчас готовитесь к большому бою. Значит, я как ваш друг обязан чем-то помочь вам. Эти сто человек должны быть не под моей, а под вашей рукой, командующий Ким. Недаром поговорка гласит: «И стебли лежачей полыни выпрямятся в зарослях конопли».

После этого мне не довелось больше встретиться с У Ичэном. В конце того года до меня дошла весть, что он передал другому командиру свою часть, отправился в СССР. Так у меня и оборвалась с ним связь. Больше я не получал о нем ни одной весточки.

У Ичэн не был временным попутчиком, который на короткий промежуток времени был нам нужен, когда мы приступили к великому делу создания совместного фронта борьбы. Это был незабываемый боевой друг, с которым мыстояли плечом к плечу в бою и вместе прошли сквозь огненную завесу под градом пуль. Как прожил он вторую половину своей жизни, как провел последние минуты жизни — никому неизвестно и поныне. Неоткуда взять достоверные известия.

Если он до последнего дыхания был верен идеалам патриотизма, любви к своему народу, то я был бы счастлив в этом убедиться.