6. Вместе с Армией спасения отечества
6. Вместе с Армией спасения отечества
В дни пребывания в Люхэ я направил своего связного к Ли Хон Гвану и Ли Дон Гвану в район Паньши, чтобы установить связь с ними. В ту пору, когда мы возвращались из южноманьчжурского похода, они тоже целиком отдавались партизанской деятельности. К сентябрю 1932 года вооруженное Красное ополчение (оно и называлось тхагудэ — отряд охотников за собаками), организованное ими после события 18 сентября для ликвидации прислужников прояпонских организаций, таких, как общество Поминхвэ, было реорганизовано в Паньшискую рабоче-крестьянскую добровольческую армию. Она состояла из корейских юношей, закаленных и проверенных в различных формах массовой борьбы, таких, как захват продовольствия, ликвидация прислужников, приобретение оружия и антияпонские восстания. Начиная с лета 1932 года, Ли Хон Гван и Ли Дон Гван вели борьбу за создание антияпонского партизанского района.
Они особенно отличались в ликвидации прислужников, и из уст в уста передавалось много разговоров о них.
Мне хотелось встретиться с ними не из желания просто нанести им протокольный визит и ознакомиться с ними за то, что они являлись хозяевами Южной Маньчжурии. Главная цель — обменяться с ними мнениями и достичь понимания друг друга. Первым делом захотелось обменяться с ними боевым опытом.
Далее, меня интересовали их взгляды и позиция относительно перспектив корейской революции. Мне хотелось бы изложить им свои взгляды и позицию относительно очередных задач, стоявших перед корейскими коммунистами, и узнать их мнения на этот счет.
Самое главное — обменяться с ними мнениями по практическим вопросам: как корейским коммунистам, разрозненно начавшим вооруженную борьбу в различных районах Маньчжурии, установить взаимные связи, как согласовать действия с соседними частями, каким образом осуществить взаимную помощь, сотрудничество и взаимодействие в операции. Хотелось бы обменяться такими мнениями и с Ким Чаком, Чвэ Ён Гоном, Ли Хак Маном, Ли Ги Доном, Хо Хен Сиком в Северной Маньчжурии. Южную и Северную Маньчжурию можно было назвать нашими соседями и в то же время флангами. Как обеспечить взаимодействие с соседом — это было важным звеном, рычагом, оказывавшим серьезное воздействие на развитие вооруженной борьбы в целом.
Связной вернулся в отряд из Паньши, когда мы прибыли из Хайлуна в Мэнцзян и расположились на ночлег. Он доложил, что Ли Хон Гвана и Ли Дон Гвана на месте не было: они ушли на местные операции, и он оставил мое письмо в местной подпольной организации.
Отложив на задний план встречу с ними, я стал развертывать в Мэнцзяне активную военно-политическую деятельность. Генеральная цель нашей работы здесь — приобрести оружие и расширить наши ряды. Для этого необходима была не только активная политическая работа, но и военно-дипломатическая деятельность.
Мэнцзян имел несколько благоприятных условий для достижения такой цели. Среди чиновников Мэнцзяна было много наших однокашников по Юйвэньской средней школе в Гирине. Если судить их по уклонам, то они раньше были такие, которые как книгоеды, не относились ни к левому, ни к правому крылу, не участвовали ни в каком политическом движении, а учились только покорно, с головой уходя в учение. А теперь реальная власть Мэнцзяна находилась в их руках. После окончания средней школы они работали в уездном ведомстве гоминьдановского режима. А когда Япония начала агрессию в Маньчжурии, они вступили в Армию самообороны и каждый занимал в ней важный пост.
В Мэнцзяне был и представитель Главного командования Армии самообороны Тан Цзюйу, ставка которого была в районе Тунхуа. Если с помощью однокашников провести удачные переговоры с тем представителем, то могла бы представиться возможность приобрести оружие. Приняв на учет такие обстоятельства, мы решили оставаться в Мэнцзяне и вести активную работу с Армией самообороны.
А комсостав нашего отряда в то время не проявлял особенного интереса к работе с Армией самообороны. Большинство комсостава считали риском контакт с Армией самообороны. Они утверждали: «Во взглядах разошлись и даже с корейцем Рян Сэ Боном, соотечественником от одних предков, и сорвались переговоры. А этого еще не хватало, и работать с Армией самообороны для приобретения оружия? Это никак не осуществимое дело! Ныне Армия самообороны находится в состоянии развала. Говорят, в иных ее отрядах сидят японские военные инструкторы, затевают интриги для ликвидации коммунистов. Сам командир отряда хочет попасть в такую западню? Нет, мы не согласны».
Я сказал им:
— Не стоит так сильно беспокоиться о том, что внутри Армии самообороны сидят японские военные инструкторы. Если они имеют щупальца и зондируют ими, коммунист ты или нет, то у нас есть своя дерзость, — незаметно для них проникнуть в командование Армии самообороны и убедить ее верхушку в своих идеях. А что касается состояния развала Армии самообороны, то это может служить благоприятным условием для нас, поможет нам легко добиться своей цели. Они сочтут лучшим передать оружие нам, ведущим антияпонскую борьбу, чем бросать его или передать япошкам или местным бандитам. С таким упорным командующим Юем мы сошлись во мнениях и пошли на сотрудничество, а почему же не склонить на свою сторону Армию самообороны?
Тогда командиры сказали так: «Успех на ваших переговорах с командующим Юем — это совершенно невероятная случайность. Такая бывает почти раз из тысячи случаев. Не будь там Лю Бэньцао, переговоры не прошли бы успешно. Надо еще подумать: пойти ли в отряд Армии самообороны или нет».
Снова обращаясь к ним, я сказал:
— Не взяться за дело, сидеть в четырех стенах и заниматься только разговорами, разбирая, кто прав, кто виноват, — это не качества коммуниста. Разумеется, факт, что мы пользовались большой помощью Лю Бэньцао при легализации партизанской армии. Однако рассматривать тогдашний успех как чистую случайность, это не научное толкование. Если бы мы не проявляли инициативу, чтобы наладить отношения с Армией спасения отечества, то и Лю Бэньцао не мог бы заступиться за нас. Дело в том, с какой дерзостью и с какой инициативой возьмемся мы за дело.
Не без труда, конечно, но все же уговорить командиров мне удалось. А затем я вместе со связным направился к командованию Армии самообороны.
Ее казармы были битком набиты солдатами. А в ворота нескончаемой вереницей заходили подводы с военными материалами.
У ворот часовой остановил нас и по шаньдунскому акценту спросил:
— Кто вы?
Этот темноглазый часовой внимательно прощупывал своим пристальным взглядом не наши лица, а наше партизанское обмундирование и пятиконечную звезду на головном уборе, которые совершенно отличались от обмундирования Армии самообороны.
Я ответил ему на китайском языке, несколько подражая шаньдунскому акценту:
— Мы из Аньту, отряд особого назначения Армии спасения отечества. А я командир отряда Ким Ир Сен. Мне надо видеть вашего командующего. Проводите нас к нему, пожалуйста!
— Ким Ир Сен? Если отряд особого назначения Ким Ир Сена, это и есть коммунистический?
Второй часовой, солдат с ярко изрытым оспинами лицом, бормотал про себя мое имя и смотрел на меня недоумевающими глазами. Видимо, он услышал где-то, что отряд Ким Ир Сена и есть отряд коммунистический, и запомнил это.
— Наш отряд особого назначения подчинен командующему Юю! Разве ты не знаешь командующего Юя?
И я стал грозно выпытывать его. Тогда часовой с оспинами, показывая большой палец, ответил:
— А-а! Командующий Юй! Знаю его. Его отряд взял в трофеи японский пулемет в Наньхутоу. Командующий Юй — большой человек!
Так, в конце концов, проявила эффект «визитная карточка» отряда особого назначения командующего Юя. Там, где были китайские антияпонские отряды, проявляла эффект его «визитная карточка». Поэтому каждый раз, когда мы совершали поход, так себя и называли: «корейский отряд особого назначения Армии спасения отечества», чтобы избежать столкновений с антияпонскими отрядами.
Спустя некоторое время первый часовой, говоривший с шаньдунским акцентом, сходил в казарму. Вместе с ним вышел солидный мужчина. Воины Армии спасения отечества того времени носили старое обмундирование, в каком ходили войска Чжан Сюэляна. Однако офицер, только что появившийся у ворот вместе с часовым, как ни странно, был в гимнастерке с короткими рукавами, в коротких брюках, едва закрывающих ноги до колен, и в текстильной обуви. Его волосы лоснились от масла.
— О, кого я вижу! Это не заведующий Ким Сон Чжу?!
Это был Чжан, однокашник по Юйвэньской средней школе, которого в школе вместо имени обзывали по кличке — «верзила Чжан». Когда он называл меня заведующим, это он имел в виду должность заведующего библиотекой, кем я был, когда учился в этой школе. И в ученические годы Чжан всегда звал меня «заведующий Ким» или «заведующий Сон Чжу», относился ко мне по-дружески.
Мы радушно взяли друг друга за руки, некоторое время обменивались воспоминаниями о прошлых ученических годах. Если подсчитать годы, эта встреча с ним состоялась через три года. Я раскаивался в том, что после выхода из тюрьмы так поспешно покинул Гирин, не простившись с товарищами по учебе. Во всяком случае это казалось неизбежным. То было время, когда я был обуян одной думой и решимостью пожертвовать всеми личными интересами во имя революции. Но, бывало, моральная «задолженность» — я оставил Гирин, не простившись с учителями и товарищами по учебе, — порой не переставала терзать меня, оставаясь тяжелым камнем у меня на душе.
При встрече с ним снова восстанавливались в памяти не только различные картины периода учебы в Юйвэньской средней школе, которые, казалось, давно исчезли за далеким горизонтом, но и романтические ученические настроения, изведанные в те годы. Мне казалось, что я стою не во дворе казармы, где отовсюду доносится скрип военной обуви, а в цветущем саду Юйвэньской средней школы, где стоит приторный запах сирени. Выйди вот за ворота казармы, взявшись за руки с Чжаном, и дорога, казалось, поведет нас на сопку Бэйшань, на берег реки Сунгари, где можно освежиться речной прохладой.
Это была необычайная тоска по школе, которая теснилась на душе.
Чжан фамильярно, как в ученические годы, беря под руку и порою заразительно хохоча, провел меня в свою комнату.
— Очень жаль, что на выпускной фотографии нет твоего лица, заведующий Ким! — так начал свой рассказ Чжан, предлагая мне стул. — Когда мы, выпускники, снимались, все ребята напоминали твое имя. Если ты, Ким, не прекратил бы учебу, то получил бы награду как отличник номер один. Так тебя заманила революция, чтобы отказаться учиться?
Улыбаясь, я ответил ему в шутку:
— Да, ничего не скажешь! Ты тоже не стерпел такого соблазна! И вот я вижу перед собой такого офицера с маузером, офицера Армии самообороны.
Слушая меня, Чжан хлопал глазами и мягко ударял по тыльной стороне моей руки.
— Да, ты прав. До 18 сентября мы были обывателями, ничего не знали, что творится в мире. А вот Япония ринулась в Маньчжурию, только тогда мы и очнулись.
— Слушай, что я тог да сказал! Человек, говорил я, не может жить вне политики. Помнишь?
— Тогда, честное слово, все пропустил мимо ушей. Ситуация все меняется, и то круто и резко. Отчего — сам не знаю. Как будто по всей Маньчжурии пронесся сумасшедший вихрь. Просто ужас!
И я подумал, что Чжан точно оценил обстановку.
Водоворот истории на арене Маньчжурии породил удивительные события, на что люди просто ахнули. Калейдоскоп перемен оставил роковые следы зигзагов и перипетий в судьбах людей. Так, сам Чжан несколько лет назад лелеял мечту изучать историю в Пекинском университете. И вдруг он увидел, как японские вояки проглатывают Маньчжурию. Чжан бросил радужную мечту быть историком и без колебания стал в ряды Армии самообороны…
Теперь о моем учителе Лю Бэньцао. В стенах школы он как «ученый в кабинетной тиши», — такая дана была ему репутация, — любезно объяснял своим ученикам пасторальные и мирные эмоции строк поэзии Ду Пу[27]. Спрашивается, кто мог представить себе, чтобы такой тихий человек стал начальником штаба Армии спасения отечества и прорывается сквозь завесу огненного дыма?
— Слушай, заведующий Ким, событию 18 сентября я «обязан» своим офицерством. Видишь, каким я стал, — храбрый мужчина в мундире! — горько усмехнулся мой собеседник.
— В военной форме ходишь не один ты. И я стал воином и докатился вот до Мэнцзяна! Теперь мы с тобой вот так судим о ситуации как друзья со школьной скамьи и как люди военные. Какая великолепная судьба нас связала!
Он ответил, что всем этим мы «обязаны» япошкам и оттого люди, казалось бы, поумнели.
Оказалось, в Мэнцзянском отряде Армии самообороны было, кроме Чжана, еще несколько одноклассников Юйвэньской средней школы. Вечером того дня я долго разговаривал с ними. Этим разговором я просто был доволен. Раньше они, отгородив себя барьером от политики, лелеяли мечту сделать блестящую карьеру и прославить свое имя, а теперь во все горло осуждают Японию и высмеивают Чан Кайши как «величайшего урода» китайской нации.
До темной ноченьки мы советовались и о совместных действиях АНПА и Армии самообороны. Мои друзья со школьной скамьи, находившиеся в руководстве Армии самообороны, приветствовали сотрудничество с нашим отрядом.
Итак я без особого затруднения смог проникнуть в часть Армии самообороны и встретиться с представителем Главного командования армии в Мэнцзяне.
Однажды по просьбе Чжана мне довелось выступать перед командным составом Армии самообороны. С ним был и представитель Главного командования армии.
Свою речь я начал энергичным призывом: «Солдаты и офицеры! Пойдемте вместе с нами!»
И продолжал: «Армия самообороны и АНПА должны стараться действовать совместно. То, что приклеивают к АНПА ярлык „коммунистическая“ и враждебно относятся к ней, это только мешает сопротивлению японским империалистам и помогает Японии…
АНПА и Армия самообороны обязаны помочь частям Армии независимости корейцев и образовать с ними совместный фронт. Японские империалисты хотят сеять рознь между народами Кореи и Китая, использовать возможные противоречия между ними в свою пользу и ослабить силы обеих сторон. Таким образом они пытаются осуществить свое господство. Нам нужно сохранять повышенную бдительность в отношении этих коварнейших происков…
Армия самообороны должна своими советами убеждать и уговаривать отряды Дадаохуэй, Хунцянхуэй и другие гражданские вооруженные силы и местных бандитов, чтобы они не убивали и не грабили ни в чем не повинных корейцев и китайцев, активно припривлечь их к участию в антияпонской борьбе. Пусть все гражданские вооруженные отряды — и большие и мелкие — объединятся в антияпонские силы за спасение отечества!..
Придется сказать и о пороках некоторых антияпонских отрядов. Они, перепуганные „могуществом“ японских войск, отступают во Внутренний Китай или капитулируют. Запомним, что сложить оружие и прекратить борьбу на полпути — это путь к самоубийству!..»
Так можно резюмировать мою речь в общих чертах.
На мое слово горячо откликнулись командиры Армии самообороны.
Выслушав мою речь, представитель Главного командования передал нам десятки единиц оружия.
В Мэнцзяне мы находились месяца два. Под защитой Армии самообороны мы проводили массово-пропагандистскую работу, боевую и политическую подготовку и пополняли свои ряды хорошими молодыми людьми. Когда мы отправлялись из Аньту, в нашем отряде было не более 40 человек, а здесь уже насчитывалось около 150. Ходили слухи: «Ким Сон Чжу выступает с большим отрядом». Да, из Мэнцзяна и прилегающих к нему районов нескончаемым потоком приходили к нам молодые люди и просили принять их в отряд. В Мэнцзяне мы действовали так свободно, будто у нас была власть в руках.
Мы послали в Аньту связного, чтобы узнать о положении дел на местах. Доложили, что положение в Восточной Маньчжурии тоже было превосходно. Связной принес нам письмо Ким Чжон Рёна. В письме говорилось, что силы нашего отряда в Аньту значительно выросли и что в Ванцине, Яньцзи и Хуньчуне также созданы партизанские отряды численностью более чем 100 человек в каждом.
И я решил перенести поприще нашей деятельности в Ванцин — середину Восточной Маньчжурии, где партизанская борьба начала переходить из стадии зародыша в стадию активизации, соединить там наши силы с отрядами разных уездов и в более крупном масштабе развернуть вооруженную борьбу. Один из серьезных уроков, извлеченных нами в ходе южноманьчжурского похода, состоял в том, что на данном этапе, когда силы партизанского отряда пока еще слабы, более выгодно и более эффективно бороться, опираясь на определенный пункт действия.
Наш маршрут был таков: из Мэнцзяна прямо в Аньту, минуя Фусун. По дороге отряд не раз сталкивался с бандами разбойников и группами дезертиров антияпонских отрядов. Они, завидуя нашему оружию нового образца, пытались силой захватить его у нас. Нам не раз приходилось преодолевать опасные моменты.
В такое время перед нами, откуда ни возьмись, появился добрый старик, словно сказочный буддийский святой. Раньше он был причастен к Чхамибу. Этот старый проводник благополучно провел нас до Лянцзянкоу прямой горной тропинкой. Поход по горам явился для нас большой закалкой и одним из звеньев подготовки к предстоящей продолжительной партизанской борьбе.
Когда мы собирались в Лянцзянкоу тронуться в путь, к нам прибыла главная сила полка, подчиненного командующему Юю. Полк называли частью Мэна. С полком приехал и Чэнь Ханьчжан, секретарь комполка Мэна.
Увидев меня издали, он с протянутыми мне руками радостно подбежал ко мне с бодрыми восклицаниями.
— Сон Чжу! Как давно мы не видались!
Он обнял меня, и мы закружились на месте, будто встретились через добрые десятки лет.
После переговоров с командующим Юем в Аньту я не встречался с Чэнь Ханьчжаном. Этой разлуке было не более трех месяцев, а он смотрел на меня таким полным чувства дружбы взглядом, что ему эти три месяца, видимо, представлялись как бы три года или даже три десятка лет.
Конечно же, и я был охвачен несказанной радостью. Обоим казалось, что эта наша встреча состоялась каким-то чудом после довольно долгой разлуки. Во всей жизни человека три месяца — это словно капля в море, но и мне казалось, что за эти три месяца прошли долгие годы нашей жизни.
Говорят: много будет зигзагов и переживаний в жизни — и время будет казаться долгим. Думаю, что это верное изречение.
Чэнь Ханьчжан представил меня командиру полка Мэну и продолжал:
— Мы не знали, где твой отряд, Сон Чжу. Спрашивали во многих местах. Слыхали, будто вы вернулись из Южной Маньчжурии, а куда — неизвестно. А тут долетела до нашей части такая весть: в Лянцзянкоу коммунистические войска Кореи начали объединяться с отрядом Армии независимости.
— Спасибо, товарищ Чэнь! И я тоже очень хотел повидаться с тобой. Ну, а какими же судьбами ты-то в Лянцзянкоу оказались?
— Ван Дэлинь отдал приказ: действовать здесь до весны следующего года. А что? Быть вместе с нами здесь не хочешь? Скажем, хотя бы на определенное время.
То же самое предложил мне и Мэн, выслушав Чэня.
Я с удовольствием принял их предложение. Если мы будем здесь вместе с частью Мэна, то, думалось, можно было бы еще более укрепить сформированный совместный фронт с Армией спасения отечества.
Часть Мэна раньше состояла в регулярных войсках Чжан Сюэляна, а потом, подняв военный бунт, отделилась от них. Поэтому она была вооружена современными видами оружия и боевой техники. У них были и пушки, и пулеметы. Боеспособность части была высокая. Ее нельзя было даже и сравнивать с остальными отрядами Армии спасения отечества, вооруженными несколькими винтовками, мечами да копьями. В Лянцзянкоу часть Мэна надежно охраняла нас, АНПА.
В то время большинство антияпонских отрядов Маньчжурии либо разлагались перед мощным наступлением японских войск, либо, сложив оружие, действовали под дирижированием японцев. Среди Армии спасения отечества все-таки не сдалась и осталась большой силой часть Ван Дэлиня. Но и эта часть начала отступать в Дуннин в восточный край Маньчжурии и на территорию Советского Союза, куда еще не доходит огонь японских войск. Процесс крушения бессильных антияпонских отрядов вызвал у многих наших военно-политических кадров недоверие к ним. Одни говорили: теперь шатание и хаос в китайских антияпонских отрядах стали неодолимыми и, значит, сформировать с ними совместный фронт бесполезно. Другие утверждали: надо порвать связи с этими бесперспективными антияпонскими отрядами и АНПА должна одна сражаться с противником. И то и другое было весьма опасным, непозволительным способом мышления.
Отказ от совместного антияпонского фронта означал бы оттолкнуть на сторону врага огромные вооруженные силы численностью в десятки тысяч человек, идти в ногу с тактикой японских империалистов, пытающихся разгромить антияпонские отряды в отдельности.
Исток колебания и непоследовательности этих отрядов берется, конечно же, из классовой ограниченности их руководства — верхушки, но эти пороки порождены, главным образом, чувствами страха перед противником. Чтобы предотвратить колебания и крушение антияпонских отрядов, нужно было еще активнее проводить работу с ними и в то же время вселить в них веру в победу на практике боевых операций.
Исходя из такой реальной актуальности, мы в Лянцзянкоу провели два заседания антияпонского солдатского комитета. В них приняли участие Чэнь Ханьчжан, Ли Гван, Ху Цзэминь и Другие политработники, направленные в части Армии спасения отечества, а также военно-политические кадры из уездов Восточной Маньчжурии. На этих заседаниях были обсуждены меры по Налаживанию работы с антияпонскими отрядами.
На них проинформировали о ходе работы с отрядами Армии спасения отечества, обменялись опытом в этом направлении, проанализировали и обобщили настроения и тенденции действий в антияпонских отрядах.
Участники заседаний констатировали, что абсолютное большинство антияпонских отрядов, отказавшись от сопротивления, продвигаются в безопасные районы или, капитулировав перед врагом, превратились в реакционные войска. Поэтому японская армия, не встретив никакого сопротивления, расширяет оккупированную ею территорию. На собрании подчеркивалось, что нужно нанести удары японским войскам и поднять боевой дух патриотически настроенных бойцов и народа. Было решено с этой целью совершить рейды в уездные центры Дуньхуа и Эму во взаимодействии нашего отряда, частей У Ичэна и Мэна.
Наш план боя одобрил и командир полка Мэн.
Части Армии спасения отечества численностью в 2000 человек, поделенные в три группы, выступили в направлениях железнодорожной магистрали Гирин — Дуньхуа, Яньцзи и уездного центра Дуньхуа. Наш отряд и полк Мэна продвинулись горной тропой восточнее Фуэрхэ и Дапучайхэ. Мы остановились в лесу вблизи Дахуангоу, что южнее уездного центра Дуньхуа. Здесь мы направили в городок группу разведчиков и еще раз уточнили достоверность донесения о противнике, присланного Ко Чжэ Римом.
В то время в городке Дуньхуа были сосредоточены огромные вооруженные силы: японский гарнизон, штаб 3-й бригады, 4-й и 9-й полки гиринского гарнизона марионеточной армии Маньчжоу-Го, охрана аэродрома, полиция японского консульства, полиция Маньчжоу-Го. Усиленный кордон противника был поставлен у фортов крепостных ворот и у ворот филиала консульства.
2 сентября на рассвете, в три часа, объединенные наши части одновременно начали налет на городок Дуньхуа. Направление атаки нашего отряда — южные ворота. Части Армии спасения отечества под командованием Ху Цзэминя ворвались внутрь городка через западные и северные ворота.
Молниеносно ворвавшись в городок, наши бойцы совершили налет на КП противника, потом моментально уничтожили штаб бригады врага, филиал консульства, полицейский участок и нанесли мощные удары подразделениям бригады противника. Инициатива в бою твердо удерживалась в наших руках.
Растерявшиеся враги мобилизовали два боевых самолета, которые провели с воздуха пулеметный обстрел и сбрасывали бомбы.
Среди солдат Армии спасения отечества поднялся хаос. Рассветет в такой ситуации — обстановка в бою изменится неблагоприятно для нас, и наши части понесут серьезный урон. Я рассказал Чэнь Ханьчжану и Ху Цзэминю о крутом изменении обстановки и предложил им новый тактический вариант: отступить с занятых рубежей и, заманивая противника, уничтожить его.
По этой тактике наш отряд занял высоту на юго-западе от городка, части Армии спасения отечества — безымянную высоту на юге от Гуаньтуньцзы. На этих рубежах мы уничтожили врага из засады. Казавшаяся на время неблагоприятная ситуация мгновенно изменилась в нашу пользу. Солдаты Армии спасения отечества с высоким подъемом бросились в погоню за убегающим противником.
Пресса того времени почти ничего не сообщила об этих боевых действиях. Не знаю почему, но, может быть, из-за ужесточенной цензуры японских властей. Люди мира даже не знали, был ли такой бой именно в Дуньхуа ранней осенью того года, когда пошел уже 22-й год после гибели Кореи.
По своему характеру налет на уездный центр Дуньхуа, можно сказать, аналогичен с рейдом в уездный городок Дуннин, что был совершен в сентябре 1933 года. Как боевые операции в Дуньхуа совершились во взаимодействии с Армией спасения отечества, так и рейд в уездный городок Дуннин был запланирован и совершен при сотрудничестве с главными силами той же армии. По своему масштабу эти две боевые операции были похожи друг на друга. Налет на уездный центр Дуньхуа был первым рейдом на уездный городок, на котором АНПА победила японские войска во взаимодействии с китайскими антияпонскими отрядами. В этом смысле он имеет историческое значение в совместной борьбе народов Кореи и Китая.
— Китайцы были слишком жестоко скованы «военной славой» Японии, которая с маху громила войска больших двух стран — цинского Китая и России. А теперь они полностью освободились от той скованности. Так сказать, до освобождения территории достигнуто духовное раскрепощение! — обнимая меня, гордо возглашал Чэнь Ханьчжан.
И сейчас я живо вспоминаю, как у него тогда на глаза навернулись слезы.
— Сон Чжу! Не будем расставаться на этом пути! — беря мои руки в свои, взволнованно сказал он.
Слова «на этом пути», какие высказал он, я понял как нашу совместную борьбу. Чэнь Ханьчжан был неизменно верен данной им самим клятве до того дня, когда на поле брани пал смертью храбрых.
Неделю спустя после боя мы вместе с Армией спасения отечества совершили рейд в уездный центр Эму. Бой кончился победой объединенных наших частей. Операция эта была не так широко известна, но отзвуки выстрелов боя были несмолкаемыми.