1. В Южную Маньчжурию

1. В Южную Маньчжурию

После легализации партизанских действий и официального создания Антияпонской партизанской армии среди наших товарищей прошел серьезный спор вокруг вопроса: с чего начать в качестве ее первого шага?

Вернувшись в Сяошахэ после военного парада в городке, мы разместили своих бойцов по крестьянским домам — по три-четыре человека в каждой комнате. Дав им отдохнуть там несколько дней, мы обсуждали вопрос: как определить направление дальнейших действий партизанской армии. И это обсуждение сопровождалось жаркими дискуссиями, как и в Калуне и в Минюегоу.

Посмотришь со стороны на их словопрения — каждый выглядел настоящим оратором, как говорится, кто поет — тот и певец.

Каждый имел свое представление о партизанской войне. Какая была разноголосица утверждений и толкований насчет ее тактики! Да иначе и не могло быть: коллектив наш состоял из ста с лишним юношей, разных по образованию, жизненному пути и принадлежности к организациям.

Если резюмировать их утверждения, то их можно было свести в основном к трем группам.

Утверждение первой группы сводилось к идее борьбы отдельными группами. Эта идея означала не следовать заштампованному методу формирования частей: роты, батальона, полка, дивизии и т. п., а организовать многочисленные вооруженные группы, небольшие, но высокоманевренные, и истрепать врага непрерывными истребительными ударами.

Если раздробить партизанские силы по группам, в каждой из которых по три-пять человек, и, следуя единой тактике штаба, повсеместно действовать десятками и сотнями групп, то вполне, мол, можно поставить на колени оккупантов — японских империалистов.

Сторонники этой идеи утверждали, что такая партизанская война, основной единицей которой является отдельная вооруженная группа, может быть, послужит процессом создания новой формы национально-освободительной борьбы в колониальной стране.

За эту идею стояли, в частности, многие из юношей, приехавших из Дуньхуа и Яньцзи. Юноши этих двух местностей больше всего находились под влиянием левацкой авантюристической линии Ли Лисаня. Ее порочный яд все еще оставался в их образе мышления.

Чха Гван Су подверг резкой критике идею борьбы отдельными вооруженными группами как современный вариант бланкизма. Взгляды Чха Гван Су разделял и я.

Суть идеи борьбы отдельными вооруженными группами заключалась в том, чтобы избегать лобового вооруженного противоборства крупными отрядами, так как военная мощь японского империализма непомерно грозная, и, действуя группой в несколько человек, бросать гранаты на главарей противников, как это делали Ра Сок Чжу и Кан У Гю, устраивать поджоги в органах правления и карать прояпонских прислужников и национальных предателей.

Такая идея была разновидностью терроризма, прикрытого вывеской партизанской войны.

Если последовать этой идее, то это на деле означало бы отказ от партизанской войны крупными отрядами, означало бы отступление в методах борьбы. Мы не вправе были обойти молчанием такое отступление.

В период до и после создания АНПА произошло в Японии и Китае два сенсационных события. Это было дело рук патриотов Кореи. Одним из них был поступок Ли Бон Чхана. За воротами Сакурада-мон императорского дворца в Токио он бросил бомбу в карету, запряженную двумя лошадьми, в которой сидел японский император. Бомба пролетела мимо, и Ли Бон Чхану не удалось добиться своей цели расправиться с императором. Другое событие — это случай с метанием бомбы Юн Бон Гиром в Хункоуском парке Шанхая 29 апреля того же года. Цель его была достигнута: были убиты на месте командующий японскими войсками в Шанхае генерал армии Сиракава, генеральный консул в Шанхае Мураи, глава группы резидентов Кавахаси, тяжело ранены посланник в Китае, командир 9-й дивизии, адмирал ВМС и ряд других ведущих военных и политических деятелей, собравшихся в Хункоуском парке по случаю дня рождения императора, что вызвало большую сенсацию в стране и за ее пределами.

9 января 1932 года, на следующий день после ареста Ли Бон Чхана за метание бомбы на императорское шествие, газета «Гоминь жибао», печатный орган Гоминьдана в Китае, опубликовала статью под заголовком «Налет корейца Ли Бон Чхана: к несчастью, не попал в японского императора», набранную особо жирными шрифтами. И другие газеты тоже широко информировали о патриотическом поступке этого корейца в своих специальных статьях. Это сообщение вызвало такой потрясающий отклик, что местные японские войска и полиция совершили налет на редакцию газеты «Гоминь жибао» и разгромили ее. Они закрыли все газеты, опубликовавшие статьи со словом «к несчастью».

Патриотическим поступком Юн Бон Гира восхищались все народы Кореи и Китая. После инцидента в Хункоуском парке известные представители китайской общественности один за другим обращались к Ким Гу, организатору и закулисному руководителю этого инцидента, с просьбой встретиться с ним. Даже главари реакционного гоминьдановского правительства, взявшие курс капитулянтства перед лицом японской агрессии, были тронуты непоколебимым духом сопротивления и героизмом корейской нации и обещали оказывать экономическое содействие корейцам, проживающим в Китае.

Ли Бон Чхан и Юн Бон Гир были подручными Ким Гу, членами возглавляемого им Союза патриотов Кореи. Основным методом антияпонской борьбы союза были террористические акты.

Вслед за поступками Ли Бон Чхана и Юн Бон Гира возник в Даляне случай с арестом посланных Ким Гу членов этого союза по обвинению в покушении на командующего Квантунской армией. Они замышляли убить командующего Квантунской армией, президента японской Компании Южноманьчжурской железной дороги и вновь назначенного заведующего отделом внешних сношений, воспользовавшись случаем, когда японские военные и политические деятели выйдут на вокзал встречать приезд комиссии Лиги Наций во главе с Литтоном из Мукдена в Далянь. Ким Гу намеревался послать своих подручных и на ликвидацию генерал-губернатора в Корее.

Когда восхваляли ан Чжун Гына, выстрелившего в Ито Хиробуми, как национального героя, когда поступки Ли Бон Чхана и Юн Бон Гира всколыхнули не только население внутри страны, но и все круги соотечественников, проживавших в различных регионах Америки, Приморья, Маньчжурии, терроризм, настраиваясь на такую атмосферу времени, пленил многочисленных корейских юношей, воспламенявшихся ненавистью к врагу. Так что нет ничего удивительного, что в такое время поднимала голову идея борьбы мелкими вооруженными группами и была представлена на рассмотрение нашей споры, где следовало решить направление действий АНПА. Сторонники этой идеи твердили, что если такие акции, как патриотический поступок Юн Бон Гира, будут непрерывно возникать в различных районах Кореи, Японии и Китая, то пошатнется цитадель господства японского империализма.

Вторая группа настаивала на немедленном переходе ко всестороннему вооруженному наступлению. Если Ким Иль Рён и другие лица проявляли интерес к идее борьбы небольшими вооруженными группами, то Пак Хун, Ким Чхор (Ким Чхор Хи) и другие юноши тянулись к идее немедленного вооруженного противоборства. Пак Хун только и видел, как в крупном городе хлынули потоком разгневанные бойцы регулярных войск и восставшие массы численностью в тысячи и десятки тысяч человек. Поэтому идея борьбы отдельными вооруженными группами шла ему не по нутру, он упорно настаивал на необходимости немедленно начать всестороннее вооруженное наступление. Такое его утверждение отчасти было понятно. Ким Чхор, который жил в доме родителей невесты, тоже выступал с жаром, как не подобало покорному по натуре, заявлял, что надо с самого начала развернуть дело с широким размахом. Действительно это удивило меня.

И у тех, кто ратовал за тотальное вооруженное наступление, были определенные основания. После события 18 сентября Япония легко добилась своей цели — оккупации Маньчжурии, заняла Шанхай и ряд других важнейших опорных пунктов Внутреннего Китая. В трех провинциях Северо-Востока Китая[25] появилось марионеточное государство «Маньчжоу-Го» и подняло свой флаг. Куда будет направлено потом острие японской атаки? На Внутренний Китай и на Советский Союз. Совершенно было ясно, что ныне японские войска, наблюдая со стороны за тенденциями развития ситуации, не наращивают темпы наступления, но рано или поздно, состряпав какой-то предлог, совершат нападение на Китай и на Советский Союз. Поэтому предпринять всесторонние военные действия ныне организованными вооруженными отрядами — это все равно что нанести удар по затылку японским империалистам, глубоко увязшим в трясине войны. Нашими партизанскими отрядами предпринять активные наступательные действия — это веление истории… Таков был их довод.

Ким Иль Рён отвечал на их радикальное утверждение одной лишь короткой пословицей: «По одеялу протягивай ножки». В самом деле это были безрассудные субъективистские взгляды, которые совершенно не считались с подготовленностью АНПА.

Линия на ведение вооруженной борьбы, выдвинутая нами в Калуне, разумеется, предусматривала всестороннее вооруженное противоборство с японскими империалистами. Не было сомнения в том, что основной формой нашей борьбы станет организованное всестороннее вооруженное противоборство с врагом. Но если партизанские отряды, только что сделавшие свой первый шаг, с самого начала без всякой собственной подготовки пойдут по такому пути, то это было бы равнозначно самоубийству.

Кроме того, была еще и другая, третья группа, которая выступала с идеей благоразумия. Ее сторонники утверждали, что победа за победой будет тогда, когда будешь знать и врага и себя, а когда не будешь знать и врага и себя, тогда последует поражение за поражением.

Сторонники идеи благоразумия заявляли: «Наш противник сильный, а мы? Всего-навсего недавно рожденные молодые ростки, судя как по количественному, так и по качественному отношению. Разумеется, нет сомнения в том, что мы станем впредь могучими, но сейчас надо, действуя потихоньку, постоянно наращивать силы как в количественном, так и в качественном отношениях. Наша борьба носит затяжной характер, поэтому надо терпеливо накапливать силы и, воспользовавшись моментом, когда противник ослабеет, одним ударом разгромить его». Эти взгляды подвергались критике как весьма нерешительные и туманные, неопределенные по времени.

Такой диспут мы не впервые вели в Сяошахэ. Подобный спор мы проводили и при организации революционной армии в Гуюйшу. Такого рода диспут проходил и тогда, когда после утверждения в Калуне линии на вооруженную борьбу мы приняли в Минюегоу решение о развертывании организованной партизанской войны. Поэтому всем другим товарищам, за исключением тех, которые уже давно с нами вели жизнь в одной организации, трудно было понять глубокую суть нашего намерения.

Такие разные голоса, звучавшие в наших рядах вокруг такого важного вопроса, как вопрос о линии, можно сказать, явились своего рода хорошим примером, показывающим молодой облик Антияпонской народной партизанской армии. Наш отряд состоял из людей, разных по профессии, образованию, месторождению и организациям, а именно: были и юноши, которые, регулярно читая газеты «Тоньа ильбо», «Чосон ильбо» и другие издания, а также конспекты уроков средней школы, упорно работали над расширением своего кругозора, были и юноши, которые, прочитав такие художественные произведения, как «Мальчик-бродяга» Цзян Гуанцы и «Исповедь беглеца» Чвэ Со Хэ, и лелея заветную мечту о преобразовании общества, вступили в партизанский отряд, были и такие юноши, которые не могли переступить порог школы, но несколько лет проходили школу политического крещения в революционных организациях, таких, как Красное ополчение и Детский авангард, и, приобретя ружье, вступили в вооруженный отряд. Отсюда естественно, что возникали различия в уровне понимания явлений и вещей.

Эти обстоятельства обязывали нас уделять особое внимание организационно-политической работе по обеспечению единства идей в рядах, согласованности действий и единообразия привычек и обычаев.

Мы считали необходимым принять в качестве первого шага меры по обеспечению единства взглядов на тактические принципы партизанской армии и важный вопрос линии борьбы. Мы признали, что без этого новорожденная АНПА с первого же шага может оказаться перед опасностью крушения.

Я вместе с Чха Гван Су заходили к товарищам, расквартированным в домах сельчан, толком не понимавшим наших тактических соображений. Я сказал им:

— Идея борьбы отдельными вооруженными группами — это все равно что идти по следам Ан Чжун Гына. Поставить на колени японский империализм террористическими актами — это бредовая мечта. Ито Хиробуми был убит, но японское господство остается таким же. Наоборот, оно состряпало и «Маньчжоу-Го», а теперь протягивает свои щупальца к внутренней территории Китая. В случае необходимости АНПА может действовать и группами, но группа не должна стать основной боевой единицей.

И еще сказал:

— И идея немедленно перейти к тотальному военному наступлению не отвечает реальной действительности. В нашем отряде всего сто с лишним человек. Идти этим отрядом на лобовое противоборство с крупными войсками Японии численностью в сотни тысяч штыков — это лишенный логики акт. Если думать, что наступлением ста бойцов удастся подавить полчища численностью в сотни тысяч солдат, то какое же это наивное суждение! Товарищи! Прошу вас трезво оценить врага.

Продолжая, еще сказал:

— Тогда что делать? Давайте пока проведем партизанские бои, делая роту основной единицей! Действуя по небольшим группам, не совершишь большое дело! В дальнейшем, когда отряд расширится, можно будет действовать и более крупными единицами, но ныне рациональнее всего действовать ротами. И вы хорошо знаете, что обстоятельства не позволяют нам с самого начала создавать крупные отряды. Антияпонская война — это не краткосрочная война, которая завершится лишь несколькими боями. Поэтому нам следует начать борьбу небольшими силами, а затем в ходе войны непрерывно накапливать вооруженные силы и расширять их, а, когда делу пробьет свой час, объявить решительную войну в сочетании с общенародным вооруженным восстанием и добиться окончательной победы. Мы должны, оперативно маневрируя с легким вооружением, рассредоточивать скопления противника, а рассредоточенных врагов громить поодиночке и, избегая крупного скопления противника, уничтожать малочисленного врага. Таким образом надо постоянно обеспечивать тактико-стратегическое превосходство над врагом и громить захватчиков империалистической Японии непрерывными истребительными боями. Это и есть партизанская война, в этом и есть ее искусство. Товарищи сторонники идеи благоразумия! Вы утверждаете: избегая битв, потихоньку накапливать силы, а когда настанет час, одним ударом разгромить противника! Вы думаете, что без борьбы, без жертв и без кровопролития сам собою придет такой час? Надо твердо запомнить, что никто не подарит нам шанс добиться независимости страны. Такой шанс мы должны сами своей борьбой завоевать!

Такими словами я старался убедить бойцов в наших соображениях. Разумеется, не все бойцы тут же полностью поняли их. Среди них находились и товарищи, которые не хотели взять обратно свое утверждение, упорно стояли на своем.

Только практическая борьба, думал я, положит конец разноголосому нашему диспуту, определит, на чьей стороне правда. Я не щадил времени для изучения и определения направления деятельности нашей партизанской армии.

Перед нашим отрядом, вставшим на путь антияпонской войны, к тому времени стояли следующие задачи: во-первых, закалять АНПА в ходе практической борьбы, во-вторых, быстро расширять ее отряды и укреплять их в качественном отношении, а в-третьих, создать в массах прочную базу для революционной армии и сплотить вокруг партизанской армии широкие слои масс.

Видя ключ к разрешению вышеуказанных задач в походе в Южную Маньчжурию, мы выдвинули его в качестве главной стратегической задачи на 1932 год.

Вооруженный отряд, организованный нами в Аньту, отличался от других партизанских отрядов, созданных в разных уездах и участках. Если они созданы из уроженцев данных уездов, то партизанский отряд Аньту — из отобранных активистов из разных уездов Восточной и Южной Маньчжурии и передовых юношей, приехавших из Кореи. Если другие отряды считали своим принципом действовать только в одной своей местности, то наш отряд в принципе не ограничивал арену своей деятельности одним или двумя районами, действовал в районе горы Пэкту и во всех других районах бассейнов рек Амнок и Туман.

С географической точки зрения Аньту был весьма благоприятным для партизанской войны, но нам нельзя было пребывать только в одной местности. Нашему партизанскому отряду, только что вышедшему из своей скорлупы, следовало выйти на широкий простор, чтобы под ветром и дождем вырастить свой ствол и свои ветви и пустить свои корни в гущу народа. Нужно было предостерегать от склонности поспешно вести боевые действия, но была недопустима и тенденция сидеть на одном месте и проводить просто время, думая только о сохранении своего существования. Именно в этом крылась одна из важных причин того, что мы выбрали поход в Южную Маньчжурию как первый шаг к военным действиям АНПА.

Главная текущая цель похода — установить связь с отрядами Армии независимости, действовавшими в бассейне реки Амнок. В районе Тунхуа Южной Маньчжурии были расквартированы отряды Армии независимости во главе с командующим Рян Сэ Боном. Мы хотели создать с ним совместный фронт.

Войска Армии независимости, действовавшие под его командованием, насчитывали несколько сотен человек. Их называли и Корейской революционной армией.

К тому времени, когда в Аньту была создана АНПА, Рян Сэ Бон в сотрудничестве с Армией самообороны во главе с Тан Цзюйу успешно громил японские войска и войска марионеточного государства Маньчжоу-Го. Весть об этих боевых успехах долетела до горной деревни Сяошахэ, радуя нас.

Пак Хун, отрицательно качая головой, сомневался: вряд ли Рян Сэ Бон — националист из Кунминбу, до мозга костей пронизанный антикоммунизмом, пойдет на сотрудничество с коммунистами. Но я заявил: если возможно сформировать совместный фронт и с китайской Армией спасения отечества, а почему же нам, людям, в жилах которых течет кровь одних предков, нельзя пойти рука об руку под общим лозунгом антияпонской борьбы? Что бы ни случилось, сказал я, нужно пойти на совместный фронт с отрядами Армии независимости.

Я считал, что есть шанс добиться успеха в сотрудничестве с Рян Сэ Боном. Такой мой довод состоял и в том, что я дорожил чувством дружбы и долга и близкой личной привязанностью прошлого: он как человек, связанный с моим отцом узами глубоких дружественных отношений, очень любил меня. Я еще в детстве слышал, что Ким Си У и Рян Сэ Бон вместе с моим отцом в Хуадяне побратались и сфотографировались. Дружественные отношения между командующим Ряном и моим отцом были необыкновенно близкими. Не будь их отношения такими, он не писал бы мне письменную рекомендацию в училище «Хвасоньисук» и каждый раз, когда он приезжал в Гирин, не приходил бы в Юйвэньскую среднюю школу и не давал бы деньги мне в руки. С каким скромным расчетом я расходовал эти деньги в ту пору! Из-за трудности с оплатой за обучение мне приходилось экономить каждую копейку, не позволяя себе отведать даже китайскую пампушку, которую другие охотно покупали и ели.

Из-за моего разочарования в группировке Кунминбу вообще, вызванного инцидентом в Ванцинмыне, отношения между нами с Рян Сэ Боном, естественно, становились отчужденными, но из моей души никогда не уходило чувство благодарности к нему.

И после создания партизанской армии мне приходилось ломать голову, не находя дальнейшего ее пути. Не случайно, что в такое время меня первой осенила мысль: «Ты должен обратиться к Рян Сэ Бону». Меня обуревало страстное желание не столько сформировать с ним единый фронт, сколько обратиться к нему за советом, послушать вдохновляющие слова: он же имеет за плечами многолетний опыт практической борьбы.

Если сравнивать командующего Рян Сэ Бона с нами, ни разу еще не нюхавшими пороха и охваченными радостью похода, то можно было назвать его опытным старейшим полководцем. Мы, конечно, не раз заявляли перед деятелями националистического движения о своей решимости не повторять методы Армии независимости, но это не означало, что мы не должны считаться с их военным опытом и искусством. А означало нашу готовность не следовать их дурным привычкам не опираться на силы народа.

Когда в Ванцинмыне я испытывал на себе белый террор Кунминбу, я, глотая кровавые слезы, решил не связываться больше с вожаками Армии независимости. Но мы, думая о нашем общем священном деле — национальном освобождении, решили не копаться в порочных следах прошлого. Если сводить счеты с прошлым, то никак не наладишь никакого сотрудничества.

В Южной Маньчжурии, кроме части Рян Сэ Бона, действовали еще антияпонские вооруженные отряды под командованием таких корейских коммунистов, как Ли Хон Гван и Ли Дон Гван. Партизанский отряд, организованный Ли Хон Гваном в мае 1932 года, называли Паньшийской рабоче-крестьянской добровольческой армией. Позже этот отряд был реорганизован в Южноманьчжурский партизанский отряд 32-го корпуса Рабоче-крестьянской красной армии Китая, а потом — в 1-й корпус Северо-Восточной народно-революционной армии.

Ли Хон Гван слыл известным лицом не только потому, что он с присущими ему необыкновенной находчивостью и полководческим искусством умело командовал своими войсками, но и потому, что газеты Квантунской армии и Маньчжоу-Го и другие виды вражеской прессы давали неправильную информацию, называя его «женщиной-полководцем».

Что послужило тому поводом? А вот такой комедийный эпизод, вызвавший всеобщее посмешище. Однажды, вернувшись в свою опорную базу после налета на Дунсин, Ли Хон Гван приказал своей подчиненной партизанке вести допрос пленных. Прежде чем начать допрос, эта партизанка, представляя себя: «Я и есть Ли Хон Гван», потребовала от пленных выдать расположение сил полиции и планы карательной экспедиции. И эти пленные, вернувшись, распространяли слухи: «Ли Хон Гван — красавица лет двадцати». Таким образом среди японских солдат стали в ходу слухи о том, что Ли Хон Гван — «женщина-полководец».

Если Ли Хон Гван отличался своей находчивостью и дерзостью как военный стратег в ходе вооруженной борьбы, то Ли Дон Гван выделялся как способный политработник, показывавший свое необыкновенное умение в партийном строительстве и в идейном пробуждении масс и объединении их в организации. Еще во второй половине 20-х годов его имя находило широкое распространение в Восточной Маньчжурии.

О нем мне говорили Ким Чжун, Со Чхор и Сон Му Сон. Еще в бытность свою учеником Тонхынской средней школы в Лунцзине Ли Дон Гван стал выделяться руководителем ученического движения. Весть о его аресте в Лунцзине по первому этапу дела компартии в Цзяньдао и его бегстве из тюрьмы долетела до Гирина.

Летом 1930 года я встретился в Харбине с товарищем Со Чхором. Он мне мимоходом напомнил, что Ли Дон Гван знает обо мне. Когда ан Чхан Хо читал лекцию в Гирине, Ли Дон Гван, мол, видел меня, а позже — на конференции представителей крестьян района Паньши в Улихэцзы. И я просил Со Чхора при встрече с Ли Дон Гваном поведать ему о стратегии нашей борьбы и передать мои слова о том, что рано или поздно нам придется познакомиться друг с другом и сражаться рука об руку в одном окопе.

Позже Ли Дон Гван работал секретарем Южноманьчжурского Особого комитета, заведующим орготделом провинциального комитета Восточной и Южной Маньчжурии, но в дни, когда мы готовились к походу в Южную Маньчжурию, работал секретарем участкового комитета в уезде Паньши.

Корейские коммунисты составляли костяк антияпонских вооруженных сил и в районах Южной Маньчжурии, как и в Восточной.

В случае похода в Южную Маньчжурию мы решили установить связь и с ними. Если отряды, находящиеся в «поре юности», будут встречаться и обмениваться опытом, совместно предпринимать меры по борьбе, то это, я считал, будет очень полезным для развития АНПА. В самом деле мы на протяжении всего периода антияпонской вооруженной борьбы действовали в тесной связи с партизанскими отрядами Южной Маньчжурии. В ходе этого мы с Ли Хон Рваном, Ли Дон Рваном и Ян Цзинюем были связаны неразрывными узами.

В Люхэ, Синцине, Паныпи и других районах Южной Маньчжурии действовали многочисленные наши организации. Когда мы действовали в центральной части Маньчжурии, мы посылали много лучших работников КСМК и АСМ в эти районы на организационную работу. Были направлены туда и Чвэ Чхан Гор и Ким Вон У. Однако рожденные их усилиями организации были жестоко разрушены после события 18 сентября.

Если мы выйдем в Южную Маньчжурию, то это могло бы создать благоприятные предпосылки для восстановления этих организаций и ободрения павших духом революционеров.

Иные историки излагают этот период так, будто после создания АНПА вся наша деятельность шла как по маслу, без всяких преград и зигзагов, однако революция не такая простая вещь.

С тех пор, как был определен маршрут первого похода новорожденной партизанской армии в Южную Маньчжурию, и до его совершения нам не раз приходилось переживать глубокие душевные муки и невзгоды.

В мае 1932 года мы собрались в доме Ким Чжон Рёна, где помещалась штаб-квартира участкового парткома. Здесь мы созвали совещание с участием руководящих кадров партийных и комсомольских организаций уездов Восточной Маньчжурии. На нем были обсуждены вопросы о походе в Южную Маньчжурию и о создании опорной базы. Предложенный нами план похода в Южную Маньчжурию был единодушно одобрен участниками совещания. Курс на совершение похода с радостью воспринимали и юноши, которые вели жаркий спор, разбившись на две-три группы в отряде.

Однажды, когда мы активно вели подготовку к походу, с серьезным выражением на лице пришел ко мне Чха Рван Су, назначенный начальником штаба отряда.

— Товарищ командир! — сказал он. — Раз решили совершить поход, не лучше ли на днях немедленно покинуть Сяошахэ? Тут поблизости от нас большак, непрерывно проходят вражеские транспортные обозы, не скажут они нам спасибо. Остро стоит и вопрос продовольствия. Здесь всего сорок крестьянских дворов, а мы, более ста человек, питаемся на дармовщину. Какой бы ни была щедрой и гостеприимной деревня Сяошахэ, она дальше такого не выдержит!

Начиная с весны, наступил голод, поднялся народ на восстание по случаю весеннего голода, поэтому жалоба на продовольственный кризис убедила меня не менее, чем его объяснение.

Но я не согласился с ним, что нужно немедленно оставить Сяошахэ со ссылкой на частый проход вражеского транспортного обоза. В ответ на его предложение оставить Аньту потихоньку, незаметно, я сказал:

— Товарищ начштаба! Раз мы поднялись с оружием в руках, не лучше ли нам драться с врагом?

— Бой?

— Да! Раз создан отряд, надо начать бой. Враги ходят под самым носом, а мы сидим да смотрим на них сложа руки. Так Дальше не годится. Придет время, покинуть-то покинем, но неплохо бы сделать в Аньту хоть один выстрел. Без боев нельзя закалять бойцов. Если дело кончится удачно, можем приобрести и материалы, необходимые для похода.

Чха Гван Су с большим удовлетворением согласился с моим предложением. И тут же он вместе с Пак Хуном вышел на большак и разведал местность. Разведка была направлена на поиск удобного для засады места. Они предложили устроить засаду на перевале Сяоинцзылин у дороги и совершить налет на проходящий транспорт. Их план совпал с моим замыслом. В формах боевых действий партизанских отрядов засаду я считал самой целесообразной и общепризнанной формой.

Перевал Сяоинцзылин находится в промежуточном участке дороги от Аньту до Минюегоу. Это была прямая дорога от Дадяньцзы в Дашахэ, прямое расстояние до него от Сяошахэ — примерно 16 километров. Гора была не такая уж крутая, но дорога шла, извиваясь, вдоль ущелья. Это было очень удобное для засады место. Противник перевозил по этой дороге военные материалы войскам, переброшенным в Аньту и его окрестности.

И вот наконец к нам прилетело сообщение от местной организации об отбытии из Минюегоу в Аньту транспортных обозов войск марионеточного государства Маньчжоу-Го, на подводах — оружие и интендантские материалы. Я вместе с бойцами, предназначенными совершить поход в Южную Маньчжурию, быстрым ночным маршем прибыл в Сяоинцзылин. Засаду устроили по сторонам дороги.

Бой из засады в ночных условиях вообще нельзя назвать рациональным методом ведения боев. Ночью трудно различить своих от врага, эффективнее был бы внезапный штурмовой бой. За весь период антияпонской войны, думаю, было мало случаев боев из засады в ночных условиях.

Нам, только что тронувшимся в неизведанный путь, тогда было и невдомек учитывать такие разумные обоснования. К счастью, ярко сияла полная луна, что и помогло нам избежать такого несчастного случая, как бой между своими.

В глубокую ночь, на перевале появились транспортные обозы. Первая группа, устроившая засаду в 100 метрах от нас, на передовой линии, дала сигнал о появлении противника. Транспортные обозы противника состояли из 12 подвод.

Я был так сильно напряжен и взволнован, что слышно было, как у меня колотится сердце. Тогда я всем своим существом убедился, что любое дело, с которым впервые будешь сталкиваться, всегда будет сопровождаться вот таким большим душевным потрясением, тревогой и опасением. Рядом со мной лег Пак Хун, и он тоже был до предела напряжен. Раз таким был и Пак Хун, окончивший офицерскую школу Вампу и даже успевший понюхать пороха, то какими были и как себя чувствовали другие бойцы, — нетрудно было догадаться.

Первая группа в засаде пропустила головную часть обоза. Когда же половина его вереницы оказалась перед второй группой засады, я, взобравшись на скалу, дал сигнал из пистолета. В ущелье раздались оглушительные выстрелы и крики. Мы легко различали своих, обвязавших руки белыми полотенцами, но застигнутые врасплох транспортники противника не могли различать своих и стреляли вслепую. Более 10 конвойных, опираясь на подводы, яростно отвечали на наш огонь. Тут уж, если протянуть время, обстановка могла стать для нас неблагоприятной.

Мы продолжали стрельбу примерно минут 10, а затем ринулись в атаку и одним махом завершили бой. Противник сдался: убитых и раненых было более десяти, столько же было взято в плен. Все они были солдатами войск Маньчжоу-Го, среди них был только один японский сержант.

Перед сдавшимися солдатами я произнес краткую речь, призвал их к антияпонской борьбе.

Той же ночью мы на 10 подводах с трофеями вернулись в Мутяотунь. 17 винтовок, один пистолет, большое количество пшеничной муки, которой нам, сотне человек, хватило бы примерно на месяц, ткань и армейская обувь… Ничего не скажешь, первый трофей был довольно щедрым.

Уже за полночь. Мы развели во дворе костер, сели вокруг него и ели мучные клецки. Это был скромный пир в честь победы в первом бою.

И я их ел, но не мог успокоить в себе волнение: сердце так и колотилось. Был и вкус их отличным, а настроение у нас было еще куда лучше. И поныне, вот прошло уже 60 лет, живы в моей памяти испытанные в ту ночь радость и волнение от первой победы, отчего, казалось, чуть не разорвалось сердце. Чха Гван Су молча глядел на костер. Под его очками для близоруких струйками лились слезы. Вдруг он, схватив меня за руку, глухим голосом заговорил:

— Послушай, Сон Чжу! Как пронюхал, ничего тут особенного.

Таково было впечатление начштаба от первого боевого крещения.

Если вкратце резюмировать, таким было впечатление и мое. «Бой, — думал я, — не такая уж особая вещь. Будь у тебя оружие и дерзость, вести его всякий сможет. Да и противник этот не так уж силен, каким нам до сих пор он представлялся. Видишь, они подняли руки вверх и сдались нам. Ну, давайте с твердой верой подготовимся к более крупным битвам. Мы возьмем верх, мы победим».

— Как было бы хорошо, если бы в такие минуты был с нами Ким Хек. Будь он тут, в его голове взблеснул бы экспромт и он высыпал бы нам весь запал своего сердца. Эх, как рано ушел он из жизни! Ким Хек, Син Хан, Ри Габ, Чжэ У, Кон Ен, где же они все? — так бормотал про себя, как в бреду, Чха Гван Су, вытирая слезы, которые ручьями текли по его щекам.

Он вспоминал о товарищах, которые ушли от нас, так и не увидев рождение АНПА. И мне вспоминались товарищи, которые отдали свою жизнь борьбе за создание краеугольного камня АНПА. Живо всплывали в моей памяти лица друзей, ушедших от нас, не увидев этого дня, и я не мог удержаться от горькой обиды. Если были бы они в живых, какими сильными были бы наши отряды!

Чха Гван Су, сняв очки, произнес у костра речь, возбужденно жестикулируя.

— Товарищи! Мы сделали первый шаг! Мы одержали первую победу! Кто одержал? Именно мы, сидящие здесь вокруг костра!

Он, широко раскинув руки, делал вид, что, взяв их всех в обнимку, поднимет их вверх.

— Раз мы с ружьем, из него должен раздаться выстрел, а когда прогремит выстрел, надо победить! Не так ли? Сегодня вечером мы разгромили транспортный обоз. Это всего лишь небольшой эпизод. Но это начало нашего великого дела. Маленькая речка начала нести свой первый поток из глухой горы и тихой долины в просторное море!

Я впервые видел Чха Гван Су таким взволнованным.

В ту ночь он произнес поистине замечательную речь. Она была гораздо живее и проникновеннее, чем эта моя запись, которую я сейчас составляю по памяти. Жаль, что не могу воспроизвести ее в точности.

— Товарищи! Как хорошо драться! У нас теперь и ружье, и продовольствие, и обмундирование, и обувь… Сегодня вечером я обучился великой и глубокой диалектике! Разделим взятые у врага ружья! Разгромим с этим ружьем новых врагов. Тогда будет у нас еще больше ружей, больше продовольствия! Будет и пулемет, будет и пушка! Давайте рассыплем продовольствие в мешки и, питаясь им, совершим энергичный поход! До тех пор, пока японские империалисты не будут наголову разбиты, у них возьмем, как сегодня, и оружие, и продовольствие. Таков способ нашего существования, таков способ нашей борьбы!

По окончании его речи я первым аплодировал ему. Все вокруг вспыхивало и отвечало на его речь горячими аплодисментами.

Затем кто-то встал и запел. То ли это Чо Док Хва или Пак Хун, точно не помню, но какая это была взволнованная песня!

Мы, полные уверенности в себе, сделали первый шаг.