Книга Десятая.

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Книга Десятая.

Продолжение Девятой книжки, форматом меньше этой

Русская Духовная Миссия в Японии.

Токио. Суругадай

19 августа/1 сентября 1901. Воскресенье.

Пред Литургией окрещены: младенец и трое возрастных, наученных катихизатором Моисеем Канезава.

Почти все учащиеся уже собрались и стояли в Церкви; но пели, как в каникулы, причетники, с Димитрием Константиновичем Львовским во главе — пение, очень напоминающее митрополичьих певчих в Петербургской Крестовой Церкви в будни. Христиан в Церкви было много; между прочим, и русские были. Из сих последних — агент нашего Министерства Финансов, Кирилл Алексеевич Алексеев — после службы зашел ко мне и за чаем удивил меня, вытащив из кармана рукопись и молвив:

— А вот это я хотел представить на ваш суд.

И начал читать стихотворение своего сочинения: «Притча о сеятеле». Переложение Евангельской — довольно хорошие стихи, за исключением нескольких неудачных выражений, совсем не идущих к Спасителю.

— Позвольте посвятить вам, — говорит.

— Избавьте от этой незаслуженной чести.

— Нет, пожалуйста.

— Ну, как вам угодно.

Оставил рукопись в мое владение и отбыл.

Семинарист Пимен Усуи, вернувшись из Одавара, рассказывал о состоявшемся там у его отца, о. Василия, 29 числа, в прошедший четверг, собрании катихизаторов ведомства о. Василия. «Отсутствовали диакон Иоанн Оно и ,,ходзё“» Иоанн Мори — по болезни, прочие все были, и собрание было оживленно; а назавтра собравшиеся устроили совместную проповедь, весьма успешную, продолжалась она с 7 до 10 часов вечера; служителей, христиан и язычников была полна Церковь, и никто не вышел во все продолжение речей, говоренных на разные темы религиозного содержания разными проповедниками, в том числе о. Василием — на тему: «Не о хлебе едином жив будет человек». Несомненно, темы были религиозные, речи благочестивые; но никак не натвердишь моим сотрудникам, что коли собираются язычники, то им нужно говорить самое главное и важное из учения христианского: о Боге Едином, о Святой Троице, о Спасителе и прочем подобном, чтобы пробить их лед нерадения о своем спасении. Такие же проповеди, как «о необходимости прилежания» — самая первая тема, развитая на свежее внимание слушающих катихизатором Яковом Оота, или даже «не о хлебе едином» о. Василия, много ли принесут пользы? Сомнительно.

— На другой день проповеди являлся ли кто–нибудь из слушавших язычников просить продолжения научения? — спросил я у Пимена.

— Три человека приходили за этим к отцу.

Слава Богу и за это! Но, вероятно, больше бы пришло, если бы накануне проповедь была более содержательною.

20 августа/2 сентября 1901. Понедельник.

С девяти часов отслужен молебен перед начатием учения. Пред многолетием я сказал краткое поучение о необходимости всегдашней молитвы, как для испрошения у Бога мудрости, так и для очищения души, ибо «в злохудожну душу не внидет премудрость», — и молитвы душевной, внимательной — а не телом только стоять на молитве, отсутствуя душой, ибо и для тела бесполезно, если только прийти и постоять у воды, а не мыться ею. В пример того, как Бог по молитве открывает разум, рассказано о чудесном просветлении разума Святого Романа Сладкопевца и Преподобного Сергия Радонежского, когда он был отроком.

По выходе из Собора Елисавета Котама представила новых учениц, ныне поступивших в школу, девочек четырнадцать. Ученики Семинарии и Катихизаторской школы пришли просить на симбокквай сегодня вечером — дал 5 ен. Пришли и из Женской школы — и туда дал 5 ен. Вечером они и справляли свои симбоккваи.

Но прежде того, с половины второго часа было в Семинарии собрание Сейненквай, прощальное с о. Симеоном Юкава, по случаю отправления его на Формозу. Василий Ямада поместил в своей газетке известие, что «на Формозу для проведения, мол, назначен Собором о. Семен»; все обрадовались, что на Формозе начинается православная проповедь; выражали эту радость многие своими письмами; сегодня то же было на прощальном собрании; это служило темою всех речей. Когда и мне предложили сказать что–нибудь, я поправил вышедшую ошибку, разъяснив, что о. Семен посылается не для проповеди язычникам, а для посещения и утешения рассеянных там по острову православных христиан, что проповедника для Формозы Церковь, к сожалению, не может уделить, да и годного для службы в такой дали трудно найти, а вот пусть кто–нибудь из присутствующих учеников воспитает в себе решимость сделаться проповедником для Формозы — он и будет по окончании курса отправлен.

После угощения на собрании о. Семен прибыл ко мне и снабдился всем необходимым для путешествия: запасными Святыми Дарами, крестильным ящиком, облачением, иконами, крестиками, книгами, наконец, деньгами — 100 ен. Послезавтра он отправляется по железной дороге в Кобе, чтобы сесть на пароход, идущий на Формозу.

Был Павел Ниццума, расстрига, недавно письмом спрашивавший позволения явиться ко мне, чтобы рассказать подробности бывшего с ним (якобы) чуда, которым Ангел—Хранитель удержал его от перехода в протестантство, чтобы потом рассказать о сем чуде на Сейненквай, вообще — широко оповестить о нем. Я на письмо ему не ответил, не желая видеть его; но он, тем не менее, прибыл.

— Что же это за чудо, о котором вы писали? — спрашиваю.

— Вот видите этот крестик и этот шнурок? Крестик был на шнурке и на моей шее и никак не мог спасть с шнурка, который был крепко завязан. Между тем, я, проснувшись, нашел его около себя снятым с шнурка. Это сделал Ангел—Хранитель, и я понял, что он этим дает мне знамение запрещения оставить Православную Церковь.

— Рассказываемого вами чуда я отрицать не берусь. Но чтобы признать его действительным чудом, мне нужно надежное удостоверение, кроме ваших слов. Помолитесь вашему Ангелу—Хранителю, чтобы он удостоверил меня в чудесном явлении вам; если это сделано для блага вашего, то для того же может быть и подтверждено. Но, не получив сего удостоверения, я не даю вам позволения рассказывать о вашем чуде на собрании молодых людей (Сейнен–квай), или где бы то ни было. Конечно, я вам язык связать не могу, но вы не должны нигде упоминать моего имени, или говорить, что я дозволил вам рассказывать.

— После этого чуда протестантам я решительно отказал. Сколько раз они писали мне и приходили ко мне, зовя на службу к себе!

— Какой секты эти протестанты?

— Епископальной (кантоку кёоквай).

Я не сказал ему своего сомнения в том, чтобы епископалы звали его, расстригу, на свою церковную службу — заметил только:

— Вы теперь в лоне Православной Церкви и на прямом пути ко спасению; дорожите же этим, будьте добрым христианином и не желайте службы церковной, в Православной Церкви для вас теперь невозможной; если же вы для этой службы выйдете за ограду Православной Церкви, вы погибнете. Весьма возможно, что диавол вас искушает и манит за ограду и что ваш Ангел—Хранитель защищает и бережет вас; верьте этому и крепко держитесь этой веры — в этом ваше благо. Коли хотите проповедывать, проповедуйте частно; вы отлично знаете вероучение, и около вас сколько язычников. Зовите их на путь спасения. Но ведь вы же этого не делаете; до сих пор почти ни одного из ваших сельчан не научили; стало быть, и истинной ревности–то у вас нет…

На этом месте прервали меня, подав карточку от двух епископальных миссионеров. Я сказал Павлу Ниццума, что «больше и не имею ничего сказать ему», благословил и отпустил его, и принял Reverend Armine King и с ним Reverend Trollope, корейского епископального миссионера, направляющегося домой, в Англию, на отдых, после семилетнего труда в Корее. Кинг говорил о нашем переводе Нового Завета, хвалил, но и сделал несколько замечаний, недостаточно основательных, однако. Троллоп рассказывал о своей миссии в Корее, что успехами они еще не могут похвалиться, но что епископ Корф и не желает скороспелых успехов. Оба они пожелали приобрести несколько наших православных книг; я их повел в нашу книжную кладовую и снабдил всем, что они хотели иметь.

Наставники сегодня сделали распределение уроков; ученики получили на руки книги. Все приготовлено, чтоб с завтрашнего дня начать школьные занятия.

21 августа/3 сентября 1901. Вторник.

Школы начали занятия. Мы с Павлом Накаи начали продолжение исправления перевода паремий — с сорок седьмой. Занятия, как и прежде: с половины восьмого утра до двенадцати, с шести вечера до девяти. Сегодня за это время исправили четыре паремии.

Во время утреннего занятия вчерашние посетители Кинг и Троллоп прислали письмо с благодарностью за ласковый прием и с пожертвованием двадцати ен на Церковь, так как я вчера не хотел взять с них за книги, которых было ен на десять. (Для этого Троллопа Reverend King когда–то выписал, чрез меня, из России, Картины Священной Истории, про которые тот вчера говорил, что они очень полезны ему в разговорах с корейцами).

О. Петр Сибаяма привез из Нагоя эмалированный крест, сооруженный японскими христианами, на их собственные пожертвования, как памятник о. архимандриту Анатолию. Крест вышиною в шесть футов и великолепно сделан, стоит 600 ен. Снимок, в увеличенном размере, с напрестольного здешнего креста с эмалью. Теперь остается сделать к нему подставку, которая должна быть очень тяжелою, после чего он будет установлен в Соборе, направо, в соответствии с плащаницей, стоящей на левой стороне.

Был Тимофей Циба, христианин из Оою, один из первых по времени и лучших тамошних христиан. Отец его не мешал ему исповедать христианскую веру, но сам до сих пор был завзятым буддистом. Наконец, молитвы сына и прочих домашних превозмогли; благодать Божия коснулась сердца старика. Он недавно принял крещение, и теперь такой же усердный христианин, каким был прежде усердным буддистом: неопустительно совершает все ежедневные молитвы, никогда не пропускает общественных молитвенных собраний. Тимофей очень счастлив всем этим.

О. Петр Кавано пишет, что «Иосиф Окада опять сошелся с женою, все еще католичкою, и она не мешает ему отправиться в Катихизаторскую школу. Просит поэтому о. Петр дозволить ему прибыть в школу, и даже снабдить средствами на дорогу». Теперь может прибыть. Послана Окада телеграмма о сем и переведено телеграммой десять ен на дорогу.

22 августа/4 сентября 1901. Среда.

Из Сиракава письмо за подписью около десятка христиан: жалуются на то, что три–четыре христианина из старых захватили там все церковные дела и верховодят по своему произволу; выживают оттуда всех катихизаторов, которые покушаются не слушать их: так выжили прежде Савву Ямазаки, так теперь прогоняют Симона Тоокайрина; силу придает им о. Павел Савабе, с которым они всегда сносятся и от которого получают распоряжения. Теперь от него же получили они уведомление, будто на Соборе все священники были против назначения Тоокайрина в Сиракава (?!), и только о. Тит желал его, поэтому и воздвиглись на Тоокайрина, между тем как он хороший катихизатор и нравится всем в Сиракава, кроме этих верховодов. Просят христиане усмирить сих последников и уладить Церковь в Сиракава, пока она вконец не расстроилась. — Кроме этого письма, получено и другое о том же — от телеграфиста, родом из Ициносеки, но служащего в Сиракава; этот еще резче винит тех трех–четырех коноводов и заправляющего ими о. Павла Савабе. — Жаль, что письма получены поздно: Симон Тоокайрин уже перемещен. О. Тит скрыл от меня многое о Церкви Сиракава; жаль, что он такой малодушный. — Ответил я авторам письма, «чтобы они хранили с своей стороны мир и тишину, смирение и любовь». Пока больше ничего нельзя сделать. На о. Савабе подействовать невозможно, чтобы он не мутил Церковь, а раздражить его опасно, еще больше станет мутить. Более крепкого священника туда нужно — но кого? Подай, Господи!

В Церкви Нагаока тоже расстройство: катихизатор Петр Хисимото обращается с христианами точно со своими рабами, и этою грубостию крайне раздражил их против себя, так что уж едва ли может быть там полезен — а заменить некем. Написал ему, чтобы переменил обращение, что катихизатор должен собою подавать пример кротости, ласковости и прочего.

А из Оота катихизатор Тихон Сугияма пишет, что ему Петр Мисима, бывший катихизатор, и шесть человек, вместе с ним мутящие Церковь, не выдают ни икон, ни книг, принадлежащих молитвенному дому; просит выслать новую икону и книги для богослужения. — Письмо послано к о. Титу Комацу, чтобы он вытребовал у тех церковные вещи. Если и его не послушают, то отсюда будет послано.

Миссию посетили три индийца: врач, служивший два года на нашей Манчжурской железной дороге, студент здешнего университета, ныне уже кончивший курс по технологии, путешественник, человек образованный и, по–видимому, богатый. Все говорят по–английски, а врач — довольно порядочно — и по–русски. Веры двое — магометанской, студент — буддийской. Восхищались нашим Собором, расспрашивали про Миссию — вопросами дельными. В заключение пристали с вопросом:

— Почему же Россия в Индии не имеет Духовной Миссии? Все имеют: и американцы, и французы, и немцы, не говоря уже об англичанах — а русской нет, почему? Католики, протестанты многочисленных сект имеют в Индии свои Миссии, а православной нет — почему?..

Почему, в самом деле? Не пора ли нам шире открыть глаза? Покуда же мы будем краснеть при подобных вопросах за наше немощество?

23 августа/5 сентября 1901. Четверг.

О. Андрей Метоки извещает, что прибыл в Хакодате и поселился там; нашел только трех старшин (гиюу) в Церкви, а четвертый выбыл, — засадили его в тюрьму за подделку (таковых–то выбирают христиане в свои почтенные члены!); спрашивает о. Андрей, «выбирать ли еще четвертого, или остаться с тремя?» Ответил я, чтобы «удовольствовался тремя»; станут делать выбор, опять поднимется кутерьма — а он, по новости, не в состоянии будет управить, и начнется ряд беспорядков, которые и его потом выживут из Хакодате.

Илья Сато из Акита пишет, что католический проповедник там, некто Нагацций, просится в православие. Что ж, дело хорошее — пусть продолжает изучать православие, и если Господь найдет его достойным, то и введет в дверь Православной Церкви.

24 августа/6 сентября 1901. Пятница.

Разом три священника в отлучке: о. Семен Юкава уехал на Формозу; о. Феодор Мидзуно сегодня уехал в Коофу, по телеграмме, что Иоанн Ямагуци, катихизатор, помер — хоронить его; о. Петр Кано сегодня утром в Сакура–мура, по телеграмме, что умер Павел Ямагата, бывший семинарист, потом хотевший служить Церкви иконописью — отпевать его. Остается при Соборе один о. Роман Циба. Умершие померли от чахотки; оба способные, но не успевшие послужить Церкви, и только унесшие с собою в могилу много церковных денег, потраченных на их воспитание и содержание. Были, впрочем, хорошие молодые люди. Царство им Небесное!

Из Коофу Стефан Тадзима писал, что один язычник вызывается построить дом приспособительно к церковному употреблению. Только хочет, чтобы ему дали обещание нанимать потом этот дом. Я наказал о. Феодору, при отпуске его, сказать Тадзима и христианам там, чтоб они отнюдь не связывали себя этим обещанием.

25 августа/7 сентября 1901. Суббота.

От о. Бориса Ямамура письмо — целая тетрадь все о том же нескончаемом предмете — Ивай–кёоквай. Отвечает на мой совет ему, посланный по выслушании о. Оно, «если христиане Яманоме не позволят христианам Ициносеки не продавать их теперешний церковный дом, то пусть две Церкви останутся по–прежнему раздельными, не сливаются». О. Борис всячески старается убедить меня, что «не желает продать церковный дом в Ициносеки только один Авраам Сато, что у него намерение завладеть самому этим домом». О. Оно, однако, не высказывал таких подозрений, и сам о. Борис не подкрепляет ничем своих подозрений. Поэтому письмо его не убедило меня. А так как сегодня же пришло письмо из Ициносеки от брата Авраама Сато — Ниносеки, с просьбою решить поскорей для них — «сливаться ли двум Церквам, или быть раздельными», то я и написал туда: «если христиане Яманоме согласятся на то, чтобы вы не продавали своего церковного дома, то хорошо слиться, как вы и сами того желаете, под сим условием. Но церковный дом ваш непременно переведите на имя священника». Копия с сего письма послана к о. Борису.

Кстати, сегодня был у меня Моисей Ямада (лечившийся здесь в госпитале и ныне возвращающийся домой), самый важный христианин в Яманоме; я его убеждал не мешать христианам Ициносеки иметь свой церковный дом, или же любовно разойтись с ним; пусть по–прежнему две Церкви будут самостоятельными. Слиться, или быть раздельными, это неважно; важно хранить мир и любовь.

26 августа/8 сентября 1901. Воскресенье.

После Литургии были князья Доде Стефан и его старший брат, уже видимо расположенный к христианской вере под влиянием Стефана, даже крест на себя полагающий. Стефан проповедует всем, кому может, вокруг себя; сегодня приводил в Церковь одну девушку из служащих в их доме, уже значительно наученную и близкую к крещению. Я звал его жить в Миссии, чтоб слушать в Катихизаторской школе уроки по Догматике и яснее, и систематичнее уяснить себе учение, а потом проповедывать его в своем аристократическом обществе. Говорит, что сейчас бы перешел в Миссию, но нужно посоветоваться с родными, между которыми есть ненавидящие христианство.

В Катихизаторскую школу прибыл Иосиф Окада (бывший католический проповедник), сошедшийся с женой и оставивший ее у ее родителей на время своего обучения.

Прибыл опять служить у меня слугой и вместе звонарем и пекарем просфор для Собора Иоанн Сукава, которого отец (ботаник) взял было для домашней службы.

27 августа/9 сентября 1901. Понедельник.

Анархист, поляк родом, опасно ранил 6 сентября в Буффало, двумя пулями, Президента Американских Соединенных Штатов Мак Кинлей. Справедливо называют анархистов бешеными собаками. Странно только, что не ищут средств избавиться от них.

28 августа/10 сентября 1901. Вторник.

О. Николай Сакураи пишет о делах своей Церкви, между прочим, что «в Саппоро недавно было крещение пяти человек, и что в дальнейшем такие ободряющие виды на успехи проповеди в Саппоро, что к будущему Собору надеется крестить там не менее ста человек». Цыплят по осени считают.

Всенощную пели причетники, и в Церкви было очень мало молящихся — школы учились. Раздосадовал о. Петр Кано своим диким чтением Евангелия; снова нужно учить его.

29 августа/11 сентября 1901. Среда.

Литургия с шести часов. Были в Церкви все учащиеся; пели причетники.

Были днем Василий Конно, из Наканиеда, наиболее состоятельный и усердный из тамошних христиан; говорил, что брат его, Иоанн, учившийся в Катихизаторской школе, но не могущий служить катихизатором по слабости здоровья — ныне больше ничего не делает, как только помогает Савве Ямазаки, катихизатору, по церковной службе. Я убеждал Василия приобрести побольше участок земли для построения Церкви, благо теперь у них еще земля дешева — меньше ены за цубо.

30 августа/12 сентября 1901. Четверг.

После полудня в Посольстве, поздравить посланника Александра Петровича Извольского с Ангелом — оставил карточку — он еще на даче. Там же получил посланные чрез Министерство Иностранных Дел: книгу речей и слов Петербургского Митрополита Антония и пакет с изданиями и избранием в члены «Общества ревнителей Русского Исторического Просвещения в память Императора Александра Третьего».

О. Симеон Мин из Кёото извещает, что кресты на храм, прежде неудачно вызолоченные, теперь позолочены вторично и утверждены на своих местах; успокаивает насчет того, что отлично вызолочены и блестят, и крепко установлены. Да воссияет чрез них благодать Божия над древней столицей Японии!

31 августа/13 сентября 1901. Пятница.

О. Феодор Мидзуно вернулся из Коофу, совершивши погребение там умершего катихизатора Иоанна Ямагуци. Царство ему небесное! Способный и усердный был молодой проповедник, владевший и пером — его сочинения есть кое–что печатное; злая чахотка преждевременно свела его в могилу.

Другой служащий Церкви, причетник Яков Фудзима, нагло обманул и ушел со службы. Служил, впрочем, так плохо, что о. Семен Мии просил убрать его из Кёото, где он состоял. Так как в Мориока нуждались в учителе церковного пения, то предложено было ему отправиться туда; он беспрекословно изъявил готовность, но это только для того, чтобы получить дорожные до Токио, отсюда до Мориока, и двухмесячное, за девятый и десятый месяцы, содержание; получив все это, он прислал письмо, что увольняет себя с церковной службы.

Следующий номер «Сейкёо—Симпо» будет пятисотый. Членам «Айайся», издающим журнал, хотелось бы чем–нибудь ознаменовать это, и они попросили приложить к этому номеру несколько картинок, именно: снимки Собора, Семинарии, Женской школы, и группу членов «Айайся». Ладно! Стоить будет это не дороже двадцати ен за все.

В «Japan Daily Mail» сегодня громовая статья против мормонов, извлеченная из «The Homiletic Review», сочинение Gen. Jon Eaton. В ней, между прочим, есть следующее: «Мормоны претендуют на братство с христианскими Церквами. Общество пресвитерианских пасторов в Утахе, состоящее из способных и умных людей, знакомых со всеми фактами, по тщательном рассмотрении, издало десять неоспоримых причин, по которым это невозможно. 1) Мормоны не признают никакой другой Церкви, кроме собственной, и таким образом всех христиан исключают из Церкви. 2) Мормоны уничтожают Библию своими так называемыми откровениями. 3) Вера в Иосифа Смита, как Божия пророка, составляет существенный предмет их исповедания. 4) Мормоны признают свое священство непогрешимым. 5) В их учении о богочеловечестве они проповедуют, что человек может сделаться Богом. 6) Они учат, что Адам есть Бог, и что Иисус Христос есть Сын Божий по естественной генерации. 7) Они учат, что Богов много, так как люди делаются Богами чрез множественные и небесные браки (by plural and celestial marriage?). 8) Хотя они допускают искупление, совершенное Христом от греха первородного, греха Адама, но учат, что от своих личных грехов человек спасается своими собственными добрыми делами. 9) Они веруют в полигамию и учат, что Иисус Христос был полигамист. 10) Они учат, что Бог Отец есть полигамист». — Дальше этой нелепости уже невозможно идти. Тем не менее мормоны, приехавшие сюда, не унывают. На днях, в той же «Japan Daily Mail», апостол Грант, по поводу недопущения их здесь в одну гостиницу и замечания в газете, что из тысячи христиан девятьсот девяносто девять не захотят жить с ними под одной кровлей, иронически возразил: «Быть может, эти девятьсот девяносто девять христиан не захотят войти и в Небесный Иерусалим, потому что на стенах его будут начертаны имена Двенадцати сынов Иакова, рожденных им от четырех жен?»

1/14 сентября 1901. Суббота.

Василий Ямада приходил прочитать составленное им для напечатания изложение, на четырех–пяти страницах, главных тезисов вероучения, для широкой раздачи язычникам, собирающимся на проповеди, также в храме.

Пантелеймон Хаттори, молодой врач из Оказаки, ученик доктора там Василия Танака, пришедший с подарком от сего последнего, хвалился добрым состоянием Церкви в Оказаки: есть новые слушатели, заведен «Сейнен–квай», продолжаются христианские собрания.

Инженер из Дальнего Востока, Владимир Михайлович Тренюхин приехал из Нагасаки просить разрешения о. Вениамину повенчать его с Ниной Николаевной, дочерью генерала Линевича. О. Вениамин затруднился потому, что в числе документов нет метрического свидетельства Тренюхина, и достать его из Петербурга затруднительно. Но метрическое свидетельство нужно главное для удостоверения в том, что по летам просящий повенчания не молод для того; сие же очевидно и из небольшой лысины на голове жениха. А что он холост, это означено в его документах. Все прочие документы его и невесты в исправности. Ко всему этому имеется письмо Преосвященного Евсевия, Епископа Владивостокского, к о. Вениамину, что он лично знает вступающих в брак и препятствий к повенчанью их никаких не имеет. На основании всего этого о. Вениамин мог бы повенчать и не утруждая Тренюхина путешествием в Токио.

2/15 сентября 1901. Воскресенье.

Погода была превосходная. Отчасти поэтому, вероятно, Собор был почти полон молящихся христиан и любопытствующих язычников. В числе первых из русских был полковник Ванновский с детьми, после службы пивший у меня чай, вместе с князем Стефаном Доде, который сказал, что родные, по причине его слабого здоровья, не позволяют ему поселиться в Миссии, чтобы пользоваться здесь уроками в Катихизаторской школе. Между другими гостями был один студент Университета, только что поступивший на Инженерный факультет, родом из Монако, крещенный в Оосака.

Раненый анархистом Президент Мак Кинлей умер вчера.

3/16 сентября 1901. Понедельник.

Газеты полны траурными статьями о Мак Кинлей. Последние слова умирающего Президента были: «Good–bye, good–bye. It is God’s way. His will be done». Спасет его Господь за доброе служение людям, за благочестие и преданность воле Божией.

Агафья Косуги, жена о. Павла Косуги, после долгого лежанья в госпитале, приходила прощаться — поправилась и едет к мужу. Много стоило ее лечение Миссии; хорошо еще, что половину платили ее родные. Но что делать! Жена священника, хоть и очень бесплодного в своем служении — не знаю, по лености ли, или потому, что и место у него не созревшее для плодоношения — Токусима и весь остров Сикоку.

4/17 сентября 1901. Вторник.

О. Борис Ямамура просит помощи на лечение Симеона Мацубара и его семьи, в Аомори, где ныне дизентерия. Послано несколько. — О. Игнатий Мукояма отвечает, что Корнилий Асано, отставной офицер, которого я приглашал в Катихизаторскую школу, отказывается от сего, но не перестанет служить Церкви, насколько может, и вперед проповедию между язычниками. — О. Андрей Метоки просит на дорогу по Церквам, да как много! 36 ен 90 сен, — до Сикотана включительно. Просит еще на гостинцы сикотанским христианам, нечего делать, послано все, но написано, что на гостинцы десять ен посылается только ныне, потому что он едет туда в первый раз. Сикотанские христиане теперь не бедны и в помощи в виде гостинцев не нуждаются.

5/18 сентября 1901. Среда.

Из Ициносеки опять письмо — просят окончательно разделить их с Церковью в Яманоме. Послано к о. Борису, чтоб он сделал это.

Елисавета Котама приходила проверить со мною список кандидаток на прием в Женскую школу. Семнадцать просящихся не вошло ныне, а ожидает очереди. Из них двое — из Одавара.

Лишь только ушла Елисавета, как я прочитал письмо о. Василия Усуи — из Одавара еще третья просится — и тоже имеющая права на внимание: на своем полном содержании, внучка церковного старшины и прочее. Нечего делать, отвечено, что будет иметься в виду для приема. — Язычниц же, просящихся в школу, и числа нет: почти каждый день приходят спрашивать школьные правила и потом просить принять. Очень жаль, что школа тесна и что нельзя даже расширить ее — места нет для того. Школа — важное орудие для насаждения христианства: сердца родителей там, где их дети, в школе же дети напитываются христианским духом, который от них прямехонько переливается в сердца родителей, еще не было примера, чтобы родители детей, воспитанных в нашей школе, остались язычниками.

6/19 сентября 1901. Четверг.

Игнатий Хосияма, катихизатор в Иваядо и Хитокабе, спрашивает, между прочим: «Христианка замужем за человеком, у которого есть законная жена: может ли она участвовать в таинствах и крестить ли детей от нее?» То есть, попросту, она состоит наложницей у язычника. Если она сделалась сим, будучи еще язычницей, то она может участвовать в святых таинствах, ибо тогда была под законом, не запрещающим неединоженство; дети, во всяком случае, могут быть крещены.

Иосиф Окада (что из католиков) не выдержал занятий в Катихизаторской школе: приливы к глазам и мозгу, так что заниматься не может; по совету врача оставляет школу. Жаль!

Какой–то язычник из местности близ Никко недавно просил Новый Завет, но упоминал, чтоб не писать ему — «в доме отец–де не любит христианской веры». Новый Завет был послан. Теперь благодарит за него и весьма умным и трогательным письмом просит «дать ему средства приобрести христианское полное научение». Но изъясняет, что «у него на руках восемь человек семьи». Как же ему помочь? Если бы был он один, то можно было бы вызвать его в Токио и поместить у одного из катихизаторов для научения, платя за его пропитание. Семью же его взять на содержание Миссия средств не имеет, да и неблаговидно было бы. Даже катихизатора направить к нему нельзя — «отец не любит христианства» и не пустит катихизатора в дом. Трудные бывают обстоятельства! Но если он достоин благодати, то Господь так или иначе поможет ему выйти на путь спасения.

7/20 сентября 1901. Пятница.

О. Алексей Савабе приходил просить принять в Катихизаторскую школу «одного писателя романов, убедившегося в суете мира и хотящего посвятить себя на служение Богу; ему больше сорока лет, холост, поведения безукоризненного, понимает русскую книгу, ибо прошел казенную школу русского языка; христианство знает настолько, что уже можно преподать ему святое крещение; медлил до сих пор креститься и проситься в Катихизаторскую школу потому, что должен был заботиться о содержании семейства; но теперь младший брат прибыл и принял на себя эту обязанность, и он сделался совершенно свободным». Слишком много наговорено хорошего, чтоб все можно было принять за чистую монету. Впрочем, я сказал о. Алексею, что если его protege поспешит, то может и в нынешнем году войти в Катихизаторскую школу — там еще недалеко ушли.

Говорил еще о. Алексей об успехе нынешнего проповеднического движения в его приходе и об одушевлении его катихизаторов. К сожалению, только успехов не предвидится — все тем и кончится, что «пошумели», как протестанты; из подражания протестантам, больше ничего и не может выйти, как протестантский мыльный пузырь. Я не мешаю сему обезьянничанию, потому что и дурного ничего из него не предвидится. Смешное отчасти бывает, вроде получения ложных адресов от слушателей, когда проповедники кончают свои речи и начинают спрашивать внимательно, по–видимому, слушавших, где они живут, чтоб на домах посетить их для продолжения научения.

8/21 сентября 1901. Суббота.

Праздник Рождества Пресвятой Богородицы.

Вся ночь и утро — дождь — В Церкви народа весьма мало. После полудня в семинарской столовой было собрание молодых людей (сейнен–квай);

человек пятьдесят собралось; всех же участников общества до двухсот. Просили потом у меня помещения для их клуба, шкаф для христианских книг. Я дал две свободные комнаты во втором этаже. По воскресеньям будут приходить туда читать христианские книги, иметь христианские разговоры. Председатель их общества — катихизатор Василий Ямада; помощник у него — катихизатор Тит Косияма.

9/22 сентября 1901. Воскресенье.

На проповедническое собрание в Сиба пригласили Ивана Акимовича Сенума с волшебным фонарем и видами Палестины; рассказы его о Палестине очень заинтересовали всю аудиторию собравшихся на проповедь, которых было битком набито в доме. — Вообще интерес к христианской проповеди, по–видимому, оживляется между японцами.

Вечером о. Феодор Мидзуно, вернувшийся из Симооса, рассказал, что катихизатор Павел Канасуги никак не хочет простить свою жену за прелюбодеяние и требует развода с нею. Но вина ее не может считаться несомненно доказанной, и о. Феодор показался неискусным в исследовании: вместо того, чтобы хорошенько поговорить с нею о взводимой на нее вине и узнать от нее, или догадаться, с возможным убеждением в справедливости, действительно ли она виновна, он прямо отнесся к ней с вопросом: «хочет ли она развестись?» Видно, что сам пастырь стоит еще на языческой почве в сих вопросах и делах. Доказательств же се вины, кроме подозрений и болтовни соседей, нет никаких, а подозрения основаны только на том, что заметили ласковость между ею и наемным рабочим. Сказал я о. Феодору, чтобы он чрез две недели вновь отправился к Канасуги, поговорил с его женой наедине пастырски, узнал, подлинно ли она виновна; если да, возбудил бы у ней чувство раскаяния и заставил просить прощения у мужа — а сего убеждал простить, если же никакие убеждения не помогут, а она виновна, то пусть будет развод.

10/23 сентября 1901. Понедельник.

О. Феодор Мидзуно принес письмо ко мне от Павла Ниццума, который пишет, между прочим, что «протестанты приглашают его участвовать в их проповеди, и он согласился, но с целию убеждать самих протестантов в истинности православия, и будет убеждать их на основании Священного Писания, так как писания Святых Отцов протестанты считают простыми человеческими писаниями» — и так далее — словом, уже почти объявляет, что уходит в протестантство. Что же с ним делать? Видимо, человек привык к общественной деятельности, будучи много лет катихизатором, потом священником, и теперь скучает по ней; но в Православной Церкви как же можно вновь поставить на поле общественной деятельности расстригу, да еще из монахов? А для него православие перестало быть дорогим уже со времени попрания им своих обетов. Увещание ему — оставаться в Православной Церкви и идти по предлежащему ему пути спасения, как видно, к стене горох — недавно только что увещевал его, и — вот…

11/24 сентября 1901. Вторник.

Японский гражданский праздник; школы отдыхали; мы с Накаем до обеда не переводили, а я писал письма.

Исаак Кимура приносил показать опыт своего перевода Творений Златоуста; мысль передает верно — можно надеяться, что окажется порядочным переводчиком Златоуста. Переводит Толкование на Псалмы.

Другим переводчиком Златоуста будет Игнатий Мацумото. Приносил сегодня окончательно приготовленную к печати книжку составленного им объяснения Богослужения. По напечатании ее займется переводом Толкования Златоуста на Книгу Бытия.

12/25 сентября 1901. Среда.

Как нужно с неослабным вниманием следить за всем! Сегодня два урока.

Первый. О. Василий Усуи недавно писал, что надо открыть проповедь в городе Ито, в Идзу; просил на наем квартиры для проповедника, и упоминал вскользь, что придется ему самому заняться этим, ибо Павел Цуда и Иоанн Мори, ближайшие к Ито проповедники, больны. Я согласился на наем квартиры, как обычно бывает в таких случаях. И вдруг сегодня длиннейшее письмо от о. Усуи, повествующее, что он «живет в Ито, истратил на обзаведение квартиры шестнадцать ен и просит выслать сии деньги; скучал в прошлое воскресенье, ибо проводил его совершенно один; есть там вдова–христианка, да и та в отлучке, слушателей учения еще нет». Священник бросает свою большую паству в Одавара, оставляет ее без Литургии в воскресенье, да еще собирается то же делать и в дальнейшее воскресенье для того, чтобы торчать без всякой пользы в глухом месте! Притом, тратиться на обзаведение проповеднического стола и всякой другой рухляди, тогда как в новом месте, где еще не известно, будут ли христиане, никогда этого не делается, а просто нанимается готовое помещение у кого–нибудь из местных жителей. — Тотчас же написал выговор о. Василию с приказанием вернуться в Одавар а, а в Ито, коли находит нужным, послать хоть одного из двух одаварских катихизаторов, и так далее. Себе же урок: не пропускать без внимания и «слов вскользь» в письмах священников.

Второй. Недавно я сделал выговор катихизатору в Нагаока Петру Хисимото, на основании письма Стефана Кондо к Ивану Сенума. Кондо прескверно писал о Хисимото, что он деспотически поступает с христианами, груб, сварлив… Хисимото пишет ныне, что он оскорблен и оставляет церковную службу. Опустил я из внимания, что не всякому слову Кондо можно верить, а ведь знаю это, знаю Кондо давно. И вот! Жаль Хисимото, хотя катихизатор он плохой, но в дурном до сих пор замечен не был. И написал я о. Игнатию Като, прибывшему уже на место своей службы, чтоб он немедленно отправился в Нагаока и исследовал дело. Если христиане не ненавидят Петра Хисимото, как писал Кондо, то пусть бы он и остался там на службе; если же не захочет сам, то пусть переберется в Таката, где нет теперь катихизатора, и проповедует там; во всяком случае, пусть утешит и успокоит обиженного; оставлять церковную службу он, вероятно, серьезно не думает, а написал в сердцах. Приложены письма Стефана Кондо и Хисимото.

13/26 сентября 1901. Четверг.

До десяти часов утра закончено исправление Первой книги Паремийника, после чего отправился на Цукидзи, в Американскую Церковь, на Поминальную службу по президенте Американских Штатов Мак Кинлей. Американский Епископ Мак Ким в отлучке, потому за него стоял во главе духовенства английский Awdry. Императора представлял Великий Князь Кан–ин, императрицу — его супруга. Церковь была полна знатью иностранною и японскою. Служба отпечатана в брошюрах превосходной бумаги и отличного шрифта; совершалась в безукоризненном порядке и импозантно. Жаль только, что они употребляют этот нелепый обычай такого медленного входа и выхода, который даже и черепашьим нельзя назвать — до того он медлен и скучен; еще когда поют при этом, ничего; а сегодня молча входили и выходили, с преднесением креста, но без епископского посоха. Проповедь сказал миссионер Имбри. В богослужении между составленными на случай молитвами была одна даже за убийцу президента, но за самого президента, за упокой его души — ни слова, таков обычай протестантства, холодный, безжалостный к умершему.

14/27 сентября 1901. Пятница.

Праздник Воздвижения.

В Церкви, кроме школ, весьма мало молившихся.

Кончивши богослужение, я отправился в Иокохаму по делам. В одной конторе встретился с тремя русскими офицерами, возвращающимися после Манчжурской войны в Россию; очень удивило их видеть человека в рясе: «Батюшка, какими судьбами здесь?» Один догадался: «вероятно, состоите при Посольстве?» И так далее. А у себя сегодня после службы я принимал инженера, три года строившего дорогу в Манчжурии, с супругой, тоже едущих в Россию, и завезенных сегодня на Суругадай, в Храм, как раз в то время, когда уже выходили из Церкви. Инженер по имени Николай Флегонтович Нарцизов, вероятно, из духовных. И о Миссии здесь — ни малейшего представления; выражали удивление, что здесь, в Токио, видят Православный Храм, не знают, почему и для чего он… И подобное сплошь и рядом. Иностранцы, без сомнения, больше знают о Русской Духовной Миссии в Японии, чем русские.

15/28 сентября 1901. Суббота.

Успехи проповеди плохие, а требования денег ежедневные, да такие, что и оставить без исполнения нельзя. Сегодня: о. Сергий Судзуки просит десять ен в счет жалованья, по случаю долговременного страдания поносом, для расплат за лечение; при его большой семье, куда же ему занимать из своих тридцати ен в месяц! Послано так десять ен. — Катихизатор в Хиросаки, Сергий Усигое, вытерпел болезненную операцию, за которую нужно заплатить четыре ены, да лекарство стоит тридцать сен в день; месяц надо лечиться — а жалованье с семьей двенадцать ен, послано десять ен, — Илья Хонда пишет, из Готенба, что бедность совсем одолела — просит прибавить хоть немножко содержания; еще бы не одолеть бедности при десяти енах в месяц и двух детях с женой; прибавлено две ены. — Григорий Ито пишет, что по разным обстоятельствам задолжал пятнадцать ен, просит помочь; найдено резонным послать пять ен.

Посетили Миссию два посланника: наш, — Александр Петрович Извольский, и бывший Пекинский, на пути в Россию, — Михаил Николаевич Гирс; любопытствовали посмотреть Миссию — показал им ризницу, библиотеку, школы. Извольский говорил, между прочим, по поводу своей поездки в Хакодате: «Я вам места не отдал бы, но так как оно уже отдано, то отбирать не годится; я написал в Петербург, что место для постройки Консульства нужно купить; будет стоить тысяч пятнадцать, но пусть платят; зачем отдавать было старое». — Но дело в том, что место, бывшее когда–то под Консульством, никто Миссии и не отдавал, отданы были оставшиеся здания Консульства — и то бедный остаток их от двукратного пожара; места же Консульство даже и не могло отдать, как не принадлежавшее ему; оно не было куплено, не было даже закреплено за Консульством никакими платами; оно дано было Японским Правительством под Консульство — несколько раз тогда Японский губернатор требовал у консулов годовой платы за места на обычные городские расходы — но консулы всегда отказывались под предлогом, что это должно быть решено главным Правительством в Едо. Когда в 1872 году снялось Русское Консульство из Хакодате для поселения в Едо, место осталось de facto за Духовной Миссией — а если б ее не было, то место вернулось бы к Японскому Правительству, как вернулось то, которое было под Русским госпиталем и которое потом Правительство передало попросившему его английскому миссионеру. За место, оставшееся под Духовной Миссией, Японское Правительство потребовало годовой ренты 240 ен, и Миссия, чтобы не быть лишенною места, конечно, не могла не исполнить требование, и продолжает ежегодно уплачивать по 240 ен, чем уже и фактически закреплено место за Духовной Миссией.

Александр Петрович еще спрашивал моего мнения насчет места, пожертвованного для постройки Церкви в Нагасаки евреем Гинцбургом: «Можно ли принять это пожертвование? Некоторые находят неприличным; и ему, Извольскому, сделано указание из Петербурга спросить мнения о сем местной духовной власти». Я ответил без всякого колебания, что принять можно и должно, совершенно так же, как мы здесь в Соборе ежедневно принимаем пожертвования язычников, посещающих Собор и бросающих в нем деньги, совершенно так же, как граф Путятин, когда–то, собирая в Петербурге на постройку Миссийского дома, в котором наверху и Крестовая Церковь есть, вытребовал и от еврея Штиглица пять тысяч рублей. Почем мы знаем, быть может, Гинцбург со временем сделается христианином, и это его усердие есть первый шаг к обращению; не было ли бы жестокостью и грехом обидеть его отказом принять его приношение?

16/29 сентября 1901. Воскресенье.

До Литургии крещены три девицы и два младенца, одна из девиц научена вере Стефаном Доде, который сделался и крестным отцом ее, и, видимо, счастлив этим первым плодом своего благочестивого усердия.

С двух часов ездил отдать визит Извольскому и Гирсу; последнего встретил по дороге на пути его в Никко. Александр Петрович показал мне Коронационный Альбом, о котором он спрашивал в Петербурге, может ли он передать его в Духовную Миссию. Одно из лиц, которым, по распоряжению Государя Императора, присланы были Альбомы, померло, и экземпляр остался свободным, но без доклада Государю распорядиться им нельзя. Альбом — великолепнейшее издание, с рисунками, где лица — точные портреты участвовавших в Коронации.

17/30 сентября 1901. Понедельник.

Миссионер–священник Феодор Барков, из Ново—Киевска, Приморской области, прислал прошение о принятии его на службу в здешнюю Миссию — доктора советуют ему для здоровья. Отвечено отказом.

«Здесь нужны миссионеры с полным семинарским и академическим образованием, молодые и совершенно здоровые». (А он — из второго класса Семинарии и был только на миссионерском отделении в Казанской Академии).

Иосиф Окада, что из католиков и недавно оставил катихизаторскую школу по неспособности учиться за болезнью, извещает, что он вернулся в католичество. Так! Служил первоначально бонзой, потом шесть лет пробыл протестантом, затем десять лет католиком, да вот почти два года числился православным — теперь опять католиком, вероятно, под давлением жены и ее родных и патеров, а также и потому, что некуда больше перейти, новых вер больше нет в Японии. Во всяком случае вперед урок нам: не допускать легко к нам из других христианских обществ, а, по крайней мере, года два держать их под искусом, чтобы в точности распознавать пройдох и заграждать им вход.

18 сентября/1 октября 1901. Вторник.

В Церкви Коодзимаци, в воскресенье, крестился известный писатель Язаки, с литературным именем Саганоя. Очень аскетически настроенный — много молится и находит в этом большое утешение; сокрушается о своих грехах, хотя особенных не имеет. Дай Бог ему! Если он долго удержится в этом настроении, то можно отправить его на Афон или в один из русских хороших монастырей, чтобы он, изучивши монашество, сделался насадителем его в своем отечестве.

О. Симеон Юкава с Формозы извещает, что посещает там обретающихся христиан, благополучно путешествуя и отыскивая их.

19 сентября/2 октября 1901. Среда.

Катихизатор в Фукуока, Стефан Мацуока, путешествуя ежемесячно в Куруме, чрез то не имеет никакого успеха по проповеди ни там, ни у себя в Фукуока. Потому написано к нему, чтобы не развлекался больше этими поездками, а сосредоточился для дела в Фукуока; к о. Петру Кавано в то же время написано, чтобы он посещал Куруме сам, для остающихся там христиан; на успех же проповеди в этом городе нельзя надеяться, пока не поселится там катихизатор.

Посетил в госпитале Сато семинариста Пимена Усуи. Жалость смотреть на доброго во всех отношениях юношу, страдающего неповинно: нога увязана в лубках, и до того больно ему от нее, что он почти пошевелиться не может; питает его сиделка из рук; и болезнь приключилась вдруг, без всякой видимой причины; это значит — пагубное наследство от какого–нибудь недальнего предка хранилось доселе скрытым в его организме — быть может, от деда, который долго лежал в параличе.

Так–то дорого обходится дурное поведение человеку и для него самого, и для происходящих потом от него, для которых он невольно делается жестоким, безжалостным прародителем!

20 сентября/3 октября 1901. Четверг.