1901–й год
1901–й год
1/14 января 1901. Понедельник.
Серенький день с накрапывающим дождем встретил новое столетие.
В Церкви, несмотря на большой праздник Обрезания Господня и Памяти Святого Василия Великого, из города почти никого не было. — После службы — обычные поздравления с Новым Годом от священнослуживших и приглашение всех на чай. С поздравлением пришли также Павел Накаи, Алексей Оогое и Яков Судзуки и принесли первую корректуру начатого отпечатания Нового Завета, нашего с Накаем перевода. Корректура порадовала: китайские знаки и японская катакана — ясные; новоотлитые по нашему заказу двойные буквы отлично вышли. Оогое и Судзуки будут держать все корректуры до последней, когда они найдут, что уже нет ни одной ошибки, то будут приносить нам с Накаи’ем; после нашей корректуры будет окончательно отпечатываться.
С двух часов поздравления русских: полковника Ванновского, посланника Александра Петровича Извольского с супругой и прочие; также японцев: молодого графа Соесима, Марии Кису, принесшей в подарок кусок шелковой белой материи, который я, сказал ей, употреблю на подрясник.
Между означенными поздравлениями приходили письма: от о. архимандрита Иннокентия, из Шанхая, — странное: обиделся, что из Петербурга спросили, нужна ли Миссия в Китае? — Да не его, а посланника, почему он бросил Тяньцзин и ушел в Шанхай; от Сергия Александровича Рачинского, из России, что он 200 рублей моей пенсии определил на Жиглицкую школу в Егорьевском приходе; от матери Аполлонии, настоятельницы Пятигорского Богородицкого монастыря, — описание монастыря и разных невзгод.
В восемь часов вечера был христианин из Токонабе. Два дома там только, и есть христианские; но очень усердные. Сей — Иоанн — вынул 5 ен и просил икону Спасителя для своего дома (икону Богоматери получил после крещения); оная будет послана ему в киоте. Просил еще икону Благовещения для молитвенной комнаты — «Церковь–де наша названа Благовещенской»; будет послана и она.
2/15 января 1901. Вторник.
В школах начались обычные занятия. Мы с Накаем сели за исправление перевода Псалтири, с 34 псалма. Вечером читали и корректуру Нового Завета, но не так, как ожидали; на двенадцати листах нашли одиннадцать ошибок; значит, завтра нужно будет сделать выговор Якову Судзуки, что плохо корректирует.
После обеда перечитал много церковных писем. — Тит Накасима из Ициносеки пишет, что Церковь Иван ныне совсем мирна; избраны восемь старшин и утверждены о. Борисом; в числе их тамошнего мутителя Сато не видно. — Роману Фукуи из Оцу пишет, что в Рождественское собрание христиане Василий Ендо и Иоанн Саймару, сын Андрея, произвели скандал: поносили его, Романа, словами «бакаяро» и подобными за то, что на погребение Иова Гундзи дано было от христиан в Оцу 3 1/2 ены, а прежде того на погребение одного христианина ничего не дано. — Матфей Юкава из Накацу пишет, что на празднике у него было, кроме своих христиан, четверо католиков, по–видимому, желающих уйти из католичества, по примеру бывшего своего катихизатора, ныне православного христианина. — Илья Сато из Акита извещает, что в Рождественское молитвенное собрание у него было восемнадцать христиан; для Акита и это очень хорошо. — Прочие письма еще того малосодержательнее: или просительные — прислать книг, как из двух тюрем, или просто поздравительные.
3/16 января. 1901. Среда.
Павел Сакума, катихизатор в Аннака и Тосино, является и говорит, что он подал священнику своему, о. Павлу Морита, прошение об отставке и снялся с своего стана совсем, чтобы туда не возвращаться, — «не может выносить холода и местных ветров, постоянно должен лечиться. Но в месте с более благоприятным климатом желал бы продолжать катихизаторскую деятельность». — Совсем плохой он катихизатор, нигде до сих пор не имел плодов своей службы. Но все же он недостоин числиться в составе наших плохих катихизаторов. Потому предложил я ему службу в Тоокайдо, и именно в Токонабе, если только о. Матфей не против будет. Согласился он, потому написано к о. Матфею Кагета, что вот «есть катихизатор, желающий служить в его местности, а в Токонабе катихизатор желателен, по заявлению недавно бывшего здесь христианина оттуда, Иоанна Хиби; потому, желает ли он, чтобы Павел Сакума был отправлен туда?»
4/17 января 1901. Четверг.
Из глубины Японии язычник один пишет: «Мне советуют принять христианство, я хочу сначала понять его, и потому прошу ответить на следующие вопросы. 1) Я слышал о Троице — что такое она? 2) Говорят, что ваша вера — чисто политическое дело — правда ли? 3) Если Христос знал, что Иуда дурной человек, то зачем принял его в ученики? Если не знал, значит, Христос — простой человек. 4) Говорят, что душа бессмертна, но как же доказать это?» И так далее — много еще подобных вопросов. В разрешение послано пять брошюр.
О. Игнатий Мукояма пишет: «Христианин в Хиросима Павел Сайто женился на христианке из Цуяма, но не сошлись характерами и хотят разойтись; жена даже и убежала уже в Цуяма; а Сайто жалуется на нее, что совсем глупа, не умеет управлять домом. Как быть?» Разумеется, всячески убеждать сойтись опять и жить согласно, нося тяготы друг друга. А не согласятся на это, исключить из Церкви, как противящихся самой ясной заповеди Спасителя — обоих или ту сторону, которая упорно противится.
5/18 января. 1901. Пятница.
О. Матфей Кагета просит прислать Павла Сакума в его распоряжение. Сомневается о. Матфей, выдержит ли долго Сакума в Токонабе — «едва ли найдутся там слушатели учения»; но если не окажется для него живого дела там, то о. Матфей поместит его в Мори.
В Циба умер катихизатор Григорий Камня. О. Феодор Мидзуно с диаконом Стефаном Кугимия погребли его. О. Феодор привез из Циба прошение тамошних немногих христиан — «дать туда катихизатора на место умершего». Но кого? О. Феодор предложил отставного катихизатор а Никиту Сугамура, который просится опять на службу. Пусть. Я мало надеюсь на сего человека — слишком «ватамама–но хито». Но о. Федор ручается, что с этого времени Сугамура станет служить постоянно. Буду выдавать ежемесячно 10 ен о. Феодору для Сугамура — пусть служит частно, не от Церкви. Если до Собора будет иметь плоды своей службы, то о. Федор исходатайствует ему звание катихизатора.
Иосиф Исибаси, катихизатор в Сукагава, прислал письмо, что он увольняет себя от службы Церкви, то есть оказывается одним из мерзавцев, обманувших Церковь на цифру своего содержания и воспитания в Семинарии чуть не с пеленок! Так–то вот! В Семинарию шлют или с монашескою целию — дарового образования, или таких полумертвецов, как Камия, который по выходе на службу беспрерывно был болен, ни малейшей пользы Церкви не принес, а народил еще троих детей на попечение ее и ушел на тот свет. Бог, суди этих бесплодных потребителей церковных средств!
О. Петр Кано из Хакодате пишет, что на праздник Рождества Христова в Церкви было больше ста тридцати христиан, что четыре старосты у Церкви усердны, что домов пять есть еще немирных; впрочем, и из них в Церковь на праздник приходят. Хакодатская Церковь, значит, несколько успокоилась.
6/19 января 1901. Суббота.
Праздник Богоявления.
До Литургии было крещение троих. Литургию и потом водоосвящение служили со мною оо. Роман Циба и Феодор Мидзуно. Христиан было довольно много, все после богослужения взяли святой воды в запасенные бутылки и другие сосуды. О. Роман окропил святою водою миссийские каменные дома и Семинарию, о. Феодор — Женскую школу. О. Павел Сато все еще отзывается своею болезнею — параличом, хотя в Церкви бывает и участвовать в служении, мне кажется, мог бы.
После полудня Петр Исикава прочитал мне переведенную им третью часть брошюры Тихомирова «Христианские задачи России и Дальний Восток» для помещения в ближайшем номере «Сейкёо—Симпо». Перевод брошюры войдет в три номера, и потом будет издан брошюрой на японском. Перевод слушал и другой наш журналист и писатель брошюр — Исайя Мидзусима. Я им дал, между прочим, для просмотра и статейку номера «The Japan Daily Mail» в «Monthly Summary of the Religious Press», где оба они расхвалены за свои писания. Выдержки из их писаний, а также из статьи Павла Ямада, заключаются словами: «the various essays are well written, and show that the Greek Church commands the services of a number of highly educated men». От протестанта это — значительная похвала.
Был с визитом у военного агента нашего Глеба Михайловича Банковского в занятом им доме в Акасака, Аойчёо, № 3. Много говорил он о плохой дипломатии нашего посланника Извольского, который все хочет толковать с японцами о Манчжурии, тогда как японцам, по словам Ванновского, совсем дела нет до наших отношений к Манчжурии. Чтобы японцы не вмешивались в наши отношения к Манчжурии, Извольский хочет отдать им в полное их распоряжение Корею, что Банковский находит совсем не резонным; тут о Корее и речи не должно быть. И мне кажется, что Ванновский прав.
На всенощной сегодня трудные крещенские ирмосы оба хора пели довольно исправно. — Какие–то иностранцы, должно быть, миссионеры, завлеченные пением, простояли всю всенощную.
Погода весь день была превосходная, что не мало способствовало доброму праздничному настроению.
7/20 января 1901. Воскресенье.
После обеда чтение корректуры Нового Завета с Накаем, что заменило вечерний перевод.
Потом прочтение «Montly Summary of the Religious Press», где блядословится, между прочим, что «евреи не имели понятия о будущей жизни», что «Христос не учит о бессмертии души», и в «Церковных Ведомостях» речи Преосвященного Амвросия «О причинах чрезвычайного распространения пороков и преступлений в современном христианском мире» навело такое уныние, что хоть помирай! И лекарство против этого убийственного уныния одно: ждать смерти, чтобы уйти от мерзостей мирских.
8/21 января 1901. Понедельник.
Написал письма: в Москву Льву Александровичу Тихомирову, в Шанхай о. архимандриту Иннокентию — и отправил ему просимые им китайские богослужебные книги, о. архимандриту Хрисанфу в Корею. Накая же послал в типографию наблюсти за отпечатанием первых двух листов Нового Завета, чтобы вышли без малейшей ошибки. Но Накай бесполезно просидел там целый день, ожидая, когда начнут наше отпечатание; надули его — «краска, мол, теперь не первый сорт», и печатали что–то постороннее; Накай же слабый, как самая слабая баба, не настоял, а молча просидел и потерял весь день.
От имени Кацура, бывшего военного министра, с его письмом приходили просить пожертвование на школу на Формозе и настояли, чтобы я подписал 100 ен, со взносом в продолжение пяти лет. Нечего делать!
9/22 января 1901. Вторник.
В Иокохаму на рейд прибыли три русские военные судна: «Россия», «Сысой Великий» и «Петропавловск» — морские громады, добрые представители силы России. С них первый прибыл ко мне архимандрит Михей, «Настоятель Волоколамского Иосифова монастыря, Московской губернии», как значится на его карточке. Он — бывший капитан 2–го ранга Алексеев, двенадцать лет тому назад посещавший Миссию с военного судна на Иокохамском рейде «Корейца», поступивший потом в монахи, учившийся в Московской Духовной Академии, служивший затем Синодальным ризничим в Москве, вызванный на чреду служения в Петербург с нынешнего своего настоятельского места, и по желанию Великой Княгини, заведующей Красным Крестом, отправившийся в Китайские воды на пароходе Красного Креста «Царица»; сюда же из Порт—Артура прибывший на «России» из любопытства видеть нынешнюю Японию и, по его словам, Миссию. Я предложил ему помещение на день–два, которые он намерен провести в Токио, на втором этаже в бывшей квартире о. Сергия, его инспектора в Московской Академии. О. Михей пользуется особенным благорасположением о. Иоанна Кронштадтского, который когда–то чудесно исцелил его от ушиба на военном судне, готовимом в поход. Господин Алексеев, тогда старший офицер этого судна, вечером упал с палубы его вниз, наткнулся на железный крюк и разорвал щеку с повреждением во рту и ушиб очень правую руку. О. Иоанн, которого он постарался видеть наутро после сего, пригласил его в алтарь; после приобщения Святых Даров тою рукою, которая только что держала потир, прикоснулся к ране и погладил ее — опухоль мгновенно опала, и раны как не бывало, только на внутренней стороне щеки остался шрам, который Алексеев, ныне о. Михей, давал мне ощупать еще в бытность здесь двенадцать лет тому назад. Ныне весьма приятно было послушать его об о. Иоанне, о котором он говорит так же восторженно, как тогда, и который, по его словам, и мне прислал поклон; также вспомнить с ним общих знакомых в России.
В четвертом часу посетили Миссию: адмирал Николай Иларионович Скрыдлов, мой земляк, капитаны пришедших судов и несколько офицеров.
Вечером мы с Накаем корректировали третий лист Нового Завета.
10/23 января 1901. Среда.
Стефан Тадзима, служивший когда–то катихизатором, опять просится на службу. Живет он в Хацивоодзи, в приходе о. Алексея Савабе. О. Алексей говорит, что поведение его все время безукоризненно, но месяцев пять тому назад он женился на язычнице и по–язычески, то есть без церковного благословения. Это служит значительным препятствием к принятию его на службу. Поэтому написано ему, чтобы поскорей обратил свою жену в христианство и освятил сожитие с ней таинством брака; после чего пусть служит частно, без открытого принятия в число катихизаторов, до тех пор, пока даст своею заслугою повод священнику просить на Соборе о зачислении его в состав катихизаторов. Если исполнит это — ладно. Он был порядочным катихизатором и долго служил; учение, вероятно, не забыл, и нет нужды ему поступать в Катихизаторскую школу для повторения Догматики. Оставил тогда службу не по предосудительным причинам, что не заградило ему возвращения на прежний путь.
11/24 января 1901. Четверг.
К полудню посетили меня священно–иеромонахи с судов: «России» — о. Авраамий, «Петропавловска» — о. Нафанаил, иеромонах из Обители Святого Нила Столобенского, «Сысоя Великого» — о. Ювеналий. Мы с ними позавтракали, после чего, простившись с ними, я поехал к английскому епископу Awdry выразить ему соболезнование по поводу полученного известия о кончине Королевы Виктории; застал супругу, а он отправился к своему министру совещаться, когда назначить богослужение в память Королевы.
В сумерках уже посетили Миссию несколько докторов и сестер милосердия, служивших на пароходе Красного Креста «Царица» и ныне отправляющихся в Россию, также несколько офицеров с броненосца «Сысой Великий».
О. архимандрит Михей, гостивший здесь, отправился с поездом в 12.30 Р. М. в Кёото, где встретит его, чтобы показать ему замечательное в Кёото, о. Симеон Мии, которого я предупредил письмом.
Матфей Мацунага, катихизатор в Хамамацу, Кега и пр., прислал одного христианина из Кега с письмом, в котором говорится, что брат старший сего, еще язычник, предан страсти картежной игры до того, что отец, после тщетных многолетних усилий исправить его, прогнал его из дома (кандоосита). Просит Мацунага взять его на какую–нибудь службу в Миссии и исправить — После разных совещаний решили мы сделать его слугой в канцелярии; днем будет он в комнате служителей, ночевать будет под присмотром одного ученика Катихизаторской школы, бывшего бонзы, человека очень благочестивого, живущего ныне в отдельной комнате по причине нездоровья; он же будет обучать вере его; кроме того, для религиозного научения будет он ходить к о. Павлу Сато, который обещал учить. Исправляемый сей — человек тридцати пяти лет, имеющий жену и троих детей, не пьяница, но картежной страсти предан уже больше десяти лет; сам он очень желает освободиться от нее, почему охотно поступает сюда. Для канцелярии он совершенно не нужен, но больше решительно не к чему пристроить его.
12/25 января 1901. Пятница.
Утром Павел Накай принес первый лист печатаемого Нового Завета, вчера вышедший из–под станка. Прочитали мы его, и — ни единой ошибки или опечатки; хорошо, если бы все до конца было так.
Три офицера с «Сысоя Великого», вчера бывшие, сегодня опять посетили, спрашивали, нельзя ли им отдать в Миссию на воспитание трех китайских мальчиков, десяти и семи лет, взятых ими в Тяньцзине, детей убитых «Большими кулаками» китайцев, неизвестно каких, быть может, христиан. Я сказал, что «можно», но воспитаны они будут по- японски, до окончания семилетнего курса, после чего они могут быть направлены своими приемными отцами в какие им угодно заведения специальные в России, причем им нужно будет только изучить русский язык, как изучают наши воспитанники, поступающие в Духовные Академии. На воспитание их здесь надо не больше 8–10 рублей в месяц на одного. — Показал офицерам Семинарию и Женскую школу. Неизвестно, решат ли офицеры с «Сысоя Великого» отдать сюда на воспитание своих приемышей. Но вот хорошо бы было, если бы Господь воспитал в них будущих проповедников Евангелия в их Отечестве — Китае!
Дмитрий Константинович Львовский дал телеграмму из Кобе, что едет сюда с женою и детьми — тремя малышами — на пароходе «Лаос». Завтра поедет отсюда кто–либо из слуг встретить его в Иокохаме и помочь добраться до приготовленной ему здесь квартиры.
13/26 января 1901. Суббота.
Фокин, бывший и прежде у меня, является сегодня с девицей из Владивостока и просит перевенчать их. Фокина знал я за вдовца, похоронившего жену в Кобе. Девица представила свидетельство об окончании ею курса в Владивостокской гимназии; да к тому же расплакалась, когда я спросил о родителях, и оказалось, что отец ее умер. Жаль стало, и поторопился согласием повенчать; сказал, однако, твердо и положительно, что повенчаны будут они не прежде, чем представят от консула документ, что с гражданской стороны нет препятствий к браку. Фокин заверил, что не только такой документ будет представлен, но и сам консул Васильев приедет из Иокохамы в Церковь; и настоятельно просил Фокин завтра же совершить бракосочетание. Непременно мне следовало настоять на том, что я прежде всего заявил, именно, что должно быть представлено разрешение из Владивостока на брак им. Законом это требовалось. Я не имею права венчать людей из другой епархии. Но раскис я от слез невесты. Да не будет никогда вперед этого незаконного подкупа чувства!
По уходе их я написал записку о. Сергию, чтобы завтра в четыре часа прибыл в Собор для совершения таинства бракосочетания.
Вслед за сим является ко мне Смысловский:
— Имею важное и секретное сообщить Вам.
— Что такое?
— Фокин имеет жену и двух детей в Иркутске. Умершая у него в Кобе была не жена его, а обольщенная и увезенная им девушка, по школе товарка моей жены — почему мне это известно. Я служил на том же золотом прииске, где служил и Фокин, — мне обстоятельства его жизни все знакомы.
Вследствие такого важного заявления я решил повенчать Фокина только в том случае, если он представит мне заявление Преосвященного Евсевия Владивостокского, что никаких препятствий нет к повенчанию Фокина и что бракосочетание его здесь разрешается. Это и объявлено будет ему завтра, если он явится; но, вероятно, не явится, так как я сообщил конфиденциально консулу Васильеву, что Фокин может оказаться двоеженцем; едва ли Васильев решится дать документальное ручательство в том, что с гражданской стороны нет помехи браку.
Алексей–расходчик с утра отправился в Иокохаму встречать Львовского; в одиннадцатом часу вечера, наконец, Дмитрий Константинович с своей строгой и образцовой супругой Катериной Петровной и тремя детьми прибыли в Миссию. Никанор весь вечер готовил им трапезу, которою и стал угощать их, а я ушел, полюбовавшись, как Миша спит стоя, и подобное.
14/27 января 1901. Воскресенье.
На Литургии было пол-Собора матросов и офицеров с крейсера «Россия». Свечей наставили столько, что на всех подсвечниках вокруг главного поставца было огненное кольцо, постепенно понижавшееся, — вот это по–православному! Даст Бог, мои японские христиане научатся мало–помалу подражать. И теперь уже японцы нередко ставят свечки, только все маленькие больше, не так, как сегодня наши матросики опоясали подсвечники длинными свечами.
С часу пополудни было открытие собрания православных университантов, которых оказалось на собрании всего четыре, и двое из приготовительной к Университету школы «Коотоогакко». Пригласили они на открытие священников (три было), учителей Семинарии — кандидатов (двое было и Исигаме), литераторов наших (были Исикава, Мидзусима, Ямада Василий и Петр). Студент Иоанн Накагава произнес длинную речь. Исайя Мидзусима несколько поправил ее, изъяснивши, что Православная Церковь совсем уж не так бедна умами. О. Симеон Юкава хватил: «Радуюсь, ибо ныне вижу, что Университет распустил цветы» (хана сакари)! Все было мизерно и отчасти комично; но, быть может, впереди что–нибудь и выйдет.
Иокохамский консул Васильев телеграфировал мне, что «выдать Фокину свидетельство, что он после смерти жены состоит вдовым, не может». Несмотря на это, Фокин с невестой явился в четвертом часу. На заявление его, что требуемого мною документа он не привез, я сказал ему, что повенчан быть он не может, а на горячий его протест сказал, что «он к моей епархии не принадлежит, пусть отправляется в свою и там просит о чем хочет», а на дальнейшее его «позвольте» и порыв спорить встал и ушел из комнаты.
К о. Вениамину, в Нагасаки, послал предупреждение, чтобы он никого, не венчал, не уверившись предварительно, что венчает законно.
15/28 января 1901. Понедельник.
Пришли три ящика с книгами, пожертвованными в Миссию из Санкт- Петербургской Духовной Академии. С большой радостью я стал распаковывать их, но пришел в отчаяние, распаковавши. Такой мерзости я не ждал от своей родной Академии. Ни единой, решительно ни единой книги, о которой бы сказать: «А вот за это спасибо!» Почти все — старье, почти все негодное, и все в совокупности такое, что, если бы не позорно было пред японцами, сейчас отдал бы сжечь в кухне вместо дров. И как им не совестно слать сюда это! Избави, Боже, вперед попросить пожертвований подобного рода — так, как книг в наших Духовных Академиях!
Приходил Bishop Awdry поблагодарить за мой визит ему по поводу кончины Королевы Виктории, и вместе известить, когда у них мемориальная служба по сему поводу и пригласить на нее.
— У Вас свита? — спрашивает (сказавши, что служба будет 2 февраля нового стиля в Американской Епископальной Церкви на Цукидзи, по причине маловместимости английской Церкви в «Сиба–сакайчёо», где живет Awdry).
— Я буду один.
— В облачении?
— Не в богослужебном, а в моем епископальном платье.
— Приготовить для Вас место на эстраде?
— Что же я там буду делать? Мне хотелось бы сидеть с простыми верующими; там я внутренно сотворю свою молитву за Королеву, которую душевно уважал.
Епископ Одрей видимо хотел моего соучастия с ними, двумя епископами (быть может, и другие соберутся, кроме американского McKim’a), в их богослужении в качестве Епископа Православной Греко—Российской Церкви. И его опечалил мой отказ; такое грустное у него лицо сделалось. Мне и самому стало очень грустно. Но что же я могу сделать? Не продавать же православие за любезность! Догмат у нас разный — как же бы мы стали молиться единодушно? У нас — молитва за умерших. У них — прославление умершего, что он уже в Царстве Небесном; в после — воскресном номере «Japan Mail» напечатаны в сокращениях все проповеди, произнесенные вчера, в воскресенье, в протестантских Церквах по поводу кончины Королевы, и все — настоящий апофеоз ее добродетелей, а смиренной молитвы об упокоении ее — и тени, и намека нет. Где догмат, там нельзя ни на йоту уступать или мирволить — ни протестантам, ни католикам. Не следовало бы и Преосвященному Тихону в Америке являться в мантии на ординации епископального бишопа, как он фигурирует ныне в рисунках по Америке.
Таинство священства — тоже догмат в Православной Церкви, а не простой обряд, каким признается ординация у епископалов, которому поэтому и не следовало публичное уважение и как бы закрепление его со стороны православного Епископа.
16/29 января 1901. Вторник.
О. Симеон Мии, из Кёото, пишет: архитектор спрашивает, «какого веса будет колокол на колокольне в Кёото, чтобы сообразно с тем приспособление для него устроить?» Я об этом еще не думал. Посмотрим, не будет ли годен туда колокол, что лежит праздным в Тоносава, по снятии его с колокольни тамошней Церкви при разрушении ее по ветхости, — выписанный из России о. Владимиром для его воображаемого монастыря в Тоносава.
17/30 января 1901. Среда.
Пользуясь тем, что сегодня японский гражданский праздник и перевода до полудня у нас не было, я съездил в Тоносава вымерить колокол. Оказалось: диаметр колокола внизу 5 футов, высота 4 фута 9 дюймов. Веса в нем 99 пудов 20 фунтов. Окно колокольни кёотской Церкви 4 фута шириной. Стало быть, об употреблении тоносавского колокола в Кёото нечего и думать, пусть он стоит там, где стоит, до времени. А для кёотской Церкви нужно заказать колокол в России, так, чтобы большой колокол внизу диаметром был 3 фута 8 дюймов, вес же всех колоколов для колокольни не более 100 пудов.
18/31 января 1901. Четверг.
Утром получил письмо от [?] из Иокохамы, в котором изъясняет он: «Американская Церковь в Цукидзи слишком мала, чтобы поместить всех желающих присутствовать при мемориальной службе (Memorial service) в субботу, день погребения в Англии Королевы Виктории. Потому нельзя ли устроить сию службу в „Greek Cathedral (нашем Соборе)”, где могли бы участвовать все желающие. Я говорю это только от себя (заключает Loomis), но думаю, что Сэр Клод Макдональд (аглицкий посланник) был бы рад сему». Я тотчас же ответил, что «в субботу у нас самих обычно совершается две службы, с некоторым приготовлением к ним. Это делает невозможною еще третью, и потому, к сожалению, я должен отказать».
Лумис и к епископальной Церкви не принадлежит. Если б попросил епископ Одрей, то можно было бы подумать, не дать ли. Мне кажется, я согласился бы дать Собор для поминальной службы такой исключительной важности, какова нынешняя. Но, конечно, с тем, чтобы алтарь открываем не был и по–протестантски Собор убираем не был, то есть скамеек не вносили бы, органа тоже, а пусть бы вошли в Собор, как он есть, и помолились по–своему. Царь Соломон молился, чтобы и «молитва иноплеменников в построенном им храме была услышана», — отчего же и в нашем храме не молиться иноплеменникам? Только едва ли они согласились бы не обезобразить наш Собор для своей молитвы… Боже, как тягостно, что мы не можем молиться вместе! А как иначе? Они вот хвалебные гимны воспевают своей Королеве, а нам хотелось бы молиться об отпущении ее грехов.
Акилу Нагано обещал я о. Павлу Морита заместо Сакума, а он ушел со службы — не хочет идти к о. Павлу. Впрочем, не жаль — такого лентяя поискать; ни на йоту не сделал что–либо для Церкви в продолжение двух лет; только продолжал учиться по–русски, чая уйти куда–нибудь в учителя русского языка, но и этого едва ли достигнет, так как, будучи от природы лентяем, за семь лет учебы в Семинарии и до сих пор русского языка не изучил настолько, чтобы простую книгу понимать. Тем не менее низость бросания церковной службы, для которой был воспитан, возмутительна и в нем, как во всяком другом. А сколько таких — о, Господи! И какое это адское мучение — видеть сплошь и рядом Церковь обманутою на сотни и тысячи рублей! Церковь–то безлична, виновен собственно я — в недосмотре, в непрозрении, в допущении обманывать себя. А как прозришь? Однако не было бы мучения, если бы не был виновен… Пощади, Господи, и помоги!
19 января/1 февраля 1901. Пятница.
Помеха занятиям выходит иногда, когда стоят на рейде в Иокохаме русские военные суда. Приходят знакомиться, большею частию просить переводчиков и провожатых для осмотра города. Очень рад приходящим, коли после полудня; до полудня же я точно часовой на своем пост) — от занятия оторваться крайне не желательно, почему иногда приходится казаться невежливым. Переводчиков же где тут взять? Ученики по- русски говорить не могут. Так и сегодня утром — являются два офицера с «Петропавловска», один из них с женой; просят совета, что посмотреть в Токио; я надписал им на бумажке все замечательное, рассказал их «дзинрикися», куда вести их, сходил с ними на колокольню, чтобы показать общий вид города, — и затем поспешил оставить их, чтобы вернуться к переводу. В визите сегодняшних посетителей, впрочем, виноваты их «дзинрикися»; сами посетители не имели ни малейшего понятия о Миссии; некоторые вопросы их были до того смешны, что я долго не мог успокоиться от смеха, вернувшись к Накаю. — Странно в самом деле — иностранцы больше знают о нашей здесь Миссии, чем русские, поражающие иногда удивительным невежеством и безучастностью ко всему религиозному. Матросики наши поражают, напротив, своею религиозностью; в то время, как интеллигентные посетители смешили своими вопросами, здесь же случившиеся пришедшими на вид купола и креста над ним матросы с «России», шесть человек, подали записку родных помянуть за упокой и 5 ен 50 сен при ней; сумма это очень большая для них! Я сказал им, что завтра их родные будут помянуты на проскомидии и на панихиде, в воскресенье на проскомидии, а пред Великим Выходом и я выну частицы за них; благословил их также серебряными крестиками здешней поделки.
20 января/2 февраля 1901. Суббота.
В двадцать минут одиннадцатого часа — на поминальную службу (Memorial service) по Королеве Виктории, на Цукидзи, в Американский Епископальный Троицкий Собор, где была служба по тесноте помещения Английской Епископальной Церкви в «Сиба, Сакайчёо». Входящим в Собор раздавались отлично отпечатанные брошюры «А form of service to be used at Holy Trinity Cathedral, Tokio, on the Feast of the Purification of S. Mary the Virgin, February 2, 1901, being the day of the Funeral of Victoria, Gueen of the United Kingdom of Great Britain and Ireland, and Empress of India. Born May 24, 1819, acceded to the Throne, June 20, 1837, died, January 22, 1901».
Любезно провели на место, где помещался дипломатический корпус и где на начальном месте одной из скамеек приколот был билетик с надписью «Monseigneur Nicolas». Прибыли трое японских Великих Князей с их супругами; при входе их все поднимались и стояли, пока они проходили к своим местам впереди всех. Вслед за тем все поднялись при входе священнослужащих, в предшествии высоководруженного креста, и пред епископом Awdry — его посоха, и при пении гимна, напечатанного первым в брошюре. Затем продолжалось пение дальнейшего. Пение большею частию — речитативное. Псалом 90–й (по нашему 89–й) пропет был особенно трогательно. Затем епископ, став у аналоя, прочитал 15–ю главу Первого Послания к Коринфянам с 20–го стиха до конца, причем все сидели. Гимн. Молитвы: «Lord, have mercy upon us…» и прочее, «Отче наш». Чтение составленных к случаю молитв — одной священником, другой епископом, и после чего было благословение епископа; опять пение гимна — бессловный «Dead March» на органе, который послушавши стоя, стали расходиться, чему начало положил министр MacDonald, уведший японских Великих Князей.
Собор был переполнен блестящим обществом. Пение было трогательное. Грустно одно: ни слова не было молитвы за умершую. Мы молились за себя, поучали себя, старались растрогать себя, а до умершей нам не было никакого дела. Правда, упомянули ее дважды в чтимых молитвах, но только для того, чтобы поблагодарить за нее Бога, а не затем, чтобы вознести молитву об упокоении ее души. — Каким холодом дышит протестантская поминальная служба! Недаром одно только это отвращает столь многих людей от протестантства.
Катихизатор Илья Яци, из Исиномаки, пишет, что жена никак не хочет к нему вернуться — все требует развода; спрашивает Яци: «Что делать?» Написано: развода ей не давать, чтобы не быть виновным против заповеди Спасителя, а если она самовольно выйдет за другого, как пишет ему, то ее вина будет; Илья же может тогда жениться на другой.
Христиане города Бато до того были довольны своим катихизатором Павлом Сайто, что на прошлом Соборе просили, в награду за его труды но постройке Церкви у них, возвести его в диакона. Просьба их не была исполнена потому, что диаконство — не для награды, но вместо того, прибавлено было содержание Павлу Сайто. Ныне же поступило от одного христианина из Бато, Илии Ооуци, прошение взять Сайто из Бато, ибо он–де самый негодный человек: 1) ленив по службе до причинения большого ущерба Церкви; 2) недобросовестен: собирал деньги на общественную нужду и истратил их на себя; 3) сам подстроил прошение Собору о возведении его в диакона; 4) преступник против гражданского закона: помог одному христианину, Исайе Ооуци, скрыть его имущество, чтобы не обложено было повинностью. — Донос этот послан мною сейчас же о. Титу Комацу с наказом исследовать, правда ли все это; но исследовать негласно, чтобы не производить смуты в Церкви.
21 января/3 февраля 1901. Воскресенье.
В Церкви было гораздо больше русских матросов, чем японских христиан. И свечей же наставили! Всех и расставить не могли, места не хватило — оставшиеся будут поставлены при дальнейших богослужениях — так и матросикам объяснено. После Литургии многие из них пожелали отслужить молебен Спасителю. Я спросил:
— Есть ли между вами могущие петь молебен?
— Нет, — ответили.
— В таком случае и священник, и пение будут японские.
— Для нас это все равно, Господь Бог не положил различие в языке для молитвы.
Да наградит Господь Своею благодатию такое истинно православное суждение!
О. Роман с четырьмя поющими отслужил им молебен. Имена матросов, человек больше двадцати, я предварительно написал по–японски для о. Романа. По окончании ему надавали денег ен 5, которые он с иподиаконом Моисеем Кавамура прислал ко мне, так как доселе здесь нет обычая платить за молитву, а отдается на Церковь, если что получается. Я велел, однако, разделить полученное между служившими: третью часть отдать о. Роману, остальные две — четырем певцам.
22 января/4 февраля 1901. Понедельник.
Утром отправился в Иокохаму, по приглашению адмирала Скрыдлова, на завтрак на крейсер «Россия». Адмирал просил приехать одним поездом раньше всей публики, приглашенной на завтрак, чтобы благословить команду, что было бы неудобно, если бы прибыл с толпой, и все избранных и почетных гостей.
Прежде я отправлялся при подобных случаях в клобуке из дома и был в нем все время до возвращения домой, но с бриллиантовым крестом на клобуке не пристало трястись в дзинрикися — следовало бы коляску; но избави Бог от этой безумной роскоши! Потому, положивши клобук с крестом в жестяную коробку и надев шляпу, так отправился до консульского дома в Иокохаме, где, в комнате переводчика надев клобук и ордена, отправился пешком до пристани, где ждал катер.
На «России» встретил адмирал и провел около рядов выстроенной команды 900 человек, которую я и благословил. Спустя полчаса прибыли все гости Посольств: русское и французское, японские адмиралы Эномото и Ито и человек шесть другой японской знати, военные и морские агенты и прочие, и прочие — стол был человек на сто, кажется; множество тостов, большое оживление, производить которое адмирал Николай Илларионович великий мастер. После стола — игра офицеров на балалайках, во время которой, как она ни приятна для русского уха, я уехал, чтобы отдать визит капитанам и кают–компаниям «Петропавловска» и «Сысоя Великого». Батюшка первого встретил меня на палубе в ризе с крестом, офицеры и команда были выстроены. Я обошел и благословил, но пожалел, что вчера сказал бывшему у меня о. Авраамию, с «России», что, отправляясь с «России» завтра, сделаю визит на «Петропавловск» и «Сысой Великий». Он, по возвращении на судно, передал это, и судам дан был сигнал приготовиться встретить; стало, быть я наделал людям беспокойства. Вперед быть скромнее; если делать визит — делать его молча, никого не тревожа. На «Сысое Великом» еще более было беспокойства. На палубе встретил старший офицер и несколько офицеров; команда тоже была выстроена, и я прошел около нее и благословил, после чего старший офицер спрашивает:
— Быть может, угодно пройти в нашу Церковь? В таком случае команда спустится туда.
— С командой я уже виделся и благословил ее, а в Церкви вашей хотелось бы побыть, если это не затруднит Вас.
Старший офицер показал путь, и пришли в Церковь вполне собранную, освещенную, с батюшкой в облачении, с крестом, Царскими вратами открытыми, певчими, грянувшими входное «Достойно». Батюшка сказал ектению, я — возглас и отпуст, после чего батюшка еще возгласил многолетие. Я с крестом в руках сказал несколько слов назидания, после чего вся команда подошла под крест, а батюшка окропил святой водой. На этом судне между матросами есть несколько человек с георгиевскими крестами, полученными за дела с китайцами. Тут же — три маленькие китайца–сироты, подобранные в Тянь–цзине по смерти их родителей в пылу войны; одеты матросиками и прекомично крестятся, подходя под крест.
К восьми часам вечера я сыскался домой, несколько возгрев патриотическое свое чувство.
23 января/5 февраля 1901. Вторник.
Вышел из печати и переплета труд Петра Исикава «Нихон — сейкёо — квай — дендооси [?]», два тома, всего 525 страниц, с рисунками и картой. Дал ему «орей» 25 ен, но он вернул 10 ен со словами «Слишком много, довольно 15–ти». Таких вот способных, трудолюбивых и бескорыстных людей побольше бы Японской Церкви!
Письма из Церквей незначительные: Иоанн Ямагуци, из Коофу, просит на болезнь жены, — послано 5 ен; Петр Ока, из Оонсо, просит 2 1/2 ены квартирных, — отвечено, чтобы просил чрез своего священника, и подобное.
Умер Фуруказа, редактор «Дзидзи Симпоо», основатель училища в Мита, автор многого, отчасти полезного, ибо был ревнитель европейской цивилизации, отчасти вредного, ибо был проповедник европейского новейшего атеизма, который благодаря его бойкому перу внедрен во многие–многие души, до безвозвратной погибели их, вероятно.
24 января/6 февраля 1901. Среда.
Не одна болезнь, так другая; на днях сонный прикусил язык, и сегодня от боли почти совсем нельзя ни говорить, ни есть. Целый день переводил расписки.
От о. архимандрита Иннокентия письмо: просит икон для устроенной им в своем доме, в Шанхае, Церкви. Пишет, что хочет «нанять иностранца за 30–40 долларов давать уроки пения». Но кого же там учить, и для кого петь, коли с ним, как пишет, всего один двадцатилетний китаец–христианин?
25 января/7 февраля 1901. Четверг.
О. Петр Ямагаки пишет, что диакон Иоанн Сайкайси совсем при конце; спрашивает поэтому, как отправлять погребение, когда скончается. Отвечено, что по мирскому чину погребение, только одеть его должны в диаконское облачение, полагая в гроб.
26 января/8 февраля 1901. Пятница.
Катихизатор в Фукуока (на Киусиу), Стефан Мацуока, пишет, что нашел себе невесту и намерен пред постом повенчаться. Невеста уже христианка и, по словам Мацуока, усердная. Дай Бог! Послал ему 15 ен на свадьбу и образ Божией Матери в благословение. Отчасти совестно пред ним: советовал ему сватать одну из молодых учительниц Женской школы, но ни одна не пошла и на этот раз, как в запрошлом году; предубеждение поселилось против него в Женской школе благодаря секретарю Нумабе, почему–то невзлюбившему его. Да даст ему Господь счастья с выбранной им помимо Женской школы!
27 января/9 февраля 1901. Суббота.
Григорий Ито, бывший малое время катихизатором в Нагоя, потом несколько месяцев хворавший дома, явился ныне, и просит назначить его на службу в Симооса, на его родине, но чем? Школьным учителем в деревне по предметам общего образования деревенских ребят. Что за бессовестность! Недоставало, чтобы русские христиане жертвовали свои деньги еще и на наем школьных учителей в японские деревни! И об этом хлопочут, кроме Ито, за него о. Феодор Мидзуно и секретарь Давид Фудзисава; всех прогнал, выбранив за бессовестность и безучастность к интересам Церкви.
28 января/10 февраля 1901. Воскресенье.
За Литургией вместе с здешним военным агентом полковником Ванновским был «Военный агент в Берлине, Князь Павел Николаевич Енгалычев». Он был в свите графа Вальдерзее, главнокомандующего союзных войск в Китае, и ныне возвращается в Европу к своему месту. К берлинскому о. протоиерею Алексею Петровичу Мальцеву я отправил с ним книжку наших соборных протоколов прошлого года. По желанию Князя, показал ему наши школы. Говорил он, между прочим:
— Синод издал странное распоряжение: не отпевать графа Льва Толстого, когда он умрет.
— Откуда Вы взяли это?
— Из американских газет.
— Но как же может знать Синод, что Толстой непременно умрет, не покаявшись? А если он умрет христианином, как же не отпевать его? Газетная утка эта — злонамеренная клевета на Синод, бьющая на возбуждение вящей симпатии к Толстому, в видах пропаганды его злостной ереси. — Было вот что: Петербургский Митрополит призвал петербургских благочинных и конфиденциально сказал им: «На случай смерти графа Толстого предупреждаю: без особого разрешения на то не служить панихиду». Распоряжение весьма благоразумное: если Толстой умрет непокаявшимся врагом православной христианской веры, то навязывать ему церковные молитвы было бы кощунством; Церкви остается только молча поручить его милосердию Божию, как и всех язычников и врагов Божиих…
Во втором часу отправился дать лекцию по Догматике, как обещано было, студентам Университета и приготовительной к Университету школы (Коотоогакко). Собрались здесь же, внизу, в редакции церковного журнала. И что за бедное собрание! Студентов всего трое: Накагава Иоанн, сын о. Катакура, Иосия Сато, сын о. Павла Сато, да еще один ученик «Коо–тоогакко»; всего четверо; в прошлое, первоначальное собрание, было еще двое, но уже изменили своему обещанию аккуратно приходить — таковы по аккуратности японцы вообще! Было еще человека четыре семинаристов, добровольцев слушать. Сказал я о том, «что такое догмат, и как он важен»; лекция продолжалась минут сорок; больше говорить было трудно, ибо язык еще болел, и голова разболелась. Дальше, вероятно, были энзецу Исайи Мидзусима и Павла Ямада, которые были налицо.
Был сын христианки из Накацу, сестры умершего атеиста Фукузава; принес от нее пожертвование на Церковь — 20 сен; сын этот тоже язычник, приезжал из Накацу на погребение деда; послал чрез него христианских брошюр его матери, истинно благочестивой, но бедно живущей семидесятидвухлетней старушки.
Была всенощная по случаю завтрашнего гражданского японского праздника, пропетая причетниками. После нее теперь семинаристы делают свой энзецу–квай, на который для угощения себя собиралось по 10 сен, да у меня отвоевали 3 ены.
29 января/11 февраля 1901. Понедельник.
Японский гражданский праздник: Кигенсеиу.
С восьми часов утра Литургия, отслуженная тремя иереями. На благодарственный молебен и я выходил.
Письмо к о. Иннокентию Китайскому, в ответ на его два, — с советом писать к Высокопреосвященному Антонию, Митрополиту Санкт—Петербургскому, чтобы писанья его в Синод не залеживались; в убеждение привел выдержку из письма ко мне о. Сергия Страгородского от 10 декабря 1899 года, советующего именно сие со слов самого Митрополита.
Вечером чтение с Накаем корректуры уже Евангелия от Луки.
30 января/12 февраля 1901. Вторник.
Илья Яци опять просит позволения дать развод жене, согласно ее желанию; глупое письмо, наполненное пустыми порицаниями жене и гневливостью. Отвечено, что коли даст развод, то не только перестанет быть катихизатором, но и христианином, ибо нарушит прямую Заповедь Спасителя; если же он так уверен, что жена хочет уйти к кому–то другому, то пусть оправдается его уверенность, тогда он получит свободу от нее по ее вине.
О. Павел Косуги вечно клянчит на болезнь жены. Ныне просит, чтобы ей дозволено было, для перемены места, поселиться в церковном доме в Тоносава, да чтобы Миссия и содержала ее там, питая яйцами и молоком. Выдумал! Отвечено, что дом в Тоносава нужен для больных учеников. На жену же послано 10 ен — пусть на эти средства отправляет ее, куда хочет, но больше не просит.
О. Игнатий Мукояма пишет, что никак не может убедить христианина Павла Мацумото и его жену сойтись опять и жить вместе. Муж бы и не прочь, да жена не идет — боится его; он очень строг, она — слаба, и разошлись, а младенец страдает на руках отца, без молока матери, ушедшей в Цуяма к родителям. Просит о. Игнатий меня написать им увещание. Напишу.
31 января/17 февраля 1901. Среда.