Я СТАНОВЛЮСЬ ГВАРДЕЙЦЕМ
Я СТАНОВЛЮСЬ ГВАРДЕЙЦЕМ
В 1904 году в возрасте двадцати одного года меня призвали на военную службу и направили в Петербург, в гвардию.
Был конец декабря. Столица встретила слякотной погодой. Шел мокрый снег. С Николаевского вокзала нас привели на Фонтанку, в «проходящие казармы» — большое одноэтажное здание, обнесенное высоким забором. Сюда собрали новобранцев — и гвардейских и армейских. На полу помещения грязи было не меньше, чем во дворе. Соломенные матрацы, сложенные в «костры», своей лоснящейся чернотой вызывали неприятное ощущение. «Неужели на них придется спать?» — с омерзением подумал я. Кто-то из вновь прибывших возмутился таким антисанитарным состоянием казарм. Офицер отправил протестанта в карцер.
Нам, будущим гвардейцам, посчастливилось избежать ночевки в этом клоповнике. Нас поместили в казармы лейб-гвардии Егерского полка, где мы переночевали, хотя и на полу, но в чистоте. А утром направили в Михайловский манеж, там выстроили и приказали снять шапки. Ждали главнокомандующего гвардией великого князя Владимира Александровича, брата Александра III, который должен был распределить призванных по частям.
Владимир Александрович прибыл в одиннадцать часов. Среднего роста, с седыми усами и бакенбардами, в шинели и глубокой фуражке он быстро вошел в помещение, поздоровался с офицерами, затем с солдатами — представителями от гвардейских полков — и скользнул взглядом по новобранцам. Кто-то подал ему кусок мела. Великий князь приблизился к правофланговому, пристально осмотрел его и, начертив на груди какой-то знак, громко сказал:
— В Измайловский!
Потом перевел взгляд на следующего. Опять черкнул мелком и бросил:
— В Павловский!
Так, медленно идя вдоль шеренги, главнокомандующий ставил пометки и выкрикивал названия полков.
Дошла очередь и до меня. На моей груди он вывел огромную единицу и произнес:
— В Преображенский!
Тотчас сзади кто-то подхватил меня под мышки и турнул в сторону. Еще чьи-то руки направили в другую шеренгу.
Так я стал рядовым 1-го батальона лейб-гвардии Преображенского полка.
После я узнал, что главнокомандующий делал разбивку вновь прибывших исключительно «по масти». Преображенцы все, как один, были шатены и с длинными носами. Измайловцы — блондины. Когда они выстраивались на плацу, то казалась, что волосы их обсыпаны мукой. Отсюда и прозвище им дали «хлебопеки». В Павловский полк, расквартированный на Марсовом поле (Царицыном лугу), подбирались курносые солдаты. Это делалось в честь Павла I.
А в Московском служили только рыжие. Их прозывали «жареными раками».
Преображенцы тоже имели кличку — «Захары». Среди солдат бытовало такое предание. Как известно, дочь Петра I Елизавета Петровна была возведена на престол преображенцами, свергнувшими Иоанна Антоновича и Анну Леопольдовну. Во время своего царствования Елизавета не забывала об этом и проявляла к преображенцам благосклонность. Иногда проводила с ними праздники. Однажды свои именины (в этот день по церковному календарю было двое святых — Захарий и Елизавета) царица вздумала отметить в нашем полку. Солдат надоумили — если она будет спрашивать: «Кто из вас Захары?» — отвечайте: «Все мы Захары».
Когда Елизавета приехала и задала такой вопрос, гвардейцы дружно гаркнули:
— Все мы Захары, все именинники!
Пришлось царице раскошелиться и угостить всех. С тех пор, как утверждали ветераны части, и закрепилось за преображенцами прозвание «Захары».
После распределения новобранцев по частям командир Преображенского полка пошел вдоль строя доставшихся ему новичков и тыльной стороной руки начал водить по их щекам и подбородкам. У кого была хорошая щетина, тот попал в «бородатые» роты. Их было две.
Отбор производился и по росту. У меня он равнялся двум аршинам и девяти с половиной вершкам. Если бы я был выше на полвершка, то попал бы в первую «его императорского величества» роту. Она отличалась от остальных тем, что носила на погонах царские вензеля, а командовал ею некоторое время великий князь Михаил, брат Николая II.
Все эти чисто внешние признаки, по которым сортировали новобранцев, тогда имели определенное значение. В гвардию брали самых сильных и рослых. А «одномастность» еще более отличала и выделяла эти подразделения на парадах. «Опора государя» должна была выглядеть внушительно.
1-й батальон Преображенского полка состоял из четырех рот и размещался на Миллионной улице (ныне Халтурина) в большом четырехэтажном здании рядом с Эрмитажем и Зимним дворцом. Из казарм крытый переход вел в Эрмитаж, а из Эрмитажа — в Зимний дворец. В случае чего преображенцы обязаны были по тревоге спешить на защиту царя. Это была его ближайшая охрана. Остальные три батальона размещались за Литейным проспектом в двух километрах от нас.
Преображенский полк, как известно, был создан еще Петром I и сослужил ему немалую службу в борьбе с боярами и царевной Софьей. В знак уважения к этой части Петр I носил мундир преображенца.
Но не всем самодержцам удавалось сохранить гвардию как надежную защитницу своих интересов от посягательств заговорщиков из высшей знати. Преображенцы нередко использовались офицерами-дворянами для свержения неугодных императоров. Так были сброшены Анна Леопольдовна и Петр III, а вместо них возведены на престол Елизавета Петровна и Екатерина II.
Рядовые солдаты, конечно, ничего не знали о политических интригах и являлись только механическими исполнителями воли военачальников.
Монархи стремились назначать на командные посты в гвардию проверенных и преданных им людей, старались создать впечатление, что пекутся о солдатах. С этой целью «их императорские величества» прибегали к мелким подачкам, носившим чаще всего показной характер.
Начиная с Петра I, все цари были шефами Преображенского полка, числились в нем на военной службе. Николай II при своем рождении тоже был зачислен в преображенцы и автоматически продвигался по лестнице чинов. Александр III, умирая, не успел произвести Николая в генералы, и тот всю свою жизнь из показной скромности носил мундир с погонами полковника, сохранив за собой должность командира 1-го батальона. Но фактически этим подразделением, когда я начинал службу, командовал полковник Дельсаль, потом его сменил князь Трубецкой.
Подчеркивая свое расположение к преображенцам, Николай II назвался кумом фельдфебеля 1-й роты Соколова и стал крестным отцом его новорожденного сына.
Кто только не служил в Преображенском полку — и великие князья, и просто князья, и принцы, и герцоги, и графы, и всякие приближенные «свиты его величества». Все это были крупные землевладельцы, обиравшие и беспощадно эксплуатировавшие народ.
Наряду с офицерами из русской знати в части немало было и аристократов иноземного происхождения: принц Ольденбургский, герцог Лейхтенбергский, барон фон дер Остен Дризен и другие. Приставка «фон» у офицеров с немецкими фамилиями обычно опускалась. Считалось неудобным афишировать, что в русской гвардии служили германские «фоны».
Командир Преображенского полка имел право свободно входить во дворец и в случае необходимости непосредственно докладывать государю. Здороваясь с нами, монарх называл нас «братцами», а других гвардейцев — в зависимости от наименований частей, «семеновцами», «измайловцами», «павловцами»… О привилегированном положении преображенцев свидетельствовали и такие детали. Команды или подразделения иных гвардейских частей, проходя мимо наших казарм на караул в Зимний дворец, обязательно играли «Марш преображенцев». Полковое знамя хранилось во дворце. На Зимней канавке возле казарм находился ботик Петра I. Он охранялся третьей ротой. Офицеры иногда катались на нем по Неве.
Большим праздником у нас считался так называемый день «преображения господня» (6 августа по старому стилю). Проводили его в Петергофе, в летней резиденции царя. В канун этой даты священники служили всенощную в Манеже в присутствии императора и его семьи, а 6 августа проводился парад.
На богослужения солдаты роты «его величества» ходили в дворцовую церковь.
Эти незначительные преимущества преображенцев умело использовались офицерами для идеологической обработки солдат. Все привилегии и традиции призваны были внушать нам уважение к службе, послушание, вызывать душевный трепет перед «высоким» назначением — охранять престол, быть верной опорой трона.
Комплектовался Преображенский полк в массе своей из крестьян. И не исключительно из зажиточных, как об этом пишет в своей книге «Революционное движение в русской армии в 1905—1907 гг.» Муратов. При наборе в гвардию руководствовались прежде всего тем, чтобы новобранцы были рослыми и физически крепкими. Их имущественное состояние на первый план не выдвигалось.
В первые дни все мы ходили ошеломленные необычностью обстановки. Представьте, жил-был парень в глухой забытой богом и людьми деревеньке и вдруг попал в блестящий Петербург, да еще куда! Служить самому «царю-батюшке». Сам великий князь начертал на груди твоей, где быть тебе. Помни это! Поселили в огромном четырехэтажном доме рядом с Зимним дворцом. И командуют тобой не какие-нибудь офицеришки из захудалых дворян, а графы, да князья, да герцоги. Чувствуй, брат, императора плечом подпираешь.
А то, что турнул тебя старослужащий, так это чтоб не забывал: чуть не так поведешь себя — так поддадут — не опомнишься.
В нескольких шагах от казармы — Дворцовая площадь с Александрийской колонной. Тут же Адмиралтейство, Сенат. Направо, вдоль Зимней канавки, — Нева, закованная в гранит. На том берегу — Петропавловская крепость. Она как бы напоминала солдату: ты теперь до последней пуговицы на мундире принадлежишь государю. Может он тебя и в унтеры произвести, а может и в порошок стереть, упрятать в каменный мешок вон той самой Петропавловки, где уж немало людей посходили с ума или истлели в глухих казематах. А будешь служить верой и правдой — тебе и харч готовый, и постель, и обувка, и одежка казенная, да и жалованья полтинник в месяц. Прочим же, кто не в гвардии, денег и на табак не хватает — только тридцать семь с половиной копеек за два месяца.
Когда выйдет счастье побывать в увольнении — можешь полюбоваться городом, его роскошными особняками, лихачами-извозчиками, златоглавыми соборами, красавицей Невой. Только не зевай, козыряй направо и налево, вытягивайся во фрунт, чтобы какой-нибудь поручик не вкатил тебе пощечину и не заслал на гарнизонную гауптвахту за неуважение к его чину.
Однако скоро восторженное состояние прошло. Началась унылая, однообразная солдатская жизнь, с ее муштрой, бесконечными нарядами и караулами.
Казарма нашего батальона размещалась, как я уже говорил, в большом четырехэтажном здании. В нем жил и командир полка генерал-майор В. С. Гадон и еще некоторые офицеры.
Каждый этаж разделялся на две половины сквозным коридором с арками по обе стороны. За арками — койки с соломенными матрацами, такими же подушками и одеялами из грубого сукна. Вдоль стен большие пирамиды с винтовками и поменьше — для тесаков.
Полы везде, кроме первого этажа, деревянные. Раз в неделю их подметали с сырыми опилками.
Во дворе под навесом на повозке стоял полковой денежный ящик, возле него круглые сутки — часовой. Неподалеку находилась баня с прачечной, где мы сами стирали себе белье.
Форма преображенцев состояла из русских сапог, мундира, шаровар, гимнастерки, шинели и фуражки-бескозырки, в царские дни солдаты надевали круглые каракулевые шапки.
Кормежка по калорийности была не такой уж плохой, но очень однообразной: щи и каша. Иногда как зарядят на целый месяц варить горох, так у солдата глаза на лоб лезут. Ели из общих бачков, по четыре — шесть человек на каждый.
Жалованье мы, рядовые, сначала получали полтинник в месяц. 6 декабря 1905 года (все даты по старому стилю), в день именин Николая II, денежное содержание увеличили вдвое и назначили «чайно-сахарное» довольствие (до этого чай и сахар солдатам покупали за свой кошт офицеры). Это было очередной подачкой царя в то беспокойное время.